***
Персиваль Грейвс пришёл в церковь три года назад и практически сразу смог завоевать доверие прихожан своим искренним участием и незаменимыми советами. Казалось, он был способен найти подход к любому человеку, пришедшему в церковь; возможно, поэтому Мэри Лу Бэрбоун попросила именно его присмотреть за её сыном. — С ним что-то не так, Святой отец. Я чувствую это, — сказала она тогда Персивалю, указав на юношу, сидящего на последнем ряду. — Прошу вас, помогите ему. Направьте его к свету. Он тогда лишь кивнул, не отрывая взгляда от силуэта юноши: что-то в нём было — невидимое и притягательное, но стоило Персивалю лишь на мгновение отвернуться — наваждение пропало, а сам юноша встал и поплёлся за матерью, сгорбившись и втянув голову в плечи. На следующий день он пришёл без матери, но так и не подошёл к священнику, а остался сидеть на последнем ряду всё время, пока Персиваль помогал со службой, а позже слушал исповеди прихожан. Грейвс сам подошёл к нему и присел рядом, от чего тот вздрогнул и только сильнее сжался. — Я не причиню тебе вред, я — отец Персиваль, — мягко сказал мужчина, легко касаясь плеча юноши. — Как твоё имя? — Криденс, — ответ прозвучал тихо и неуверенно. — Твоя мать просила меня помочь тебе, но не объяснила, в какой именно помощи ты нуждаешься, — Грейвс почувствовал, как напрягся юноша при упоминании матери. — Расскажи мне, чем я могу тебе помочь? Ответа не последовало, и Персиваль вновь легко дотронулся до плеча юноши, после чего тот внезапно развернулся и прижался к груди священника, слегка дрожа. Грейвс опешил на несколько секунд, а потом приобнял Криденса за плечи. — Расскажи мне, сын мой, что так тревожит тебя. Я помогу, — он говорил тихо, пытаясь не спугнуть юношу, но настойчиво. — Позвольте мне просто быть здесь, — Криденс поднял голову, взглянув на священника. И именно в тот момент Персиваль понял, что пропал: угольно-чёрные глаза затянули его в бездну, а огонь в глубине этой бездны обещал сжечь мужчину дотла. Криденс моргнул, возвращая Грейвса в реальность, и вновь уставился взглядом на колоратку. — Она хочет, чтобы я был здесь, но я не знаю, зачем. Поэтому, пожалуйста, просто позвольте мне. Его голос, такой тихий и неуверенный, резал душу Грейвса получше всякого ножа. Мальчика хотелось прижать к себе и не отпускать. Персиваль слегка склонил голову и вдохнул аромат мыла на его волосах. Все тщательно забытые потребности вновь пробуждались: хотелось опустить руку ниже, коснуться совсем не невинно и услышать, как этот голос будет произносить его имя, а лучше — выстанывать его… Это был определенно «его тип». Но Грейвс оставил своё прошлое далеко позади. Он отмахнулся от своей фантазии и отстранил от себя юношу. Криденс вновь сжался, не поднимая глаз от каменного пола. — Ты можешь приходить сюда, когда захочешь. И ты можешь рассказать мне всё, что тебя тревожит, когда будешь готов. На этом Персиваль встал, подавив желание вновь коснуться юноши, и отошел к алтарю. Криденс просидел на последнем ряду до самого вечера и ушёл среди последних прихожан перед закрытием церкви на ночь. «Он мне нравится, Криденс, мы с ним поиграем, верно?»***
Сколько Криденс себя помнил, он был с ним всегда. Ни одна шалость, затеянная еще в детстве, не обходилась без его участия и наставления. Почему-то всегда было легче думать, что он — это старший товарищ и кто-то более мудрый, знающий практически всё. Позже у него появилось имя: у странного, тихого и ненавязчивого, но всегда поддерживающего и принимающего Криденса таким, каков он есть, появилось имя — Обскур. После того как он, точнее они, попали к Мэри Лу, та жизнь, в которой все считали Криденса немного странным, но, в принципе, безобидным, кончилась. Эта женщина сразу, казалось бы, поняла, что с ним что-то неладно, и принялась водить в церковь вымаливать прощение и искупление у Бога. О, если бы дело ограничилось только этим… Когда она в первый раз взяла ремень, Обскур заметался внутри взволнованно и зло: «Она не посмеет, я ей не позволю…» «Пожалуйста, не надо, не причиняй ей вреда. Иначе она поймет, что права, и прогонит тебя…» — тихо подумал Криденс, пытаясь защитить единственного, кто беспокоился за него и был дорог — голос в своей голове. Обскур ничего не мог поделать: воля Криденса была непоколебима, она ощущалась прозрачной рекой, чьё течение было так сильно, что из-за этого её невозможно было перейти. Все, что мог сделать и делал Обскур, это помогал перетерпеть боль, что испытывал юноша, как душевную, так и физическую.***
Когда они встретили отца Персиваля, он сразу понравился Криденсу, который давно не видел таких добрых смотрящих на него глаз, и наполовину понравился, наполовину вызвал настороженное ожидание у Обскура, который видел в мужчине угрозу, как для себя, так и для Криденса, о которой тот ещё даже не догадывался. Находясь так близко к этому человеку, буквально впитывая его тепло и участие, направленное на него — на них — Криденс боялся поверить своему счастью, а Обскур наблюдал и не вмешивался, пока не посчитал нужным. Кажется, он понял, что с этим святым отцом будет не легко, но весьма интересно: «Он мне нравится, Криденс, мы с ним поиграем, верно?» «О чем ты? Он очень добр, но надо быть осторожнее, или мама отправит нас к нему уже не просто на причастие и исповедь», — от чего-то смущаясь, думал Криденс, идя из церкви домой. Для него такие диалоги уже давно казались привычными и до боли родными. «Да брось, разве ты не видел, как он смотрит на тебя? Как его бросило в дрожь, когда ты прижался к нему?» — тихий шелестящий голос раздался в голове, и затем она наполнилась его мягким смехом, от которого Криденс смутился еще больше и разозлился на излишне зоркого Обскура. «Мы не будем это обсуждать! Он просто хороший человек, не надо его трогать, тогда, возможно, и он не тронет нас…» — не успев додумать эту мысль, Криденс почувствовал волну, прошедшую по телу, и чувства, что испытывал Обскур, захлестнули его: насмешка, недоверие, легкий страх и злость. «Надеюсь, это и правда все, чего ты хочешь. Он опасен для тебя, возможно, даже в большей степени, чем для меня…» — на этом Обскур затих, и больше за этот вечер Криденс его не услышал, как бы ни звал.***
