Табор небесный

— …Небесный табор. Ты меня слушаешь вообще? — Что? — Запоздало отвечает Юквон, наконец обращая на Кёна всё своё внимание. В тот же момент из лежащих у него в руках сломанных часов вылетает в неизвестном направлении пружинка. Он провожает её печальным взглядом и стягивает с себя свои очки с увеличительными линзами. — Ну, вот и что мне теперь делать? — Подняв очи к закопчённому грязному потолку, вопрошает Юквон, ни к кому конкретно не обращаясь. Кён в ответ только ныряет под стол, копошится там, ударяясь затылком о столешницу, и через пару секунд выныривает с пружиной в руках. — Так вот, небесный табор… Э, нет! — Он с самодовольным видом отдёргивает руку от потянувшегося было за пружиной Юквона. — Предлагаю тебе посетить завтра их ярмарку. Юквон вздыхает — ему эта ярмарка и даром не сдалась. Только Кён вот вцепился в эту идею и, кажется, отступать не собирается— упрямство его порой не знает границ. — У меня работы — воз и целая тележка. — Бурчит ему в ответ Юквон. — Не ври, вся твоя работа — это вот эти часы, которые ты уже вечность пытаешься починить. И которые, к тому же, твои. Юквон отбирает у Кёна пружину и наконец-то устанавливает её в нужное место. Закрывает корпус и проводит пальцем по большой царапине на его задней стороне. Он заводит часы, и они с Кёном притихают, стараясь расслышать их тиканье. Увы, часы молчат. Юквон в раздражении отталкивает их от себя, и те, пролетев через стол, почти падают на пол — Кён едва успевает поймать их за латунную цепочку. — Я повторю: пойдем на ярмарку. — Кён накручивает цепочку на палец. — Арвы, несмотря на то, что о них ходит вся эта плохая молва, все — мастера да мастерицы. Может, кто-то там и починит твои старые часы. Юквон запускает пальцы в волосы, и, нахмурившись, задумывается. К Арвам, кочевым людям-птицам, он никакого предубеждения не имеет, пусть у них всегда и была дурная слава бродяжек и попрошаек. В города их не пускали, и они разбивали небольшие лагеря у стен и торговали там в течение пары дней, обменивались товарами, а по вечерам устраивали празднества у больших костров. Городской и деревенский люд с удовольствием посещал и ярмарку, и гулянья. Кён, положив часы на стол, поднявшись и подойдя к столу, стоящему на крохотной кухне, вытаскивает булку из накрытого блюда. Подумав, наливает себе в глиняную кружку молока из крынки, стоящей рядом. — А ещё… я сегодня от дочки молочника услышал свежую сплетню. — Откусив от булки кусок, невнятно говорит он. Проглатывает и продолжает: — Говорят, что там колдунья с табором приехала. — Ведьма? — Переспрашивает Юквон. — Но ведь в таборе всегда есть ведьма или ведунья, к которой постоянно девки деревенские за приворотным зельем бегают, стоит только табору прибыть. — Не, не ведьма. Гадалка. Юквон скептически хмыкает. — Шарлатанка наверно. — Не, — Кён мотает головой. — Говорят, что не просто по руке какие-то знаки читает, а, мол, желание может исполнить, самое что ни есть настоящее. Я слышал, что дочка мельника жениха пожелала. Четыре года у неё никаких женихов не было, а как у той гадалки попросила — через два дня прискакал с выкупом. Юквон в ответ лишь насмешливо фыркает, не веря в новость о мельничьей дочке. Дескать, что за глупость: арва-ведьма, которая не просто зелья варит да наговоры читает, а самые что ни есть настоящие желания исполняет! — Если там и есть действительно такая птица волшебная, то что она в таборе делает? — Наклонившись поближе, интересуется Юквон. — Да они ведь такую из Великих Гнезд даже выпускать не должны. Если, конечно, эти самые Великие Гнезда всё-таки существуют… — добавляет он. Арвы часто рассказывали легенды о Великих Гнёздах — своём доме, «в котором все они родились и в который все они рано или поздно вернутся». Ведьмы и старухи-сказочницы говорили о Великих Гнёздах как об огромном городе, раскинутом на ветвях гигантских деревьев, настолько огромных, что и представить невозможно. Сами они в существование этого города, правда, верили не всегда, но рассказывали свои истории незнакомцам за милую душу. — Ну вот пойдем и спросим, — ответил ему Кён, и, увидев блеск в глазах друга, продолжил увещевать. — Деньги у тебя есть, так что арва вряд ли откажет тебе. Всё-таки сказки рассказывать — это тебе не чудеса творить. — Если там конечно действительно есть чудеса. Кён заговорщически усмехается, и, стянув с блюда ещё одну булку, машет ею на прощание в воздухе, а после выскакивает за дверь, кинув напоследок радостное «завтра проверим». Когда на следующий день они приходят на ярмарку, Кён оставляет Юквона уже на входе: оправдывается неумело, мол, по делам, и обещает, что позже найдёт его сам. Только вот, конечно же, не уточняет, когда должно наступить это самое «позже». Табор встречает Квона находящимся в самом разгаре весельем: великолепием витающих в воздухе ароматов, разнообразием цветов в одежде и в убранстве шатров и кибиток арвов. А ещё — невероятным, оглушающим в первое мгновение шумом. Пообвыкши, Юквон различает в нём голоса переговаривающихся покупателей