Эскиз с Гранатом и Просекко

Юра хочет встретиться на нейтральной территории. — Давай в Швейцарии, — говорит Жан-Жак. — Самая нейтральная территория, не приеебешься. На лыжах покатаемся. — Там Джакометти, — отвечает ему Юра. — Ты что, думаешь, что в Швейцарии только три горы, озеро и Джакометти? — спрашивает Жан-Жак. — И все они будут нас встречать в аэропорту? Юра хмурится и скалится. Он не хочет ничего решать, он хочет на ручки. Ну, это Жан-Жак предполагает, что он хочет на ручки. Жан-Жак предполагает, а Юра располагает, как-то так их отношения и строятся. В итоге оказывается, что Юра, если и хочет встретиться на нейтральной территории, то не может. Потому что Яков бдит. — Тебе восемнадцать уже, — говорит Жан-Жак. — Просто берешь билет и уезжаешь. Юра шипит и обещает выключить Скайп. — Бесишь ты, — заключает Жан-Жак, пользуясь юриным же оружием. Вжух, и перед ним темный экран. Поэтому он в Санкт-Петербурге. Решил все проблемы с визой, как король восьмидесятого уровня. Оказывается, когда едешь не на соревнования, этот процесс гораздо сложнее. Юра его, конечно, не встретил — “Возьми такси, я буду на тренировке”. “Второго января? Ты меня совсем не любишь”, — отвечает Жан-Жак. “Придурок” “Возьми такси” Жан-Жак берет такси, чекинится в отеле и идет гулять. Без Юры все выглядит херово — мосты, дворцы, площади — сногсшибательно, но херово. Он заходит в магазин, покупает бутылку просекко и зачем-то гранат. Кассирша что-то говорит ему по-русски. Он улыбается и кивает, потом на всякий случай качает головой. Она смотрит на него, как на дебила, и складывает его покупки в пластиковый пакет. В соседних Цветах он покупает букет алых роз в облаке воздушных гипсофил. Юра непременно огреет его этим веником по голове, но невозможно удержаться. Если бы у него был бесконечный запас времени и денег, он бы каждый день мотался в Питер, чтобы усыпать лепестками роз путь от дома Барановской, где Юра до сих пор живет, до катка. Просто потому, что это красиво. Жан-Жак любит, когда красиво. А что может быть прекраснее Юрочки, топчущего изящной ножкой погибшие цветы? Из отеля он пишет Плисецкому: “Номер 707” “Приезжай быстрее” Юра отвечает почти тут же: “Я на тренировке” “Подождешь” Жан-Жак скрипит зубами, снимает свитер и рубашку, фотографирует свое отражение в зеркале в ванной и шлет Юре. “Это должно меня соблазнить?” “Не притворяйся, что тебе не нравится”, — отвечает Жан-Жак. Юра молчит. Жан-Жак вздыхает, включает телевизор, там ничего не понятно. Просекко в холодильнике, гипсофилы в вазе искрятся, как снежинки, розы пылают, как тревожные дальние планеты. Жан-Жак принимается разделывать гранат. Гранат сопротивляется и брызжет слюной, совсем, как Юра. Блестящие зернышки летят в чайную чашку. Все руки в соке, на груди, на шее сок — хорошо, что одежду снял. Стучат в дверь. Полчаса всего прошло, тоже мне, стальная выдержка. Жан-Жак резко выхватывает букет из вазы, капли воды летят на кровать и ковер. Он распахивает дверь и выставляет цветы перед собой, словно щит. Юра смотрит на него, как на врага. — Классно выглядишь, — говорит Жан-Жак. — Это что еще за веник? — Это тебе. — Я тебя предупреждал насчет веников. — Я прослушал, — отвечает Жан-Жак, ослепительно улыбаясь, и впечатывает букет в юрину грудь. Букет тут же летит прочь — но не в коридор, а за его спину, внутрь номера. Жан-Жак ухмыляется. Юрочка такой наивный. — Что это за красные пятна на тебе? Это что, кровь? — по-прежнему грубо и злобно, но в голосе сквозит беспокойство. Жан-Жак счастлив. Это лучший день в его жизни. — Это гранат — Какой еще, блять, гранат? Ты собираешься меня впустить или нет? Жан-Жак отступает в