Каждый последующий день Криденс приходил в церковь. Первое время он неподвижно сидел на последнем ряду и тихо молился, но спустя несколько дней стал садиться ближе, неотрывно наблюдая за работой Персиваля. По крайней мере, так тому казалось. Он чувствовал взгляд юноши на себе и старался сам не смотреть на него, что с каждым днём становилось всё сложнее. Иногда Криденс все-таки говорил с ним: рассказывал, что он прочитал в очередной книге, или какую красивую кошку увидел на улице, и при этом так открыто улыбался, что Персиваль не мог не отвечать ему такой же улыбкой. А еще он ждал, когда Криденс будет готов рассказать ему, что именно с ним «не так», как выразилась его мать, и сам не заметил, как ожидание стало невыносимо. Ему хотелось большего: хотелось, чтобы юноша доверился ему, а потом стал ближе, гораздо ближе. Образ хрупкого юноши в черной одежде не по размеру и с опущенным взглядом чёрных бездонных глаз прочно засел в голове Грейвса, вызывая мысли, неподобающие не то, что для священника, а для любого приличного человека. Персиваль Грейвс всю свою сознательную жизнь знал, что он гей. Просто однажды, еще будучи подростком, он это понял и не пытался изменить. А вот скрывать свои «наклонности» приходилось, причем ото всех, начиная от родителей, заканчивая работодателями и коллегами в уже взрослой жизни. Тогда это уже не было необходимостью, просто он привык скрываться, хоть и позволял себе раз в неделю выезжать в бар или клуб, чтобы подцепить какого-нибудь юношу — Персиваля всегда привлекали только молодые парни, горячие и гибкие, плавящиеся в его руках и отдающие себя полностью в его власть — для утоления своих желаний. После одной из таких ночей он возвращался домой на машине и, в какой-то момент задумавшись, не заметил девушку, перебегавшую дорогу. Осознание пришло, только когда мужчина услышал хруст костей, а образ напуганной сияющей в свете фар девушки отпечатался в его мозгу надолго. Как ни удивительно, его не посадили: дело признали несчастным случаем, а его отпустили, просто лишив прав. После этой аварии, погубившей молодую девушку, Грейвс оставил свою прошлую жизнь и ушёл в священнослужители. Естественно, ни о каких молоденьких мальчиках ему думать больше не приходилось. До недавнего времени. Персиваль хотел его. Да, но юноша вызывал в нём и другие чувства: Криденс был тёплым и уютным, а его постоянное смущение придавало ему невероятно очаровательный вид. От этого Персиваль хотел его ещё сильнее. Первые два дня мужчина честно отгонял от себя подобные мысли, но, когда мальчик появился в его сне на его постели, тихо нашёптывая: «Накажите меня, Святой отец», он перестал бороться с собой и смирился. Смирился со своими желаниями, помолился об избавлении от них и о терпении — именно оно ему сейчас было необходимо. Слава Богу, Криденс уходил не последним, потому что иначе Грейвс просто запер бы двери перед носом юноши и разложил его прямо на каменном полу церкви: сорвал бы эту ужасную, так не подходящую ему одежду, и насладился этим желанным телом. Он бы целовал его, пока и без того красные губы не опухли бы, вылизывал его шею, оставляя следы, которые бы ещё долго красовались на ней, гладил и ласкал его хрупкое тело, заставляя дрожать и стонать от наслаждения, а потом брал бы его, долго — до истощения — пока тот не начнёт умолять… — Святой отец. Грейвс обернулся, отгоняя наваждение и накатившее возбуждение. Криденс стоял перед ним, опустив взгляд, и мужчина мысленно взмолился, чтобы тот не увидел напряжение в его паху. — Криденс, — его собственный голос показался ему слишком хриплым, но, кажется, юноша этого не заметил. — Ты готов поговорить? Бэрбоун нерешительно кивнул и поднял голову, посмотрев на священника своими невозможными глазами, и Грейвс чуть не застонал, впиваясь ногтями в собственную ладонь, сдерживая порыв наброситься и воплотить свою фантазию в жизнь прямо сейчас. — Я хотел спросить у вас, может ли насилие изгнать тьму из души? — задав давно мучивший его вопрос, на который никто не мог дать ответ, Криденс вновь опустил глаза, опасаясь гнева мужчины напротив. Слишком дерзко прозвучали его слова, которые были лишь попыткой найти поддержку в столь добром, казалось, человеке. — С чего такие вопросы, мальчик мой? — Персиваль посмотрел на него взволнованно. Криденс выглядел сейчас таким трогательно беззащитным, что мужчина положил свою руку на его плечо в надежде поддержать и заглянуть в отведенные вновь глаза. — Хотя я все же отвечу: никогда зло не изгнать другим злом, только любовью и верой можно… Договорить Грейвс не успел — юноша вскинул голову и посмотрел на него таким взглядом, от которого мужчину прошиб холодный пот. Он не