и торговцев, гортанные песни воронов — из них в основном и состоит табор. Несколько раз он улавливает даже, как неподалёку раздаются громкие крики мархов — тех самых больших нелетающих птиц, которых арвы используют как вьючных и ездовых животных; Юквон много слышал о них, и даже видел частенько, но их крики каждый раз заставляли его на мгновение замереть и прислушаться. В какой-то момент он окончательно теряется во всём этом буйстве красок, звуков и запахов. Замечает только, как мимо него проходит девушка-сойка, чьё лицо наполовину закрыто платком. Хрупкая и яркая, она останавливается и произносит несколько слов на мелодичном арвавском языке, протягивая к Юквону ладонь — широкий рукав цветастой рубахи скользит вниз, обнажая тонкую руку, на запястье которой звенит и поблескивает на солнце целый десяток разнообразных браслетов. Под ними Юквон видит маленькие светло-зеленые пёрышки, которые дальше, ближе к локтю, переходят в длинные маховые перья. Он смотрит на них мгновение, и только потом поднимает взгляд на сойку. Глядит с непониманием — он не знает арвавского. — Что? — переспрашивает Юквон. Арва хмурится, но повторяет ранее сказанное, хватая теперь ладонь Юквона уже обеими руками. — Выпить тебя зовет соечка, — подсказывает ему один из стоящих неподалеку воронов, с серыми перьями и горбинкой на носу. — Я бы согласился, ведь сойки, они кого попало не зовут. — Ага, — поддакивает второй, чье лицо украшает небольшая бородка из темных жестких перьев. — Избирательней них только сороки. Компания воронов вдруг громко, раскатисто хохочет. Юквону их смех непонятен. Впрочем, кто знает, что у них здесь, в таборе, находят смешным. Он замечает, как девушка-сойка слегка смущается — всего на пару секунд, а после, отпустив Юквона, сорвав с себя платок, и, развернувшись к воронам, зло отвечает — уже не на арвавском: — Вы так про него говорите, потому что он никого не выбрал! Вороны прекращают смеяться и смотрят на сойку как-то странно. Кён, неожиданно появившийся рядом, шепчет Юквону: — О, да тут любовный скандал. Квон дёргается — совсем не заметил, как тот оказался рядом — и тянет Кёна к себе за ворот, шипит недовольно: — Тебя где носило?! Тот, впрочем, ему ничего не отвечает, следит, заинтригованный, за воронами да тонкой, красивой соечкой, слушает. Юквон тоже невольно прислушивается вновь. — Ну Дахён, — виновато отвечает девушке серый ворон. — Да мы и сорок-то никогда раньше не видели, а тут у него мало того, что хвост до земли, так еще и ворожей настоящий… — Хватит, — перебивает его Дахён, отступая от Юквона и грозя этой парочке маленьким кулачком. — Позорите тут табор перед гостями — всё Минхёку расскажу! Ох он вам… Вороны испуганно притихают, втягивают головы и поспешно растворяются в толпе, а сойка — Дахён — тем временем поворачивается к Юквону и улыбается, как ни в чём не бывало: — Ну что, всё-таки выпьем? — Конечно выпьем, — между ними влезает Кен, приобнимает обоих за плечи. — Но позже. Вечером. Сойка в ответ пожимает плечами. — Хорошо, вечером выпивка, но сейчас — чай, — говорит она не терпящим отказа тоном, а после протягивает ладонь для рукопожатия. — Дахён, из семьи разноцветных соек. — Кён, ювелир. — Юквон, часовщик. Они пожимают друг другу руки, и Дахён тащит их в сторону одного из шатров, где подают чай и сладости. — Господи, — выдыхает Квон, едва поспевая за сойкой, — куда она нас тащит? — Не знаю, к какому из богов ты обращался, но отвечу я, — Кён рядом с ним хмыкает. — Арвавские традиции. — Очень исчерпывающе, — бурчит ему Юквон. Кён же в ответ только заливается смехом. Там, в шатре, на больших подушках они втроём и устраиваются. Дахён с нескрываемым удовольствием вытягивает ноги — красивые, покрытые всё теми же зелёными перьями, переходящие в стопу, больше напоминающую птичью, чем человеческую: твёрдая кожа и острые коготки. Коготки эти у Дахён покрыты золотым лаком. — Ты бы ещё выше юбку задрала. — Осаждает её ворона-подавальщица, принесшая им чай и сладости. Дахён бурчит что-то неразборчивое ей в ответ, но ноги прячет. — А почему ты со мной сначала по-арвавски заговорила? — В конце концов интересуется у нее Юквон. Дахён, перестав крошить песочную сдобу, отвечает: — Да ты уж больно пришибленный стоял, — она насмешливо фыркает. — Аж жалко стало. А так хоть отвлекла. — А про какую сороку вы говорили? — Юквон озирается вокруг: ему не хочется этого признавать, но ярмарка оказалась интереснее, чем ожидал, и он даже рад, что Кён всё-таки вытащил его сюда. Шатёр ему тоже интересен: целый ворох подушек, ковры и оставленные тут и там палантины — все разных цветов, с изумительными ручными вышивками; подвешенные перья и несколько неприметных, но искусно выполненных оберегов. — Сорока? — Переспрашивает Кён. — Так ведь в таборе же никогда сорок не было, тут вороньё и сойки одни. — Да вот теперь у нас сорока есть, — отвечает Дахён с лёгкой, снисходительной почти улыбкой. — Пересекались как-то мы с другим табором, он к нам и перешел. Правда, я слышала, что и к ним он от другого табора