Все, что я хочу на Новый год — это ты

Юра просыпается, когда кот громко мяукает на него, сидя в дверном проеме. – Чего тебе? – сонно спрашивает Плисецкий, потирая глаза. Отабека рядом нет, и вторая половина кровати холодная. Снова рано встал, а его не разбудил. Кот не спешит отвечать хозяину, зато в дверях появляется Отабек. – Иди сюда. Ну вот, разбудил, – он смотрит на кота недовольно, но когда поднимает глаза на Юру, недовольства и след простыл. – Доброе утро, – говорит казах, и Плисецкому кажется, будто уголки его губ трогает улыбка. – Оставил меня одного в постели, – недовольно ворчит Юра. В шутку, конечно, но реалистично, – Как утро может быть добрым? Смешок так и рвется, поэтому долго хмуриться ему не удается, и Отабек все-таки улыбается, подходя ближе. Юра лениво хлопает по свободной половине кровати, даже не поднимаясь с нее, и Алтын не сопротивляется, садится рядом. Плисецкий довольно хмыкает и долго смотрит на него своими невозможными зелеными глазами. Отабек думает, что утро все-таки доброе. В комнате, освещенной тусклым декабрьским солнцем, едва заметно, как мигает гирлянда на елке. Юра настаивает на том, чтобы Бек ее не отключал, хотя днем ее и не видно. В темных глазах Алтына отражаются цветные огоньки, и Плисецкий смотрит в них долго-долго. От Отабека пахнет выпечкой, кажется, корицей, и определенно имбирем. На его щеке немного муки, и Юра лениво хихикает, прежде чем тянется рукой, чтобы стереть. Бек хватает его за руку и тянет на себя, поэтому Плисецкому приходится принять сидячее положение – лежать и обниматься не получится. Впрочем, его это мало беспокоит – он обхватывает шею Алтына, утыкается в нее носом, и демонстративно делает вид, что он уснул прямо на нем. Казах смеется, обнимает одной рукой за поясницу, и теперь Юра все-таки согласен, что утро доброе. Вот только вставать не хочется совсем. Хочется и дальше намеренно громко сопеть в смуглую шею, на которой бордовыми точками расплывается давно поставленный и почти заживший засос. Юра ощущает, как краснеют немного щеки, и неловко хихикает в плечо Отабека. Тот либо понимает причину, либо забивает, потому что он только смотрит на русского довольным взглядом, но ничего не спрашивает. Юра бы с удовольствием просидел так до вечера, но серьезный и ответственный Алтын все-таки отправляет его в итоге лениво умываться. Завтракают они вместе, и Плисецкий снова наигранно ворчит на Беку за то, что тот не ел, ожидая, пока он встанет. Дурак. Любимый. Вся кухня уставлена блюдами с какой-то едой, половину названий которой Юра даже выговорить не сможет. Картина почему-то слишком сильно радует глаз. Просто вся посуда новая, и кухня новая, и стол у них новый. А новое все потому, что они недавно съехались, и у Плисецкого до сих пор дух захватывает от осознания. Действительно, съехались. Живут вместе. Счастливые. Он довольно улыбается, пока пьет чай, и по тому, как Бек осматривает еще не привычную обстановку, Юра понимает: этот восторг у них общий. Самое ироничное, что они, наверное, должны чувствовать себя неуютно в новой квартире, где все выключатели на непривычных местах, краны не такие, как дома, а вид из окна вообще как будто из другого мира. Вместо этого они постоянно смотрят то вокруг, то друг на друга, и понимают, что дом – это не то место, где ты родился или жил всю жизнь. Дом – это то место, куда стремится твое сердце. Их сердца стремятся друг к другу. Время до вечера почему-то пролетает незаметно: они готовят – не столько на сегодняшний вечер, сколько на выходные после, потому что гостей в честь новоселья предстоит много, а начало января – самое то для визитов. На фоне телевизор шумит "Иронией судьбы", и Юра по пути из ванной, где он смывал шоколад с рук и лица, ругается на главную героиню, мол, дура какая-то. Вытирает руку о фартук, такой же, как у Отабека, а потом подходит к нему сзади и обнимает. «Дура» в телевизоре сменяется, кажется, другим фильмом, когда они все-таки возвращаются к готовке, потому что нельзя столько целоваться – дышать все-таки полезно. Плисецкий хихикает, касаясь тыльной стороной ладони припухших губ, когда Алтын озвучивает фразу о пользе дыхания, но послушно приступает к готовке заново. Когда они заканчивают, за окном уже давно темно, и пушистые белые хлопья снега медленно падают на землю. Ни Отабек, ни Юра снега не замечают – они отбирают у кота гирлянду, которую тот стащил с елки, а потом обматывают ею друг друга. По отдельности им кажется неинтересно, поэтому Отабек связывает их обоих, приматывая проводами друг к другу. Светящиеся лампочки окрашивают их кожу в разные цвета, Юра хихикает и пытается сделать фотографию в инстаграм. Руки немного стеснены гирляндой, поэтому получается не сразу, а на получившемся фото у Алтына сине-зеленое лицо, потому что лампочки так горят. У Плисецкого очень красный подбородок, и поэтому не видно, что губы снова припухли. На фото не видно. Отабеку-то как раз вполне. Выпутаться из гирлянды, не порвав ее, гораздо сложнее, чем в нее запутаться. Юра опять ворчит и ругается самыми страшными словами, которые ему удается вспомнить, пока Отабек распутывает светлые волосы, зацепившиеся за крепление одной из лампочек, но потом Плисецкий получает короткий поцелуй в шею, и его пылкая речь обрывается на полуслове. Он на секунду замирает, но Бек отстраняется, и, кажется, куда-то тянется. Юра поворачивается, чтобы увидеть полоску смуглой кожи под футболкой, пока Алтын тянется за стоящей в ближайшем углу гитарой. Поет Отабек красиво, поэтому Юра замолкает и готовится слушать. У них полно любимых песен, которые раньше Плисецкий просил сыграть, но казах уже давно сам запомнил и играет их без просьбы. Сегодня он играет что-то новенькое, и Юра даже не сразу распознает мелодию. – Что, даже для этого аккорды написали? – удивляется он, вслушиваясь в низкий голос Алтына. – Make my wish come true, all I want for Christmas is you, – невозмутимо поет ему в ответ Отабек. Юра накручивает на палец прядь отросших светлых волос, а потом смотрит немного задумчиво на него, разглядывает связанные в пучок темные волосы Беки, неизменно выбритые виски. Почему-то осознание, как они изменились, как много времени провели вместе, приходит именно сейчас, когда он разглядывает их прически. Бека смотрит в задумчивые зеленые глаза напротив, откладывает гитару и опять улыбается одними уголками губ. Он смотрит на волосы Юры и почему-то догадывается, о чем тот думает. Думая о том, как течет время, он упускает момент, когда выражение задумчивости в глазах Плисецкого сменяется тысячей пляшущих чертят. – У нас Новый год, а не Рождество, дурак, – улыбается он, обвивая чужую шею руками. В соседних квартирах из телевизора слышен бой курантов. У Юры с Отабеком телевизор выключен. За окном свистят фейерверки.