сторону и, галантно кланяясь, указывает рукой внутрь. Юра проходит мимо него, задрав голову. Жан-Жак не выдерживает: пропустив его чуть вперед, хватает сзади за талию обеими руками, легко прикусывает шею, целует, шепчет: — Я скучал. Юра отпихивается и верещит. Жан-Жак, все еще удерживая его, изогнувшись, ногой захлопывает дверь. Хорошо быть спортсменом. Плисецкий, наконец, вырывается и убегает от него как можно дальше, к окну. Когда он уже вырастет и перестанет всего боятся? Цветы валяются на полу, Жан-Жак поднимает их и ставит обратно в вазу. Самое плохое, что он сам как-то подсознательно наверняка культивирует это поведение — слишком уж ему нравится, как Юрочка потом краснеет, жмется, ахает и охает, уже не в силах скрывать смущение под маской злости. — Куртку хоть сними, — говорит Жан-Жак. — И свитер. Тут жарко. И сядь уже, ради Бога. Юра смотрит с негодованием. Бесконечный подростковый бунт, вообще не может делать то, что ему говорят. Жан-Жак подходит и начинает расстегивать куртку, Юра уворачивается от его ладоней. — Я сам. — Сам так сам, — соглашается Жан-Жак и идет открывать просекко. Юра снимает куртку и даже свитер. Наверное, ему и в самом деле жарко. Хотя чего тут удивительного — ведь великолепный король Джей-Джей до сих пор ходит с голым торсом. Жан-Жак ухмыляется и разливает просекко в стаканы: бокалов в номере, конечно, нет. Можно бы сбегать на ресепшн, но Жан-Жак всерьез опасается, что его феечка ударится в панику и упорхнет. Он ставит стаканы на стол и приглашающим жестом указывает на один из стульев, Юра колеблется, но садится. Наверное, не знает, чего бы выкинуть такого, что он еще не выкидывал. Жан-Жак вручает ему стакан, пододвигает чашку с гранатными зернами, говорит: — За встречу, — и легонько касается нижней частью своего стакана ободка юриного. Плисецкий делает глоток — временное затишье. Жан-Жак наблюдает, как двигается его кадык, берет пригоршню зерен, давит зубами, по языку разливается терпкая сладость. Выплевывает косточки в руку, стараясь, чтобы во рту осталось немного сока, — не очень сексуально, но хуй с ним — перегибается через стол и целует Юру в губы. Тот не ожидал, не успевает среагировать, красная жидкость льется по его губам на подбородок, Жан-Жак слизывает ее, целует опять и надеется, что Юре так же сладко, как ему. Он проделывает этот фокус еще раз, и в этот второй раз Юра тихонько хнычет ему в рот. Жан-Жак, осмелев, с силой тянет его на себя, мешает стол, но Юра идет ему навстречу, почти что сам садится к нему на колени. Таким, покорным, он Жан-Жаку нравится не меньше, хотя бы потому, что это ненадолго. Что-нибудь непременно опять его напугает и заставит ощетиниться. Но пока Жан-Жак придерживает его за бедро, целует ключицу, по ней течет гранатовый сок, Жан-Жак слизывает, Юра хнычет, откидывает голову назад. Жаль, что зеркало в другом конце номера, но это было бы слишком хорошо. Юра ерзает у него на коленях, вряд ли специально, но эффективно. Жан-Жак прижимает его крепче, целует за ухом и думает, как бы переместиться на кровать так, чтобы Юра не заметил. Юра вдруг говорит: — Джей-Джей. — И все. Это он чего-то просит, конечно. Не угадаешь — пеняй на себя. Но на угадалки уходит слишком много времени, поэтому Жан-Жак рискует спросить: — Ты что-то хочешь? Одно твое слово, феечка. — Юра напрягается. Черт, почему Плисецкий на него так влияет, что он тоже превращается в подобие озлобленного подростка и не может перестать дразнить. — Я тебе не феечка! — Юрочка. — Жан-Жак пытается поцеловать припухшие губы, но момент упущен. Юра упирается ладонями ему в грудь, глаза метают молнии, Жан-Жак вздыхает и выпускает его, Юра