сразу заметил, что глаза Криденса были... абсолютно, полностью… белые. — Любовь? Вера? Не та ли любовь, что у вас в штанах ожила, Святой отец? Или, может быть, та вера, в которой вы так искренне купаетесь в надежде отмыться от прошлых грехов? — голос был лишь отдаленно похож на человеческий: слишком мягкий, слишком завораживающий, просто слишком, и слова, бьющие сильней ножа, срывающиеся с губ юноши, принадлежали не ему. — Не стоит трогать Криденса своими грязными руками, Святой отец. Я долго отгонял от него людей, подобных вам, готовых много рассуждать о том, чего не ведают. Жаль, не всех… Персиваль медленно убрал руку от Криденса, не смея отвести глаз: он слышал про такое, но никогда раньше не сталкивался лично. — Оставь его, нечистый дух, оставь… — Я, может, и нечистый, но и ты, Персиваль, не подарок: такие желания рождаются в твоей испорченной голове, точнее, не совсем в голове… — он кинул быстрый взгляд на пах мужчины, красноречиво выгнув бровь. — Мальчик красив, не спорю, но не прямо же в церкви его трахать, право слово! Смех, раздавшийся после этого, разнесся по церкви, и сердце Персиваля сжалось от страха, сожаления и горечи: слова этого создания ранили мужчину, вытаскивая все, что он так старательно прятал, на поверхность. Ему стало стыдно: за свои желания, за такое отношение к юноше, он хотел извиниться, объяснить, но… Резко мотнув головой, Криденс замер. Персивалю, все еще наблюдавшему за ним, показалось, что он борется с собой или кем-то другим. Когда напряжение, сковавшее его плечи, сошло, Криденс открыл свои, теплые, черные глаза и, не решаясь поднять их на мужчину, прошептал: — Извините за всё, Святой отец, я должен идти. Не успел Персиваль ответить, как юноша исчез, оставив после себя лишь растерянность, недоумение и на редкость сильное желание помочь ему во чтобы то ни стало.***
Убежав от церкви на достаточное расстояние, Криденс наконец замедлился и смог отдышаться, сменив темп на более спокойный. Ему было ужасно стыдно за то, как повел себя Обскур с этим, по сути, ничего плохого не сделавшим им мужчиной. «За что ты так с ним? Я не понимаю. Он ведь мог нам помочь…» «Помочь? Он? И чем же, позволь спросить? От меня ты помощь не мог принять, а от него — с радостью? Смотри, как бы он не потребовал чего взамен…» — демон ухмыльнулся. Обскур был раздосадован столь вопиющей несправедливостью: его помощь, бескорыстную, щедрую, отвергали, предпочитая ей бездействие и разговоры. О, как бы он был рад вновь отпустить на волю столь долго копившуюся тьму! Той иногда тоже требовалось гулять, хоть она и спала внутри юноши, нежась у берегов его чувств. Криденс не видел своего собеседника, но чётко мог понять его чувства, когда тот позволял ему или был слишком несдержан. Сейчас юноша знал, что Обскур еле сдерживал свои гнев и обиду. «Не говори так, он мог помочь, не причиняя никому вреда, а теперь он знает про тебя… Что же нам делать?» Как бы сильно Криденс ни был зол и расстроен, вся суть кошмарной ситуации, в которую они попали, настигла его, и он не мог не переживать за себя и того, кто всегда — каким бы резким и злым иногда ни был — защищал его. «Надо поговорить с отцом Персивалем… Да, я всё ему объясню и он поймет, не станет рассказывать маме и…» «Она и так всё скоро поймёт, если уже не поняла — не просто же так она таскала тебя в церковь, глупая женщина», — Обскур никогда не оставлял надежды покончить с Мэри Лу, останавливало его только нежелание Криденса. Юноша вздрогнул, поняв, что за мысленной перепалкой не заметил, как они дошли до дома, в котором горел свет, что не предвещало ничего хорошего. Зайдя внутрь, Криденс сразу увидел Мэри Лу, сидящую за столом. Женщина подняла на него взгляд и спросила, поджимая губы от недовольства: — Ты слишком долго, что случилось? Хотя я даже рада, что ты проводишь время в церкви, пусть результатов по-прежнему нет, — встав из-за стола, женщина подошла к нему и, схватив за подбородок, подняла лицо вверх, больно сдавив кожу. — Взгляд по-прежнему тёмен… как он может быть таким, когда я так стараюсь избавить тебя от этой скверны? Столько делаю для этого, но, видимо, недостаточно… Криденс дрожал, не смея отвести взгляд: он знал, чем может караться неповиновение, и старался не провоцировать лишний раз мать и еле сдерживающегося — каждый раз как она прикасалась к нему — Обскура. — Неблагодарный мальчишка, почему ты молчишь? Я мало делаю для тебя? Или, возможно, ты не хочешь излечения? Да, верно, такого, как ты, уже не спасти… «Она не в себе, Криденс, хватит… Дай мне помочь! Ты же видишь, она всё поняла, если ничего не сделаем — она убьет тебя!» — Обскур, в чьем голосе сквозила паника, на миг отрезвил погрузившегося в себя Криденса, но не смог достучаться до него. Юношу сковал страх: злость и ненависть, что отражались в глазах матери, были парализующим ядом для него. — Я пыталась, видит Бог, я сделала все, что могла… Ты сам не хотел, ты пустил это к себе, ты… Хватка ослабла на миг и переместилась на шею юноши, сжимаясь с каждой секундой все крепче. Сила, подпитываемая ненавистью, проснулась в хрупкой на вид женщине, и Криденс, наконец опомнившийся и попытавшийся убрать её руку с горла, ничем не мог ей помешать. Когда перед глазами от нехватки кислорода начало меркнуть, на краю сознания юноша услышал голос: «Наконец-то…» Неведомая сила надавила на грудь, и женщина отшатнулась от Криденса. Подняв глаза, она встретила взгляд, полный безграничной