перешел. Кён в ответ лишь хмыкает и, когда Дахён переводит на него взгляд, нехотя поясняет: — Минхёк же не любит пришлых, у него свой табор сердцу родней. — Ой, вы посмотрите, тут кто-то в наших порядках разбирается лучше арвы. — Смеется ему в ответ Дахён. — Не в обиду конечно, но Минхёк, каким бы он не был, всё-таки понимает, где прибыль, а где убыль. — Так это сорока — ворожей? — Смекает Кён. — Да уж, не удивительно что Минхек его в табор пустил… — А это правда, что он желания исполняет? — Перебивает его Юквон. Дахён хмурится, обдумывая его вопрос, ставит чашку на низкий столик, обводит её край пальцами. — Знаешь, тебе на этот вопрос сможет ответить только он. Ворожей. — Она поднимает голову и смотрит прямо Юквону в глаза. — У нас тут с ним почти никто отношений не держит: сначала его сторонились, потому что он ворожей, и нам было не по себе, а потом, когда воронье холостяцкое на него налетело, почуяв легкие деньги, он сам от нас отдалился. И кибитку стал в стороне ставить. Она расстроенно поджимает губы — ей этот ворожей явно приходится по душе, вон, и на ярмарке за него перед воронами заступалась. — Впрочем, — Дахён поднимается и стряхивает с юбки остатки крошек. — Сходите к ворожею и сами всё спросите. А то вы ведь всё равно со мной медовицу пить отказались. — Она кидает на них хмурый взгляд, но тут же лицо её разглаживается, и она озорно подмигивает Кёну. — Так что вечером будем брагу покрепче пить. Она объясняет им дорогу и, крикнув подавальщице что-то вроде «Всё за мой счет, запиши», разворачивается на месте — тут же взметаются разноцветные юбки — и убегает в неизвестном направлении. Объясняет, она, тем не менее, хорошо — довольно быстро они выходят к стоящей в отдалении от основной ярмарки кибитки. Впрочем, она находится и не рядом с жилыми палатками и кибитками табора — стоит совсем обособленно, словно путник, держащий далёкий путь, решил остановиться на ночлег, не имея к табору никакого отношения. Раскрашена кибитка в темные цвета, а рисунок на ней похож на сцепленные между собой ветви во тьме чащи; Юквон приглядывается чуть внимательней и ему вдруг кажется, что ветви… двигаются? Он вздрагивает и смаргивает, а после еще раз глядит на повозку. Ветви не двигаются, хотя пару секунд назад, Юквон уверен, он видел там чьи-то лица. — Да, страшновато как-то со стороны, — прерывает тишину Кён. — Но зато очереди нет. И действительно — у входа в кибитку не было никого. Юквону это кажется странным — он ожидал увидеть что угодно: толпы девиц, пришедших кто за советом, а кто с расчетом на магию, что поможет им обрести своё счастье; возможно, торговцев, которые, так же как Кён, захотят узнать, как привести свои дела в порядок и что нужно сделать, чтобы торговля пошла в гору. Все его ожидания разбиваются об эту кибитку. Здесь никого нет. Кён поднимается по шатким ступенькам к двери и несколько раз стучит. Тишина. — Может быть, он отошел? — Интересуется у него Юквон. — Да нет, Дахён же сказала что он особо ни с кем… — Кён не договаривает и снова стучит в дверь, но в этот раз громче и настойчивей. — Не общается. Им по-прежнему никто не отвечает. Юквон прислушивается, но всё, что доносится до него — это отголоски ярмарки: приглушенная музыка и голоса, сливающиеся в один невнятный гул. Сейчас, в этом молчании, в тех всплесках цветов и звуков он уже не чувствует былого великолепия. Всё это теперь представляется ему мельтешением — лишним, не нужным. Кён тоже пытается прислушаться — прикладывает ухо к двери и замирает. В первое мгновение ему кажется, что он слышит шаги, но это всего лишь Юквон за его спиной осторожно подходит ближе. За дверью же — тишина. — Нет, это уже ни в какие рамки не входит, — говорит ему Кён, поворачиваясь и уперев руки в бока. — Чтобы арвы, да никому не открывали, да где это видано… Внезапно открывшаяся наружу дверь позади него чуть не сбивает его с ног — Юквон едва успевает поймать летящего со ступенек на землю друга. Открывший им дверь сорока смотрит рассерженно, а перья на голове угрожающе топорщатся. Видом своим он сильно отличается от арвов табора — высокий, и маховое оперение на его руках цело, хотя обычно арвы подрезали себе перья, чтобы те не мешались при работе. Он одет в коричневые штаны и темно-серую безрукавку, и длинные маховые перья на его руках спускаются почти до земли. На плечах у него лежит огромная темная шаль, расшитая цветами. — А, — он несколько раз удивленно моргает, и взгляд его разглаживается. — Вы не вороны. Тогда пойдем. Он жестом зовет их за собой, разворачивается и заходит внутрь кибитки. Кён хмыкает — происходящее явно интригует его — и, пожав плечами, идёт за ним. Юквон поднимается следом. — Прикройте дверь. — Просит их сорока и, прихватив откуда-то огниво, зажигает пару масляных ламп. Внутри кибитки царит сумрак, освещаемый лишь этими лампами, и Юквон моргает, стараясь как можно скорей приноровиться к освещению. С потолка свисают связки всего подряд — от пучков трав до чеснока и лука вперемешку с кусками тканей, перьями и лентами. Всю левую