Рыцарь, рыцарь, бедный рыцарь

— Что же вновь тебе не спится, Рыцарь, рыцарь, бедный рыцарь? То ли чары душу травят, То ль любви силок поставлен. Вальмонт сердито захлопнул ставни, приглушая голос подозрительно распевшегося придворного менестреля и отчаянно желая чем-нибудь тяжелым запустить в этого любителя в неурочный час развыться под окном честного рыцаря, который за прошедший день устал. А ведь впереди еще турнир, на котором ну никак нельзя посрамить свою честь. Да и день был не из самых легких. — Что же вновь тебе не спится, Рыцарь, рыцарь, бедный рыцарь? Вальмонт застонал, открыл ставни и рявкнул во всю мощь рыцарского голоса: — Оттого, что при светлой звезде Менестрель идет по… Заканчивать он благоразумно не стал, решив, что певец сам все дорифмует. Снизу донесся тихий вскрик и шелест, потом снова вскрик. Менестрель явно не ожидал, что тут окажется кто-то, кому его творчество придется не по вкусу. Вальмонт на какой-то момент ощутил укол совести, но махнул рукой — понимать же надо, что вытье под окнами не способствует успокоению раздраженных рыцарей. Наутро менестрель, встретившийся ему в коридоре, был ощутимо бледен, прихрамывал и страдальчески морщился. Рыцарь изумленно смотрел на него, пытаясь сообразить, что такое могло случиться — он же этого певца не бил. Да и, по правде говоря, даже не собирался — такого разок вполсилы огреешь, потом похороны за счет стукнувшего. Не придумав ничего умного, Вальмонт догнал юношу, взял за плечо и душевно осведомился: — И что с ногой? — Споткнулся, — отозвался менестрель. В травмах различной степени тяжести Вальмонт разбирался получше иного лекаря, так что, недолго думая, затащил парня в какую-то пустующую комнату, шикнул на пажа, вертевшегося внутри — тот мигом улетучился — и толкнул менестреля на софу: — Садись. — Зачем? — Посмотрю, что с ногой. Выглядела лодыжка неважно, Вальмонт покачал головой, взялся за нее покрепче и прикрыл глаза. Семейную магию он не унаследовал, в отличие от трех своих младших братьев, но иногда что-то даже получалось, если попросить, как следует. И в этот раз магия тоже снизошла к блудному своему отпрыску, окутала ногу менестреля и впиталась золотистыми искрами в его кожу. — Ой… — шепотом удивился менестрель. — Вот тебе и «ой», — рыцарь отряхнул руки, поднялся. — Почему к придворному лекарю не пошел? — Думал, что само как-нибудь, — признался менестрель. — Не лазай больше по ночам где попало, — Вальмонт похлопал его по плечу. Певец тихо кивнул. Рыцарь внимательно на него посмотрел, потом подумал, плюхнулся рядом на подозрительно заскрипевшую софу, явно на могучего рыцаря не рассчитанную. — А что ты вообще в парке делал? — Сочинял новую песню… — А почему под моими окнами? — Оно само получилось. Вальмонт вздохнул, сообразив, что у этого менестреля все получается само как-нибудь и через что-нибудь, причем со вполне закономерным результатом. Каким-нибудь. — Как тебя зовут, птица певчая? Стыдно признаться, но Вальмонт все еще не узнал имени этого парня, невесть откуда явившегося ко двору и принятого так, словно он тут всю свою жизнь и был. На самом деле, таких слагателей баллад при дворе вертелось много, но правом петь на королевском пиру обладали крайне немногие из них. И уж совсем единицы удостаивались права жить во дворце. — Лэми Клен. — Вальмонт Нарил, королевский рыцарь. Менестрель улыбнулся, взмахнув пушистыми ресницами. Вальмонт испытал прилив странного умиления и даже почти простил ночную побудку, тем более, что парню и так здорово досталось за нее и без участия Вальмонта. — А вы будете на турнире выступать, да? — Конечно, буду. А ты посмотреть явишься или твоя тонкая натура не выносит вида крови и вылетающих из седла закованных в железо мужчин, матерящихся так, что уши вянут? — Ну, если