ненависти и презрения. Белые глаза смотрели прямо и неотрывно, сгустки черного тумана клубились около замершей, словно перед рывком, фигуры, придавая ей ещё более опасную ауру. — Мы наконец встретились лично. Удовольствие, с которым я буду убивать тебя, мерзкая женщина, сложно представить… По телу Мэри Лу прошла крупная дрожь, и она поняла, что, если ничего не сделает, это исчадие ада уничтожит её. Нащупав рукой тарелку, лежащую на столе, она кинула её, метя Криденсу в лицо. Обскур, заметившей движение, прикрыл голову руками и направил темный туман, являющийся его продолжением, на женщину, но не смог исполнить задуманное — юноша до последнего не хотел, чтобы кто-то умер из-за него, поэтому смог вновь получить контроль над телом. Когда демон вернул его себе, последнее, что он увидел, была небольшая ваза, удар от которой пришёлся Криденсу в висок, и сознание поглотила тьма…***
Персиваль сидел на ступенях перед церковью и курил. Он бросил эту пагубную привычку три года назад, но сейчас… Сейчас он нашёл открытую пачку в вещах, забытых прихожанами, и закурил. В его голове просто не укладывались события вечера: Криденс — этот тихий прекрасный юноша, пробудивший в нём забытые желания — был одержим. То, что это существо с белыми глазами внутри юноши — демон, не вызывало сомнений, но раньше Грейвс и подумать не мог, что они действительно существуют. Да, он нашёл веру: он верил в Бога и его ангелов, а значит, верил и в Дьявола, но встретиться с демоном лицом к лицу — это совсем другое. Что удивляло ещё больше: Криденс явно знал, что одержим, но всё равно ходил в церковь — демон ходил в церковь. Эта мысль тоже не давала Персивалю покоя. От раздумий его отвлек звук торопливых шагов. Он поднял голову и увидел перед собой Мэри Лу. Женщина была растрёпана, а в её глазах был такой ужас и такая ненависть, что мужчину передёрнуло, а в груди скрутился тяжелый узел: неужели с Криденсом что-то случилось?.. — Святой отец, вы должны пойти со мной! Он одержим, Святой отец! Вы должны уничтожить это порождение дьявола! — женщина схватила его за рукав, давая понять, что не отпустит, пока он не сделает то, что она хочет. — Что случилось? — это всё, что смог выдавить из себя Персиваль, поднимаясь и следуя за женщиной. — В нём демон! Я видела его! Он напал на меня! — Мэри Лу, всё ещё держа его за рукав, вела священника к своему дому, не переставая повторять одно и то же, прерываясь лишь на молитвы. Персиваль практически не слушал её, пытаясь придумать, как он может помочь Криденсу, ведь тому явно нужна была помощь: демона надо было изгнать. В голове священника всплыло всё, что он знал об этом: экзорцизм не приветствовался церковью, но его наставник — отец Константин — чуть ли не в первые дни пребывания Персиваля в церкви заставил того выучить все обряды и заклинания изгнания. Грейвс тогда не верил, что это когда-то пригодится ему — да и как в такое можно поверить — но в силу смирения, которому он учился попутно, выучил всё. И вот, вспоминая все слова заклинаний, он зашёл в дом вслед за Мэри Лу: в гостиной он увидел осколки фарфора, на некоторых из которых была кровь. Персиваль не успел что-либо сказать — женщина потащила его по узкой лестнице наверх и открыла дверь, давая мужчине право зайти первым. Грейвс потерял дар речи. От представшей картины на него нахлынули слишком противоречивые чувства: на узкой кровати лежал Криденс, его одежда была помята и в пыли, на левом виске была рана, из которой до сих пор немного шла кровь, а на шее наливались синяки, будто оставленные чьими-то пальцами. Но ужаснее всего были ремни — юноша был привязан ими к спинкам кровати по рукам и ногам. Персиваль стоял, переводя взгляд с одного узла на другой, когда в комнату зашла Мэри Лу, принеся с собой наполненный кувшин, и поставила его на тумбочку рядом с кроватью. В этот момент Криденс зашевелился: женщина в ужасе отпрянула от постели, прижимая к себе распятие и нашептывая молитву. — Мама… Юноша с мольбой посмотрел на мать, а потом заметил Персиваля, всё ещё стоявшего в дверях. Его глаза округлились, он собрался встать, но только тогда заметил, что привязан. Криденс попытался освободиться, переводя взгляд со священника на мать и обратно, и с каждой секундой его глаза затапливал всё больший ужас от осознания того, что будет дальше. Персиваль подошёл ближе: юноша выглядел беззащитным, таким потерянным... Этих ремней не должно было быть тут, ведь он так невинен… Белые глаза смотрели на священника. Криденс больше не вырывался. Он не отрывал взгляда, сосредоточившись и просчитывая, как лучше поступить. Он мог бы высвободить туман, но Криденс ему не позволил бы: мальчик находился в шоке, но всё ещё держал контроль, надеясь на что-то. — Я здесь, чтобы освободить этого юношу, демон, — голос священника был решителен. Он должен был помочь Криденсу, должен был избавить его от этого монстра. — Очередной наивный святоша, — выплюнул Обскур. — Криденс ничто без меня, он умрёт, как только я уйду. Ты этого хочешь? Грейвс взглянул в белые глаза: демоны лгут, когда им это выгодно; он знал, что Криденс выживет — отец Константин учил его, что, если правильно провести обряд, хозяин останется жив. И он собирался всё сделать правильно, он собирался помочь юноше. Персиваль подошёл ближе и начал читать молитву: — Sequens exorcismus recitaripotest ab Episcopis, nec non a Sacerdotibus, qui ab Ordinariis suis ad idauctoritatem habeant… Обскур зашипел. Персиваль