сторону кибитки занимает длинный стеллаж от пола до потолка, упирающийся в стоящую в противоположном от входа конце лежанку. Шкаф закрыт от чужих глаз натянутой на веревке тканью — сорока-ворожей, проходя мимо, поправляет ткань так, чтобы не было ни щелочки. С другой стороны, в окружении заставленных склянками и прочей посудой полок, стоит узкий длинный столик, на котором лежат разложенные на ткани травы для просушки. В конце кибитки узкая кровать, нечто среднее между диваном и лежанкой — с кучей подушек и с десятком разнообразных вышитых покрывал. Полки здесь повсюду — они покрывают все свободные поверхности, даже стены рядом с кроватью. В воздухе стоит стойкий запах трав — такого запаха не бывает даже в домах лекарей. В первое мгновение запах этот бьёт Юквону в нос, и он морщится — и замечает, как Кён тайком морщится тоже — но быстро к нему привыкает, и с каждой секундой, проведенной в помещении, ощущает его всё слабее. Арв садится на лежанку, и приглашает их сесть на две подушки, лежащие напротив него на полу. Тянется к окну, прикрытому занавеской, и опускает от него навесной столик, притороченный к стене. Он ставит перед ними железное узорчатое блюдце, стучит по нему пару раз острым коготком, словно бы говоря «Деньги — вперед». Кён первым кидает на блюдце медный пятак; сорока переводит хмурый взгляд с монеты на него и обратно. — Мало, чтобы задать мне много вопросов. Достаточно, чтобы услышать ответ на тот, который у тебя в голове. — Он улыбается, привстает и тянется к висящим на потолке пучкам трав, срывает сиреневые ветки вереска, папоротник и укроп, кладет их в блюдце с монетой и переводит взгляд на Юквона. — Вижу твои вопросы — буду отвечать только за равноценную плату. Ворожей протягивает ему ладонь — Юквон, покопавшись в карманах, выуживает оттуда серебряную монету и отдаёт ему. — Спасибо. Джехё. — Говорит он и прячет монету в карман брюк. — Моё имя. Ты спрашивал. — Но не вслух. Юквон смотрит на сидящего напротив него сороку удивлённо, но тот лишь хмурится, подбирая слова. Они даются ему с трудом, и в какой-то момент даже кажется, что он не умеет с ними обращаться. Юквон быстро понимает, что это ощущение ошибочно — у этого ворожея слишком много слов, и он отбирает их, как фрукты, оставляя только самые спелые. — Он был сверху, ближе. — Джехё качает головой. — Сложно объяснить, как именно это выглядит. Тяжелый вопрос, пока пропущу. Он достает с полки, нависшей над кроватью, маленькую закупоренную склянку из темного стекла. — Эфирное масло пачули для выгоды. — Капля отправляется в блюдце. — Укроп — успех, а вереск и папоротник чтобы увидеть. Он погружает левую руку в блюдце, перетирает между пальцев сухие веточки трав, смешивает и с маслом. Пальцы покрываются липкими кусочками трав. — Много вещей и камней на продажу. Арвы не любят конкурентов. Не можешь ни с кем договориться. — Говорит он Кёну тихо, и тот чуть наклоняется вперёд, чтобы лучше слышать, чтобы не упустить ни слова. — Но они своим доверяют. Нужен арва. Умный. Знающий выгоду. Дахён как раз из таких. Кёново замешательство на слова Джехё длится от силы несколько секунд — а после на его лице появляется хитрая ухмылка. Точно такая же появляется и на лице ворожея — Юквону кажется, что он будто дублирует Кёна в этот момент, потому что у него в глазах видно то же самое предвкушение, какое всегда появляется у Кёна перед важными сделками. Длится это недолго — Джехё первый отводит взгляд, морщится, вытягивает покрытую маслом руку из блюдца и тянется пальцами к виску, но на середине пути останавливается. — Слишком много. Расчеты, убытки, прибыль. — Говорит он, срывая висящий сверху квадрат ткани и вытирая об него руки; на ткани остаются хаотичные масляные разводы. — Дахён на рынке. Впрочем — её легко найти. Кён поворачивается к Юквону и только открывает рот, чтобы спросить, как Юквон машет на него рукой. — Иди уже. — Говорит он, вздыхая. — Я тебя вечером найду, — торопливо обещает Кён, вставая с подушек. — Как никак мы оба обещали с Дахён брагу пить. Кён покидает кибитку с невероятной скоростью, и не до конца закрытая им дверь жалобно скрипит. Джехё морщится. — Дверь. — Говорит он еле слышно себе под нос, и Юквон слышит чертыханья Кёна, вынужденного вернуться назад и закрыть треклятую дверь до конца. Хлопок заставляет ворожея вздрогнуть, и он запускает руку в темные перья на голове, приглаживая их. Он сидит так некоторое время, прикрыв глаза, а потом, приосанившись, открывает их и смотрит на Юквона, и тому стоит больших усилий не отвести взгляд. Взгляд сороки, поначалу хмурый, смягчается с каждой минутой, и он, наконец, нарушает тишину: — У тебя всё ещё куча вопросов. — Говорит Джехё, убирая со стола блюдце и пряча его куда-то под лежанку. — Говори вслух. Когда я сам смотрю — болит голова. — Как это — когда ты сам смотришь? — Спрашивает у него Юквон, придвигаясь поближе. — Читаешь мысли? — Не читаю — сложно. — Джехё потягивается, выпрямляет руки над столом, и темно-серые длинные перья закрывают его почти целиком. — Это словно