отскакивает, как блоха, задевает рукой чашку с гранатными зернами, те рассыпаются по бежевому ковру — довольно красиво, как будто Том Форд снимал. — Юра, — говорит Жан-Жак. — Ну, что с тобой такое? Вернись ко мне, ведь нам было так хорошо. Юра только возмущенно сопит и сжимает руки в кулаки. Он словно десять совершенно разных людей, возможно, поэтому Жан-Жак никогда и не может им насытиться: ему кажется, что у него не один Юра, а целый гарем. Жан-Жак встает и подходит к нему, Юра отступает назад, к окну, отворачивает лицо, опасно натягивается зажатая занавеска. На шее, прямо под скулой уже подсохший гранатовый след, Жан-Жак целует туда, Юра вполне предсказуемо его отталкивает. На самом деле, они каждый раз играют в эти игры, немного меняется сценарий, но принцип один. Жан-Жаку хотелось бы хоть один раз заняться с Юрой любовью так, как это бывает в романтическом кино — медленно, нежно, долго — а не просто трахаться на волне ярости и больной страсти. Он даже верит, что у них все еще будет. Но, похоже, что не сегодня. Жан-Жак хватает его за запястья, разворачивает спиной и резко выкручивает ему руки. Плисецкий, дезориентированный внезапной болью, не сопротивляется, когда Жан-Жак тянет его на пол, на колени, нажимает ладонью промеж лопаток, заставляя лечь грудью на кровать. Собственно, он этого и хочет. Ему ведь нравится: напрягает руки, типа пытается вырваться, но на самом деле хуй там, а то давно бы уже ноги в ход пустил. Есть в нем какая-то склонность к мазохизму. Жан-Жак прижимается бедрами к его ягодицам, трется о них, сжимая одной рукой оба запястья, вторую протягивает вперед, зарывается в шелковые волосы. Рука все еще липкая от граната, крику будет потом. — Ну, почему, — тоскливо произносит Жан-Жак, — у нас не может быть цивилизованного свидания? Юра рычит и вдруг подается бедрами назад. — Так сильно хочешь? — осведомляется Жан-Жак, из последних сил втискивая в свой голос нотки иронии. На самом деле, у него в глазах темнеет. — Отпусти, — сдавленно просит Юра. Жан-Жак отпускает только волосы, шарит рукой под животом, задирает майку, расстегивает пуговицу на юриных джинсах. Неудобно, приходится отодвинуться немного назад, и под коленом издает последний писк раздавленное зернышко граната. Жан-Жак расстегивает молнию, пытается стянуть с Юры джинсы, но под таким углом они не стягиваются. — Ты же с тренировки едешь, почему не в спортивных штанах? — раздраженно спрашивает он. — Эти, блин, хер снимешь. — Да с какой тренировки, ты что, опух? Второе января только. — Соврал мне, значит? — Хотел, чтоб ты помучился. — Выпороть тебя надо, — говорит Жан-Жак и отпускает запястья. — Потом как-нибудь, — отвечает Юра и пытается одновременно перевернуться и снять штаны — как-то неловко выходит, руки, наверное, затекли. Жан-Жаку немного стыдно. Он поднимается на ноги, наклонившись, подхватывает Юру под мышки и усаживает на кровать, легонько толкает в плечо. Тот не сопротивляется, покорно ложится на спину. Похоже, жестокие игры закончились. Жан-Жак снимает с него кеды, носки, джинсы, наконец уже. Юра тяжело дышит и молчит. Это следующая стадия, когда он начинает вести себя, как кукла, позволяя Жан-Жаку делать все, что ему хочется. Жан-Жак забирается на кровать, задирает майку, целует живот, лезет языком в пупок, Юра стонет, приподнимает бедра, раздвигает ноги. Это у них уже было, и тогда Жан-Жак пошутил, что у него действительно какие-то женские инстинкты, а Юра, разумеется, отпихнул его, торопливо натянул на себя штаны и сбежал, хлопнув дверью. Теперь Жан-Жак ученый и помалкивает, продолжая выцеловывать ребра и одной рукой расстегивая собственные брюки, которые грозятся