подошёл к кувшину и окунул пальцы в святую воду, потом посмотрел на юношу и чуть не сбился: его взгляд встретили тёмные глаза — Криденс смотрел на него с немой мольбой, по его щекам потекли слёзы. Но Персиваль продолжил: он подошёл ближе и коснулся пальцами лба юноши, от чего тот откинулся на спину и застонал. — Не надо, пожалуйста... не прогоняйте его... я не смогу без него, — он говорил быстро, постоянно сбиваясь на всхлипы и с силой дергая руками и ногами, пытаясь вырваться. Грейвс закончил с молитвой, окропил лицо Криденса святой водой и, сделав глубокий вдох, стал читать заклинание: — Exorcizamus te, omnis immundus spiritus, omnis satanica potestas, omnis incursio infernalisadversarii, omnis legio, omnis congregatio et secta diabolica… Криденс взвыл. Его стало колотить в судорогах, а крик чередовался с рыданиями и мольбами остановиться. Персиваль старался не слушать, сосредоточившись на заклинании, и не заметил, как юноша перестал сопротивляться: — Она бьёт его, Персиваль. У него тело в шрамах. Я — единственный, кто защищал его и помогал ему, — голос демона был хриплым, будто слова давались ему с трудом, но он продолжал. — Если я уйду, он сломается. Она добьёт его! Разве тебе не жалко его? Разве ты не хочешь спасти его? «Именно это я и делаю», — подумал священник, пропуская мимо ушей все остальные заявления демона и осенив Криденса крестным знамением. Тот снова выгнулся и зашипел. Осталось совсем немного. — Ut inimicos sanctae Ecclesiae humiliare digneris, te rogamus audi nos. Персиваль ещё раз окрестил юношу, завершая обряд. Криденс дёрнулся, беззвучно раскрыв рот, белые глаза уставились в потолок, а потом он закричал, громко и надсадно, выгибаясь в спине, натягивая ремни до предела, и обмяк, потеряв сознание. Грейвс подошёл ближе, чтобы проверить пульс, и облегчённо выдохнул, только когда почувствовал биение артерии под пальцами.***
Сознание возвращалось медленно, всё время на периферии маячила мысль, что не давала покоя, но она пока не могла чётко сформироваться. Криденс приоткрыл больные покрасневшие глаза и сразу вновь их зажмурил от яркого света, бьющего прямо в лицо. Он успел заметить, что был в своей комнате, всё ещё на кровати, но его руки и ноги были снова свободны. В мозгу всплыли обрывки памяти, которые тут же сложились в полную картину, и Криденс понял, что за мысль настойчиво мелькала в голове ещё до пробуждения: «Его больше нет со мной…» Криденс застонал и лёг обратно на постель, прикрыв глаза сгибом локтя. Как это было возможно? Он не помнил, когда в последний раз был так одинок и беспомощен перед своими страхами и пугающей реальностью, что надвигалась неотвратимо. — Уже проснулся? Ещё бы, такой, как ты, даже без скверны умудряется отравлять своим существованием жизнь других богобоязненных людей, — тихо открыв дверь, Мэри Лу зашла внутрь, смотря на сына с презрением и гневом, пытаясь спрятать за ними не отпустивший её страх. — Этот священник сказал, что теперь ты в порядке. Как он ошибся на твой счёт! В порядке ты не будешь уже никогда, для тебя теперь есть только один исход… Медленно приближаясь к юноше, она держала руку за спиной, что-то сжимая в ней, и, не мигая, смотрела на него. В её безумных глазах Криденс видел искры костра, на котором его сожгут, и не мог вымолвить ни слова. Он не верил, что после всего его хоть кто-то услышит, но всё же тихо молил незнамо кого: «Помоги мне, пожалуйста, помоги… Я не могу, никогда не мог… Прости…» Свет померк, наступила тишина и повеяло холодом, хотя на улице по-прежнему была хорошая, солнечная погода и кипела жизнь, шум которой проникал в комнату; тьма, что пришла и заполнила собой, казалось, всё пространство помещения, будто впитывала свет, тепло и звук, забирая их себе, отдавая взамен пустоту. Женщина, замерев у кровати, вытащила из-за спины нож и выставила его на манер щита перед собой, пытаясь вглядеться в тьму, неторопливым комом подступавшую к ней. Тьма, в свою очередь, её будто не замечала, устремившись к юноше на постели, который, казалось, был рад её видеть. — Ты примешь меня вновь? Сам? — раздался тихий шелестящий голос, заставивший Мэри Лу вздрогнуть и сжать трясущиеся пальцы на рукояти ножа, а Криденса — привстать на кровати, подавшись вперёд. — Да… — тихо прошептал юноша, страшась своего — теперь уже добровольного — решения, но понимая, что это его единственный шанс. Как бы ему ни хотелось верить, что он справится сам, но нет, не справится, уже слишком долго незримое присутствие хоть кого-то рядом согревало промерзшую до основания душу. Тьма подступила ещё ближе к телу юноши и, мягко огладив, торжествующе заползла внутрь. — Я знала, знала… Ты проклят, скверный мальчишка! Тебе не помочь, только один способ, один… и я его исполню, я должна, — тихо бубня себе под нос угрозы, женщина, казалось, не видя ничего на своем пути, стала наступать на мальчика, замершего на кровати и ушедшего в себя, прикрыв глаза. Когда она уже занесла над ним нож, полыхая безумным взглядом, его прекрасные — белые — глаза открылись, и тьма хлынула от юноши в разные стороны потоком, сметающим всё на своем пути. Завиваясь клубами, она, отскакивая от стен, возвращалась к хозяину, не причиняя ему вреда, и, поласкавшись, как послушный щенок, снова направлялась к стенам. После, наигравшись и успокоившись, темный туман вернулся к поглаживающему его рукой Обскуру, а на полу со слепо устремившимися вверх глазами осталась лежать женщина, из которой дорвавшийся демон выпил все соки и жизненные энергии, подвергнув мукам, что так долго она обрушивала на Криденса.***