с завязанными глазами яблоко из воды ртом ловить. Повезёт — схватишь. Мне везёт. — И много кому из арв так… везет? — Здесь — только у Минхёка что-то похожее выходит. — Спокойно и честно отвечает ворожей. — Я предлагал научить, он отказался. Сказал, что так легче. В чём-то он прав. — В чём именно? Джехё улыбается — ему нравятся эти вопросы. Интересно. — Иногда не замечаю, как продолжаю вылавливать яблоки. Слишком много яблок. — А зачем, — Юквон кивает на всё еще лежащий у Джехё на коленях кусок ткани с уже засохшими пятнами. — Зачем блюдце, монета, травы? — Всё имеет цену. Медный пятак — нормальная цена для направления. Но, — Джехё снова поднимается и цепляет кусочек ткани на один из сотен крючков на потолке. — Я только задаю направление. Всё, что случится дальше — зависит только от него. Джехё смотрит на него сверху вниз, по-птичьи склонив голову набок. Макушка теряется среди кучи висящего на потолке хлама — Юквону приходится задрать голову, чтобы взглянуть на него в ответ. — Может быть, чаю? Юквон думает, что уж больно сильно арвы любят чай. Он соглашается, и они разговаривают еще о многом; за вопросами и ответами Юквон теряет счет времени. Он спрашивает обо всем, что приходит в голову: о травах и зельях, о жизни в таборе, о путешествиях и прочем, прочем, прочем… Джехё отвечает на вопросы неторопливо, словно бы смакуя каждый из них. И в какой-то момент, слушая его новые объяснения, Юквон понимает, что все арвы, которых он видел раньше — всегда были людьми в душе. Джехё же был птицей. Когда Юквон покидает его, солнце уже клонится к закату. По сравнению с кибиткой на улице очень свежо, и он видит отблески огромных костров неподалеку. Выйти к кострам не составляет для него труда, найти Кёна — тоже. Вернее, тот находит его первым — впечатывается в него на полной скорости, обнимает за плечи и кричит ему в ухо о том, что дескать, это его самая успешная сделка. С другой стороны на Юквоне повисает тут же подбежавшая Дахён и кричит уже о том, что она тут «самая умная сойка, только Минхёку не говори». Они вдвоем тащат Юквона в какой-то шатер, и ему почему-то кажется, что он тот же, в котором они пили чай днем. Там его в очередной раз усаживают на мягкие подушки и вручают кружку с чем-то горячим и пахнущим корицей. Он делает глоток и узнает в напитке глинтвейн. Тот обжигает горло, и Юквон закашливается, подавившись. Дахён заботливо хлопает его по спине. Кён рассказывает ему подробности сделки и рьяно жестикулирует, Дахён поддакивает и периодически вставляет свои комментарии. Ее глаза блестят, а с губ не сходит улыбка. — Ты прямо сияешь, Дахён. — Раздается позади них, и они все дружно оборачиваются. Там, позади, стоит высокий арва-сойка с ярким лазурно-белым оперением. На голове у него длинный полупрозрачный платок синего цвета, расшитый монетами разных форм, размеров и ценности. Платок спускается волнами до самой земли, и монетки звенят при каждом дуновении ветра. Юквон думает о том, как же они могли не услышать его приближения, но оглядывается и видит других арв, тоже только увидевших неизвестного. Все они немного прикрывают глаза и легко кивают. Дахён также слегка кивает ему. — Арату, — говорит она, слегка усмехнувшись. — Не ожидала, что ты придешь по мою душу. — Это Минхёк, — сбивчиво шепчет Кён Юквону на ухо. — Он тут главный. «Арату» значит Старший. Минхёк смотрит на неё несколько секунд, и выражение его лица совершенно нечитаемое. — Мне тут сказали, что ты устроила незабываемое шоу на ярмарке сегодня днем, — медленно выговаривает он. — Наш ювелир мне с час плакался: говорил, что договор просто грабительский, и вы его обманули. — Так у нас же целый план, — горячо встревает Кён. — С прибылью в десятикратном размере, и там даже прописана неустойка… Минхёк медленно поворачивается к нему. Монетки звенят на платке просто оглушительно, и несколько сидящих неподалеку от них ворон испуганно втягивают головы в плечи. — Это тебя уже не касается. — Говорит он. — Если табору был нанесен денежный ущерб, Дахён будет за это отвечать. Кён пару раз открывает рот, не зная, что сказать и затыкается, вжимаясь в подушки и бросая полный тревоги взгляд на Дахён. Она же сидит прямо и уверенно смотрит в глаза Минхёку. — У нас прописана неустойка, — повторяет она слова Кёна. — Но возможность неудачи почти нулевая. Это вложение в будущее. Минхёк вздыхает, разглаживает пальцами складку на лбу, думает. Дахён ждет его слов. — Кто вообще вас двоих надоумил на это все? — Спрашивает и он стягивает с головы платок. Перья на его затылке немного длинней остальных и образуют небольшой хохолок, а за висками проходит по темной полосе перьев. Он садится рядом с ней на подушки, задумывается. Ворона — хозяйка этого шатра — тот час устремляется к нему с кружкой, над которой идет пар, но он останавливает ее взмахом руки. — Джехё. — Отвечает ему Дахён, заметно расслабившись. Кажется, самое страшное уже позади. — Ну, — усмехается Минхёк. — Тогда все понятно. Он смотрит на неё еще немного, но после отворачивается и прислушивается