из седел они повылетают после столкновения с вами, я перетерплю, — засмеялся Лэми. И какой-то был смех такой уютный, что рыцарь сразу же ляпнул: — А хочешь, я посвящу тебе победу? — но тут же опомнился. — Ну, маленькую какую-нибудь… — Хочу, — менестрель так обрадовался, что Вальмонт уже почти согласился и что-нибудь покрупнее посвятить этому певцу, дракона там какого-нибудь или великана. — Тогда дай что-нибудь. Ну, ленточку там, перчатку. — Я же не знатная дама, — засмеялся Лэми. — У меня нет ни перчаток, ни лент. Даже кружевным платком с вышитым гербом не обзавелся. — Ничего. Придумаем что-нибудь, — успокоил его рыцарь. — Вон, на хвосте у тебя ленту вижу. Ее и повяжешь. Вальмонт и сам не мог сказать, что же его так перетряхнуло от одной мысли о том, что сегодня он впервые будет сражаться не только за честь своего имени и славу победителя многих турниров. Но при одной мысли о том, что Лэми будет следить за ним, настроение у рыцаря то ухудшалось, то взмывало вверх. Он даже на оруженосца прикрикнул несколько раз, чего за ним раньше не водилось, долго и придирчиво проверял доспехи и оружие, не менее долго втолковывал коню, что сегодня победа им нужна, как одному овес, а второму — хлеб. — Лорд влюбился? — рискнул предположить оруженосец. Вальмонт от всей души обругал парня, тут же повинился. И задумался — может, впрямь, в этом все дело? — Нет, не думаю. И идея какая-то глупая — посвятить победу придворному менестрелю. Как будто мальчишка на первом своем турнире, которому больше ничью благодарность снискать и нельзя. Вальмонт загрустил. — Я пришел. На губы сама собой наползла улыбка, сомнения улетучились прочь. В конце концов, он же не руку и сердце предлагает, а всего лишь делает приятно придворному менестрелю. Ну вроде как подарок. Могут ж аристократы дарить менестрелям за песни украшения? А рыцарь — победу на турнире. Одну. Маленькую какую-нибудь. Над не особо опасным противником. — Вот, лента. Лэми сам повязал ее на руку рыцарю, разгладил, отступил на шаг, залюбовавшись. Вальмонт порадовался, что шлем скрывает его лицо, сейчас полыхавшее, как пожар в степи. И турнир промелькнул как одно мгновение, Вальмонт забыл про все на свете — и что собирался только одну победу посвятить, и что ленту следовало бы уже снять. Опомнился только, принимая из рук короля кубок, полный золотых монет. — Поведайте нам, сэр Вальмонт, что за прекрасное создание пленило вас настолько, что вы сражались на турнире отчаяннее льва? — лукаво во всеуслышание поинтересовался король. Вальмонт обернулся, взглядом спрашивая Лэми, можно ли раскрыть тайну, получил в ответ сияющий взгляд и без колебаний объявил: — Придворный менестрель Лэми Клен. Все ахнули, поворачиваясь к менестрелю. Вальмонт уже махнул рукой на все — помирать от стыда наутро, так помирать. И протянул руки, приглашая менестреля спуститься и разделить со своим рыцарем славу победы. Лэми то ли не сообразил сойти на арену, то ли совсем засмущался — прыгнул прямо в объятия. Дамы ахнули, глядя, как рыцарь ловит певца. — Ну вот, все смотрят, — пробубнил Лэми, прячась на груди Вальмонта. — Тебе не привыкать, думаю. — Ну не так же, — менестрель совсем смутился. И примерно в этот момент Вальмонт понял, что, наверное, выкрутит он парочку братских ушей, чтоб уже обзаводились детьми, а то у старшего, кажется, наследников не предвидится… Хотя отец только порадуется, что линия без магии не продолжится. — А хочешь, я для тебя дракона убью? — Не надо, драконы, они такие красивые. — А что для тебя сделать? Сейчас Вальмонт хотел подарить менестрелю весь мир, совершить любой подвиг. Лэми еще раз подтвердил, что совершенно не похож на придворных дам: — Убей мантикору возле Скалистых Гор. И в этот момент Вальмонт влюбился еще раз. И окончательно.