После проведения обряда Персиваль вернулся к себе — он снимал небольшую квартирку недалеко от церкви — и обессиленно упал на диван. Он только что изгнал демона. Настоящего демона. Мысль о том, что отец Константин гордился бы им, заставила Грейвса усмехнуться. Облегчения не было. Он знал, что поступил правильно, но Криденс… он просил его остановиться. И хотя это могли быть уловки демона, Персиваль видел его слёзы. У него чуть сердце не разорвалось от этого умоляющего взгляда, и сейчас, когда всё закончилось, священник задумался, а так ли правильно он поступил. На следующий день мужчина отправился к дому Бэрбоунов, чтобы проверить состояние юноши. Он всю ночь не спал и пытался придумать, как загладить свою вину перед ним. Теперь Криденс его возненавидит, и эта мысль не давала ему покоя. Все извращённые фантазии касательно юноши меркли перед новым чувством: Персивалю хотелось оберегать его, защищать, окружить заботой и лаской. Но его планы разбились в прах, когда он подошёл к дому и увидел полицию, оцепившую вход. Сердце Персиваля пропустило удар, в голове тут же заметались мысли одна хуже и страшнее другой. Он подошёл ближе к толпе зевак, собравшейся вокруг, чтобы попытаться узнать, что произошло. — Её нашли мёртвой, Святой отец. Мэри Лу. Старшая дочь утром нашла её в комнате мальчика. Говорят, это он её убил и сбежал. Представляете, Святой отец, убил собственную мать! Он всегда был странным, хоть и ходил в церковь, а оказался таким чудовищем. Грейвс уже не слушал женщину, которая продолжала проклинать и обвинять Криденса. Криденс… Он не мог этого сделать. Это был демон. Значит, Персиваль не справился? Но он знал, что изгнал демона. Тот вернулся? Криденс впустил его? Мужчина вспомнил слова юноши и закрыл глаза. Он всё испортил. Он подвёл его. Прошло два дня с момента убийства Мэри Лу и исчезновения Криденса. Персиваль пытался не винить себя в случившемся и вообще не думать об этом, но каждый второй прихожанин считал своим долгом спросить у священника совета, что же делать в этой ситуации. Каким образом случившееся касалось этих людей, Грейвс не знал, но долг обязывал его слушать и помогать людям. Не сдержался он только раз, когда особо осведомлённая женщина начала проклинать Криденса прямо в церкви. Грейвс повысил на неё голос, мотивируя это тем, чтобы она не смела произносить проклятия в доме Господнем, а сам готов был убить её за то, что она сказала о юноше — тот не заслуживал к себе такого отношения. Вернувшись домой, он открыл стоявшую нетронутой бутылку виски — и плевать он хотел, что это грех. Налив себе стакан, мужчина сел в кресло. Ему опять явился образ той молодой девушки, услужливо напоминая, что из-за его — Персиваля — ошибки разрушилась ещё одна жизнь. И жизнь не просто незнакомого человека, а юноши, который запал в его сердце.***
Прятаться было… увлекательно. Обскур иногда мог скрыть их пологом от посторонних глаз, но в остальное время Криденсу приходилось выкручиваться самому: искать безопасные маршруты, где поменьше людей, и натягивать на лицо чудом нашедшуюся куртку с капюшоном. Блуждания с целью найти хоть какое-то пристанище привели его к заброшенному дому, где и решено было обосноваться, попутно решая, что делать дальше. Так как их мнения расходились, всё затянулось на неопределённое время, а точнее, на два дня споров и душевных метаний. «Что мы до сих пор здесь делаем? Я не смогу вечно отводить всем глаза, да и ты прячешься на уровне дилетанта. Нужно уехать туда, где тебя не знают и…» «Как я могу уехать… мама… отец Персиваль… я не могу бросить всё так…» — Криденсу было тяжело смириться с мыслью, что Обскур — нет, они — убили Мэри Лу, но он понимал, что другого выхода не было, хоть и не принимал этого до конца. Навязчивое желание сдаться, хоть кому-то излить свои грехи и печали, не оставляло юношу, и к разумным словам демона он не прислушивался, хоть и понимал, что ведёт себя глупо. «Чего ты хочешь, скажи мне? Неужели этот святоша так запал тебе в душу, что ты потерял разум?» Обскуру трудно давалось понимание человеческих эмоций, а в которых он не видел логики и смысла — вдвойне. Верным решением было бы поскорее исчезнуть отсюда, где все уже ищут больного невменяемого юношу, убившего мать, но демон начинал понимать, что так просто Криденс этот город не сможет оставить, точнее, кое-кого конкретного в нём… «Я не знаю, что чувствую, просто будет правильно, если я вновь поговорю с ним… Мне кажется, он все поймёт», — Криденс опустил глаза, смущаясь своего эгоистичного желания обрести поддержку ещё хоть в ком-то, помимо понимающе затихшего Обскура. «Если это то, чего ты хочешь, я помогу… Позволишь?» На этот раз контроль — так доверчиво отданный — Обскур получил, почти не напрягаясь, но вместо того, чтоб перенести мальчишку в безопасное для них обоих место, он решил, что поговорить со святошей, и правда, для Криденса будет не лишним. Мягко растворившись во тьме, окутавшей его, он переместился на свет души священника, который оказался в своей квартире в весьма интересном состоянии…***