к шуму, доносящемуся с улицы, прикрывает глаза. Дахён успокоено выдыхает и, отняв у Юквона кружку, выпивает её содержимое залпом чуть ли не до конца. — Мне так страшно было, — шепотом признается она им. — Он хоть и никого из табора никогда не обидит, а всё равно страшно. Видя непонимающий взгляд Юквона, она торопливо поясняет, всё так же шепотом: — Он Старший, и это значит что он тут не просто самый главный. «Арату» также переводится как «защитник». — И от чего он вас защищает? — От всего, — отвечает она и допивает остатки из кружки. — Однажды задрал бешеного медведя, когда тот напал на нашу стоянку. Юквон каменеет, и Дахён насмешливо фыркает. — Шучу, конечно, но не исключено, что он и такое сможет. Кстати, — вспоминает она, что хотела спросить. — Ты получил от ворожея что хотел? Юквон открывает, было, рот, чтобы ответить «да», но понимает, что не может ответить утвердительно. За те несколько часов, что он провел у сороки, он задал огромное количество вопросов — и получал на каждый из них, даже на самый незначительный, свой ответ. Но он так и не задал ни одного по-настоящему важного вопроса. Он отрицательно качает головой и ловит на себе удивленный взгляд Минхёка. — Неожиданно, — говорит он. — От него еще никто не уходил, не получив желаемое. — Думаешь, я не знаю, чего хочу? — Неожиданно зло огрызается ему в ответ Юквон. — Нет, — Минхёк прячет лицо за платком — остаются видны только глаза, а после поднимается на ноги. — Думаю, ваша ворожба еще не окончена. Он переводит взгляд на Кёна, а после на Дахён. — Сходили бы вы поплясали, — миролюбиво добавляет он. — Отметьте свою сделку на полную катушку. — А действительно, — соглашается с ним Кён. — А то мы весь день только и делаем, что сидим и чаи пьем. — Но сейчас мы пили глинтвейн. — Тоскливо поправляет его Юквон, уныло глядя на свою пустую кружку в руках у Дахён. — Не велика разница, — хмыкает Кён в ответ и поднимается с подушек. — Пойдемте. Он галантно протягивает руку Дахён, и та смеется, оставляет чашку и принимает его руку, вставая. Юквон следует за ними. Снаружи свежо и прохладно — Юквон полной грудью вдыхает летний воздух. Краем глаза он видит, как Дахён, отобрав у одного из воронов большую кружку с неизвестным содержимым, заставляет Кёна ее выпить. Тот сначала отнекивается, но когда к уговорам со смехом присоединяются находящиеся неподалеку сойки, всё-таки соглашается. — С виду весело, — слышит Юквон со стороны. — И почему я раньше не выходил по вечерам?.. Рядом с ним стоит Джехё, без своего платка, и легкий ветерок шевелит перья у него на плечах. — Ты выглядишь так, будто хочешь ещё что-то спросить. — В глазах у Джехё играют отблески пламени костров. — Я знал, что ты захочешь. Но за это тоже придется заплатить. Юквон засовывает руки в карманы. Между пальцев проскакивает мелочь, и, наконец, он натыкается на цепочку часов. — У меня есть только вот это. — Он протягивает ему часы на ладони. Посеребрённая поверхность поблескивает в свете пламени. Джехё протягивает руку, проводит пальцем по царапине на корпусе — медленно, от ее начала и до конца. — Дорогой предмет. — Говорит он. Юквон неопределенно пожимает плечами. — Давно уже нет. Царапина и, — он слегка улыбается, но улыбка его выглядит грустной. — Они моя личная беда. Часы, которые часовщик не может починить. Джехё бережно забирает часы из протянутой ладони, держит за цепочку — часы делают пару оборотов, болтаясь на ней, и останавливаются. — Хорошо. — Говорит Джехё и затем надевает часы на шею. — Только задавай в этот раз Действительно Важные Вопросы. Юквон вздыхает и задумывается. Джехё смотрит на него, улыбаясь и поглаживая пальцем корпус часов, нашедших свое место на его груди. Он снова наклоняет голову на бок, как тогда, в кибитке — такое совершенно птичье движение, но Юквон ловит себя на том, что невольно копирует его, тоже склоняя голову к плечу. Они смотрят друг другу в глаза, и в Юквоне вдруг просыпается интерес: слышит ли Джехё сейчас его мысли? Джехё усмехается едва слышно, и всё становится ясно. Он долго перебирает весь этот ворох интересующих его вопросов. Джехё не торопит его, и он, наконец, находит тот, с которого стоит начать: — Откуда ты? — Из места, которого нет на картах. Мы называем его Арвания. — Джехё смотрит на сидящих неподалеку Кёна и Дахён; на Минхёка, снова наполовину закрывшего лицо своим платком; на шумных ворон, распевающих песни; на соек, водящих хороводы вокруг большого костра. — Они называют его Великими Гнёздами. Юквон прищуривается и весь настораживается, когда слышит его слова. Он спрашивает почти нерешительно: —Так они действительно существуют? — Существуют. Это наш дом. Но если мы покидаем его — то это навсегда. — Почему? — Мы не можем туда вернуться, как не смогут наши дети и их дети, — объясняет Джехё. — Дорога стирается из памяти и пути назад нет. Все небесные таборы — потомки тех, кто когда-то покинул дом. И нам суждено вечно искать дорогу обратно. — Если это так, то зачем ты покинул дом? — Потому что хотел. Но важность некоторых вещей