треснуть по швам, а другой мнет юрины ягодицы. Это все требует акробатических чудес. Жан-Жаку неудобно и жарко, и как-то бесит, что он так старается для Юры, а Юра для него просто лежит, как бревно. Ну ладно, стонущее бревно. Жан-Жак подтягивается на руках выше, целует Юру в висок. — Давай, Юрочка, поработай ручками, — говорит он. Юра дергается, Жан-Жак хватает его поперек груди. — Секс — занятие для двоих, знаешь ли. Ну, или троих. Но это мы как-нибудь в другой раз попробуем. Юра, кажется, возмущен настолько, что даже не сопротивляется, когда Жан-Жак берет его руку и засовывает себе в штаны, только краснеет, но сжимает ладонь. Жан-Жак закрывает глаза и улыбается. Юра дергает его член слишком сильно, озлобленно, не особенно приятно, не зная, что Жан-Жак этого и добивался, потому что иначе он просто кончит раньше времени. Все-таки он так скучал по своей феечке. Наконец, он не выдерживает, наваливается на Юру, стаскивает с него трусы и футболку; Юра даже помогает ему снять штаны. Жан-Жак тянется к тумбочке, куда заблаговременно спрятал смазку и презервативы, влажными пальцами начинает растягивать Юру, тот отворачивается, щеки пылают, это для него самый неловкий момент, и Жан-Жак максимально осторожен, даже ничего не говорит. Ему хочется сделать это языком, но он знает, что такого Юра не выдержит. Можно, конечно, его заставить. Жан-Жак даже подозревает, что Юра хочет, чтобы его заставили. Но ладно, не сейчас, уже нет сил ждать. Жан-Жак двигается как можно медленнее. Ему каждый раз немного страшно — Юра все еще довольно миниатюрен, Жан-Жак сам не понимает, как умудряется ничего не повредить у него внутри. Юра охает, не ясно, плохо ему или хорошо. — Расслабься, — как обычно советует Жан-Жак, беспорядочно целует лицо, шею, грудь, коленку. — Блять, Джей-Джей, я пытаюсь! Ты думаешь, это так легко? — сдавленно рычит Плисецкий, Жан-Жак затыкает ему рот поцелуями. Закидывает его ноги себе на плечи, спрашивает: — Так лучше? — Юра шипит, Жан-Жак целует его лодыжку. — Если ты не будешь со мной разговаривать, я просто переверну тебя и трахну, как мне удобно. — Переверни, — вдруг говорит Юра. Жан-Жак с трудом глотает, переворачивает Юру на живот, тянет на себя, ставит на колени, пихает ему под грудь подушки, входит снова. Юра шумно выдыхает. — Тебе так больше нравится? — спрашивает Жан-Жак. — Заткнись. Жан-Жак усмехается. Унизительно, конечно, просить, чтобы тебя поставили на четвереньки и трахнули сзади. Еще унизительнее признаваться, что тебе так приятнее. Можно себе представить, каких усилий это стоит его гордой феечке. Он движется быстрее, помогает Юре рукой, нагибается, ведет языком по выступающим позвонкам. Юра выгибает спину и стонет. Наверное, их отношения действительно прогрессируют, хоть и через пень-колоду. Потом они допивают просекко и доедают гранат. Уже одиннадцать вечера. Жан-Жак не хочет говорить об этом Юре, но если тот просто потерял счет времени, а дома его ждет разъяренная Барановская, он никогда не простит ему это молчание. Поэтому Жан-Жак все же осторожно осведомляется, не пора ли Юрочке домой. — Я тебе шлюха что ли? — огрызается Плисецкий. — Выебал и домой отправляешь? — Я просто думал, что Лилия с Яковом будут ругаться. — Индюк тоже думал. Они в Таиланд укатили. — Вместе? — тупо спрашивает Жан-Жак. — Ну, вместе. Как еще. Жан-Жак широко улыбается. — Феечка соединяет любящие сердца! Это значит, что ты останешься со мной ночевать? Плисецкий, конечно, фыркает. — Вот еще! У меня кошка дома некормленная. Жан-Жак преувеличенно тяжело вздыхает. Он и не надеялся. — Но ты можешь поехать со мной, — добавляет Юра, не глядя ему в глаза. — Если хочешь.