Когда на месте образа девушки возник Криденс, окруженный тёмным туманом, Персиваль решил, что это его воображение, подстегнутое уже третьим стаканом виски. Но юноша выглядел вполне реально, однако белые глаза доказывали, что перед Грейвсом находится не совсем Криденс. — Почему ты здесь? — Криденс хотел тебя видеть… — голос, разносящийся по комнате, был уверенным, но звучал недовольно. Казалось, что эта ситуация его раздражала и он хотел со всем поскорее разобраться. Персиваль прищурился. — Тогда почему ты здесь? Если Криденс хочет поговорить со мной, дай ему это сделать, — мужчина пытался говорить спокойно и внимательно наблюдал за реакцией демона. — Ты ведь понимаешь, что я не оставлю его больше? — медленно продвигаясь вперед, Обскур вглядывался в мужчину напротив и пытался разглядеть то, что увидел в нём юноша. — Если ты хочешь быть с ним, придётся смириться и со мной. Ты сможешь, или нам уйти? — Я хочу помочь Криденсу. Но не думаю, что присутствие демона при этом уместно, — мужчина вновь взял стакан и сделал глоток — разговаривать с демоном на трезвую голову не хотелось совсем. — Что бы о нас не говорили, но мы не такие плохие, — усмехнулся Обскур, поймав скептический взгляд священника. — Мы не лжём людям, они сами не умеют правильно загадывать желания. Я ничего не делаю против воли Криденса. Теперь пришёл черёд Персиваля усмехнуться — наглого демона хотелось заткнуть. Очень некстати в хмельной голове появилась совсем неуместная идея, как именно это можно сделать, но Персиваль отмахнулся от неё. — Ты даже отчасти им не являешься. Криденс невинен, он никогда бы не захотел убить человека. — Да откуда тебе знать? Ты с ним знаком от силы недели четыре и за это время больше фантазировал о нём, чем реально разговаривал, — глаза демона прищурились, заметив реакцию мужчины на эти слова, а затем он продолжил. — Я ничего не делаю против его воли. Я лишь исполняю те его желания, которые не мешают мне. Мне, к примеру, никак не мешала смерть Мэри Лу, я даже получил удовольствие, убивая эту безумную фанатичку. Обскур снова улыбнулся, подойдя вплотную и склонившись над мужчиной: — А еще мне совсем не мешает то, что он хочет тебя… Персиваль, не отрываясь, смотрел в белые глаза, которые сейчас были слишком близко: он даже мог почувствовать дыхание юноши на своем лице. В груди возникло сильное желание притянуть его ближе, поцеловать, наконец, эти желанные губы и стереть с них улыбку демона… Да, демона. Персиваль откинулся на спинку кресла, отстраняясь. Сейчас нельзя было думать об этом, сначала нужно было увидеть Криденса — настоящего Криденса. — Ты ведь хочешь его, так почему же не действуешь? — демон усмехнулся и выпрямился. Игра начинала его забавлять, и он придумал, чем ещё её можно разбавить. — Или, может быть, я тебя смущаю? Так тут ничего не поделаешь, я всегда буду в нём… Мягко проведя рукой по своей — Криденса — шее и чуть прикусив нижнюю губу от приятной истомы, демон из-под опущенных век наблюдал за реакцией Персиваля, который сжал подлокотник кресла. «Этот демон что, собрался меня соблазнить?» – пролетела мысль в голове мужчины. Он проследил взглядом за движением руки Криденса и сжал кулак ещё сильнее. — Дай ему контроль, — собственный голос казался ему каким-то отстранённым, возбуждение накатывало слишком быстро, но он должен был сначала убедиться, что Криденс ещё здесь. — Какой ты скучный, я тоже хочу поиграть… с тобой или, может быть, с ним. Глянув на мужчину и поняв, что его внимание все ещё приковано к юноше и, даже если дом начнет рушиться, это не изменится, Обскур улыбнулся и прикрыл глаза. Его руки спустились с шеи ниже и огладили грудь, стянутую тканью рубашки. Его куртку за ненадобностью давно растворила и приняла к себе тьма, что как в танце кружилась вокруг ласкающего самого себя юноши. Глаза Персиваля почернели: он не отводил взгляд от рук Криденса, подаваясь чуть вперёд, но все ещё сдерживая себя. В горле пересохло, а тёмный туман, постепенно заполнивший комнату, действовал умиротворяюще, отделяя их от окружающего мира. Наигравшись, Обскур убрал руки и решил, что пора действовать решительнее, раз святой отец такой стойкий. Тьма, что клубилась неподалёку, по воле хозяина оплела тело Криденса и через несколько секунд мягко отпрянула, забрав с собой всю его одежду. По телу юноши прошла дрожь: Криденс пытался взять контроль и прекратить столь откровенную провокацию, но добился лишь того, что на его щеках проступил лёгкий румянец, позабавивший Обскура. Тот уже готов был отдать контроль, но ждал действий от Персиваля, он хотел показать, что тот не настолько хорош, как думал мальчик. Румянец, появившийся на щеках юноши, стал для священника доказательством присутствия Криденса, а заодно и последней каплей. Персиваль поднялся и, в два шага преодолев расстояние между ними, взял его лицо в свои ладони, очертив скулы и притягивая ближе к себе. — Мне нужен ты, Криденс. Вернись ко мне, — выдохнул он в самые губы юноши, не отрывая взгляда от его лица. Мягко улыбнувшись, Обскур прикрыл глаза, чтобы вновь открыть их, но уже насыщенного чёрного цвета. Грейвсу этого было достаточно — он впился в юношу поцелуем, легко раздвигая языком его губы и проникая внутрь. Одну руку он устроил на талии Криденса, прижимая его к себе, а другой легко поглаживал место под ушком. Он чувствовал, как тот начал дрожать в его объятиях, неумело пытаясь отвечать на поцелуй. Чувства и ощущения, что доносились до него, как через слой ваты, вновь хлынули шумным потоком, и Криденс еле смог устоять на ногах, схватив Персиваля за плечи. Собственная нагота уже не так сильно смущала, когда юноша стал робко теребить пуговицы на одежде мужчины. Поцелуй, длившийся