понимаешь лишь потеряв. Он смотрит на пламя некоторое время, на губах его играет странная улыбка. — Я — колдун, ворожей, можешь называть как угодно. Меня всю свою жизнь учили вещам, которые и на свете существовать не должны. — Он усмехается. — Но почему только арвы, живущие там, имеют право на магию? Мне это показалось неправильным. — И ты уехал? — Да. Но, — его плечи поникают. — Оказалось, что тут почти всем до этого дела нет. Я изумлялся и злился поначалу — как такое вообще может быть? А в итоге Минхёк оказался прав — тут так легче жить. — И теперь ты хочешь вернуться. Джехё переводит удивлённый взгляд с пламени на Юквона, потому что тот не задаёт очередной вопрос, а утверждает. Он говорит уверенно и знает, что прав. Джехё хмурится, не уверенный в том, что он может говорить с ним об этом. Юквон улыбается ему — осторожно, мягко и почему-то понимающе; у Джехё не выходит не улыбнуться в ответ. — Да, — говорит он. — Хочу. — Так неужели нет никакого способа это сделать? Тем более, если ты действительно умеешь колдовать. — Есть вещи, за которые нужно платить огромную цену. У меня нет возможности заплатить ее одному. Джехё замолкает, и губы его вздрагивают в печальной гримасе. Он наклоняется ближе к Юквону, поднимает руки, закрывая их своими крыльями. — Я так безумно хочу обратно, — шепчет он. — Во мне еще живет память, и с каждым днем она убивает меня все сильней. Юквон не колеблется ни секунды — странный, порывистый человек. — Я хочу тебе помочь. — Уверенно говорит он. — Что нужно сделать? — Нужно попросить помощи у Тахемин. — Тахе…мин? — Взгляд у Юквона совершенно непонимающий. Джехё начинает торопливо, постоянно сбиваясь, объяснять: — Мы в Арвании верим в двух богов-прародитей: в Бога-Отца Эвести, который на груди несет солнце, и в Тахемин, Ночную Мать, хранительницу Луны. Когда-то давным-давно ее дети — арвы — покинули свой дом без разрешения, и опечалили Тахемин. И разозлился ее супруг и проклял покинувших дом так, что не могут они вспомнить дороги. Но Тахемин всегда была добра к своим детям, даже к тем, кто обидел ее много веков назад. — И если попросить у нее помощи, она поможет? — Она всегда добра, — повторяет Джехё. — Пусть даже силы её не равны силам Эвести, она может указать правильное направление. — Ну, так какое направление правильное? — Они оба вздрагивают от звонкого голоса и оборачиваются. Перед ними стоит, сложив руки на груди, Дахён. Кён стоит рядом с ней и улыбается. — Вы нас подслушивали, — обиженно говорит Джехё. — Дахён… — Ну, было бы странно, если бы я не подслушивала. — Дахён пожимает плечами. Кён ухмыляется за ее спиной. — Я тоже по крови арва, и я тоже хочу увидеть место, которое должно быть моим домом. — А ты? — Юквон кивает на Кёна. — Безумству храбрых поем мы оду. К тому же, — он приобнимает Дахён со спины. — Дахён мой бизнес-партнер, и у нас большие планы на будущее. Джехё явно колеблется и теребит висящие на шее часы. Юквон касается пальцами его локтя — неожиданно и аккуратно, и Джехё вздрагивает от прикосновения. — Хорошо, — говорит он. — Встретимся у моей повозки чуть позже. Уйдите так, чтобы вас никто не видел. Он исчезает в толпе, оставляя их одних. Они уходят с ярмарки по одному, теряясь среди людей. Когда им наконец-то приходит время встретиться у кибитки Джехё, тот уже почти закончил рисовать в рыхлой земле символы, выкладывать линии из одинаковых белых камешков, расставлять в каком-то только ему известном порядке разноцветные полупрозрачные кристаллы и перевязанные бечевками толстые пучки разнообразных трав. — Это сложная магия, — Сбивчато говорит он, когда они подходят ближе. — Тут просто так не сделаешь. Руки у него по локоть испачканы в земле, и он вытирает их об штаны, оставляя пятна грязи. Он поднимает голову, смотрит на них как-то странно, словно сам не понимает, что он делает. — За сложную магию — большая цена. — Предупреждает Джехё еле слышно. — Вы не обязаны. — Я обязана, — говорит ему Дахён. — Это и мое желание. — А у меня вообще чуйка хорошо развита, — Кён садится на корточки около одного у знаков, проводит над ним раскрытой ладонью. — И несмотря на то, что все это выглядит весьма устрашающе, она мне говорит, что нас ждет нечто незабываемое. Джехё переводит взгляд на Юквона. — Я отдал тебе отцовские часы. — Юквон смотрит на них, болтающихся на шее Джехё. — Большей цены у меня нет. Джехё кивает и рукой приглашает их сесть. Они садятся в круг, и знаки из белых камней окружают каждого из них. — Здесь цена — не деньги или вещь, — он ставит на середину то самое железное узорчатое блюдце. — Здесь цена — вы сами. Кинжал появляется в его руке неожиданно, секунда — и из порезанной ладони в блюдце стекают капли крови. Он протягивает кинжал Юквону. Ручка, перевитая кожей, неожиданно греет руки, и Юквон не мешкает — его кровь так же падает в блюдце. Почти сразу же с какой-то непонятной спешкой Дахен выхватывает у него клинок. Она тихонько ойкает, когда касается холодной сталью ладони, морщится, когда острие вспарывает ладонь. Кён забирает у нее кинжал. — Неплохая сталь, — говорит он, оглядывая клинок. — Хорошо скован. — Можно быстрее? — Бурчит Дахён. — Я хочу перевязать ладонь. Он фыркает и делает надрез. Его кровь падает в блюдце последней, и тотчас вспыхивают все знаки, оставленные Джехё на земле. — О, Тахемин, — голос Джехё кажется невероятно громким и глубоким. — Мать ветра и древних лесов, укажи нам путь домой, дай нам знак. Он выдергивает перо из своей руки, большое и темное, и окунает его в кровь. Перо быстро намокает, впитывает жидкость, и Джехё словно бы перестаёт дышать. Минуты тянутся как часы. — Я, — Джехё хрипит еле слышно и закашливается. — Я, кажется, знаю, куда нужно двигаться, куда направляться… Вскрик Дахён перебивает его. Та почему-то смотрит на свою порезанную ладонь с широко открытыми глазами, и Юквон вдруг чувствует, как порез на его ладони теплеет. Он переводит взгляд — и видит изображение пера на своей ладони — со шрамом на месте стержня. Точно такое же перо на ладонях остальных. Символы вокруг них гаснут и оставляют их одних в темноте, освещаемых только луной. — Восхитительно, — произносит Кён. — Никто помимо этой магической атрибутики лампу не захватил? Тишину перебивает хруст ломающихся веток — Дахён, испуганно вскрикнув, кидается к Кёну, а Юквон и Джехё быстро поднимаются на ноги. Из темноты к ним выходит Минхёк, держа в поднятой руке лампу. Он ставит её у своих ног, хмуро оглядывает весь магический скраб, лежащий на земле. Переводит взгляд на Джехё — зло оскаливается и скидывает с плеч свой платок. — Я предупреждал тебя, — Минхёк рычит сквозь сжатые зубы. — Чтобы ты не смел использовать эту… магию в моем таборе. Минхёк, без своего платка, с угрожающе распушенными перьями и удлинившимися когтями на руках и ногах, готов в любой момент атаковать. Дахён в объятиях Кена еле слышно всхлипывает от страха. — Я не сделал плохо табору, — говорит ему Джехё, отступая назад. — Эта магия касается только нас. — Дахён — мой табор, — из груди Минхёка вырывается угрожающий клекот. — И я буду защищать свой табор до конца. Даже если это значит разорвать тебе глотку. — Нет! — Вскрививает Дахён. — Я сама этого захотела. Минхёк оборачивается к ней, и в темноте его глаза горят зеленоватым огнем. Он склоняет голову на бок и прищуривается, смотря на неё. — Я, — продолжает она, и её голос ломается. Она откашливается и продолжает. — Я, Дахён из рода разноцветных соек, покидаю табор. Теперь у тебя нет повода защищать меня. Она сглатывает слезы и прячет лицо в ладонях. Юквон и Кён переглядываются — им никогда до конца не понять, что значат эти слова для арвы из табора, и как тяжело они дались Дахён на самом деле. Джехё и Минхёк смотрят на неё в упор — они понимают. — Хорошо, — говорит Минхёк, — Хорошо. Юквон видит, как приглаживаются перья у него на спине, как когти снова становятся обычными и исчезает зеленоватый блеск из глаз. Еще немного, и перед ними стоит Минхёк, такой же, каким Юквон увидел его впервые. — Уйдёте отсюда с рассветом, — говорит Минхёк, обращаясь к Джехё и Дахён и поднимая с земли свой платок. — И я никогда не приму ни одного из вас в табор — что бы с вами не случилось. Дорога на нашу ярмарку вам также заказана. Он накидывает платок себе на плечи и разворачивается. — Прощай, Дахён. — Бросает он напоследок и уходит. Они отправляют Кёна и Юквона домой почти силой — те безостановочно порываются отправиться с ними, и сдаются только тогда, когда Дахён кричит, что ей не нужны попутчики, которые поедут с ней из жалости. Джехё не подтверждает этих слов, но и не останавливает её в этом порыве отчаяния. У них не остаётся выбора. Кён обнимает Дахён долго; она отпускает его первой и быстро уходит — у неё на глазах стоят слёзы: на самом деле она совсем не хочет с ними расставаться. Джехё прощается с ними быстро и скупо: пожимает коротко руки и желает удачи; долго смотрит на Юквона, поглаживая корпус его часов, а потом уходит прочь вслед за Дахён. Джехё не пускают в табор даже чтобы забрать его марха — его приводит Дахён, забрав заодно и все свои вещи. — Прости меня. — Говорит Джехё, забирая у неё поводья марха. Тот тычется ему в плечо, и Джехё хлопает его по шее. — Это не твоя вина, — отвечает она, не смотря ему в глаза. — Я знала, что все случится именно так и сама пошла на это. Дахён потирает пальцем перо на ладони. Джехё не решается ее обнять. — Что случилось, то случилось. — Она слегка улыбается ему. — Научишь меня управлять мархом? Он находит в себе силы улыбнуться ей и кивает. Когда они выезжают на тракт, проходящий совсем рядом с въездом в город, Джехё замечает две фигуры, сидящие на поваленном у дороги дереве. Он не успевает даже остановить марха, как Дахён со счастливым криком спрыгивает на землю и устремляется к ним. — А вы что думали — действительно отправитесь куда-то без нас? — Говорит Кён, обнимая повисшую у него на шее Дахён. — Мы все теперь связаны. Юквон, согласно кивая, смотрит на Джехё с вызовом — тот молча улыбается ему в ответ. Юквон вдруг понимает, что он знал. Джехё усмехается. Конечно же он знал.