уже очень долго, прервался, и Криденс робко взглянул на Персиваля, боясь его реакции на шоу, устроенное Обскуром. — Простите за него, я хотел увидеть вас и сказать, что я… я… Персиваль, мягко огладив его губы, вновь запечатлел на них быстрый поцелуй и сказал: — Я знаю, тише, — мужчина подхватил его на руки и, не переставая целовать, понёс вглубь комнаты. Уложив его на кровать, Персиваль поднялся и окинул юношу взглядом: он был таким открытым и манящим, что мужчина быстро скинул рубашку и вновь опустился к нему, глубоко и жадно целуя. Он прошёлся ладонями по груди Криденса, чуть задевая соски и ловя губами довольный стон, огладил его впалый живот и спустился ниже, лишь слегка дотрагиваясь до уже налившегося члена. Юноша не мог найти своим рукам места, то пытаясь устроить их на плечах мужчины, то пытаясь огладить ими какой-нибудь участок сильного тела в ответ. Мысли путались от неведомых ранее ощущений, а низ живота стягивало от жара, сковавшего, казалось, всё тело. Дышать было трудно, и Криденс с упоением пил так нужный сейчас кислород с живительных для него губ Персиваля. Мужчина оторвался от его губ, напоследок лизнув нижнюю, и дорожкой быстрых поцелуев спустился на шею. О, как он мечтал об этом. Мысли в голове бились с невероятной скоростью: хотелось немедленно взять это хрупкое тело и одновременно ласкать его вечность, слушая тихие стоны. Персиваль провёл языком по линии челюсти, слегка прикусил мочку уха и лизнул хрящик, от чего юноша выгнулся в его объятиях. — Ты такой сладкий, Криденс, как же я хочу тебя, — он вновь поцеловал его уже опухшие и от того выглядевшие еще более притягательно губы, а потом стал покрывать поцелуями шею и ключицы, спускаясь ниже, руками оглаживая талию и бёдра. Юноша, наконец решившись, мягко огладил волосы мужчины и вплёл в них свои пальцы, не надавливая, но безмолвно прося. Персиваль улыбнулся от такой смелости и провел дорожку поцелуев от пупка вниз. Чуть отстранившись, он раздвинул ноги юноши, держа его голени и целуя кожу под коленями, вызывая у Криденса дрожь. Устроившись между его разведённых ног, Грейвс стал поочерёдно целовать внутреннюю поверхность бедер, оглаживая их, спускаясь к паху. Сдерживаться было всё труднее, собственное возбуждение уже давно больно упиралось в ширинку, но мужчина просто не мог оторваться от этого прекрасного и столь желанного тела. — Мой мальчик, — горячо выдохнул он, подняв взгляд и встретившись с абсолютно чёрными затуманенными глазами Криденса, а потом лизнул головку его члена и охватил её губами. Юноша охнул и выгнулся, запрокидывая голову назад, насколько позволяла спинка кровати. Его руки сжались в волосах мужчины и потянули в тщетной попытке хоть немного отстранить и сбавить интенсивность столь приятных ласк, от которых стало пусто и легко в голове. Стоны, что рвались с его губ, было невозможно сдержать, сколько бы он ни пытался. Мужчина провел языком по стволу члена, слегка сжав его губами у основания, а потом вновь взял в рот, одной рукой массируя яички, а второй поглаживая бедро. То, как Криденс отдавался его ласкам, сводило с ума, и Персиваль хотел довести его до края. Он поглубже взял член, пропуская его в глотку, и Криденс резко подался вперед, сладко кончая от этой ласки. Проглотив всё, мужчина выпустил его и облизнулся, видя, как юноша смотрит ошалелыми глазами. Потом он ещё раз провёл языком по всей длине члена и поднялся. На недовольный вздох Криденса он ответил усмешкой и лёгким поцелуем. — Перевернись. Смутившись и потупив взгляд, юноша понимал, что следует подчиниться, но страх перед реакцией Персиваля на открывшуюся ему картину сковывал, поэтому он медлил. Сминая простынь, он поднял глаза на мужчину и, заметив в его взгляде немую поддержку, расслабился и отпустил пострадавшую ткань. Чуть отстранившись и упёршись руками позади себя, Криденс развернулся и наконец-то оказался к мужчине спиной. Плечи его сразу напряглись и голова вжалась в них сильнее. То, что собой представляла его спина, нельзя было назвать красивым, и он боялся, что мужчина также не найдет его таковым: всю его спину украшали шрамы, заботливо нанесённые матерью в попытке изгнать из него скверну. Персиваль дёрнулся, увидев белые полосы, покрывавшие нежную кожу, и подавил в себе волну гнева. Он аккуратно, едва касаясь, провел кончиками пальцев вдоль каждого шрама, чувствуя, как напрягается Криденс. — О, мой мальчик, мой бедный мальчик, — склонился он и прошептал ему на ухо, легко целуя. — Не бойся. Мужчина медленно стал гладить спину юноши, целуя того в шею, а потом запечатлевая поцелуй на каждом шраме, вновь заставляя Криденса дрожать. Поняв, как Мэри Лу была жестока к сыну, Персиваль готов был даже отблагодарить демона за её смерть. А пока он старался подарить Криденсу всю ласку и наслаждение. Он слегка отстранился, поднимая юношу за бёдра и наслаждаясь представшей картиной: такой открытый и беззащитный, Криденс был так прекрасен, и даже шрамы на его спине были лишь дополнением, делавшим его особенным. — Ты прекрасен, Криденс. Персиваль провёл ладонями по пояснице юноши и огладил его ягодицы. Чуть разведя их в стороны, он склонился, целуя каждую и ложбинку между ними, и провёл языком по колечку сжатых мышц. Дрожь, прошедшая по телу Криденса, была от наслаждения, но была в ней и толика удивления: никто ещё не ласкал его там, да и сам он никогда даже помыслить не мог, что прикосновения в таком месте могут быть настолько приятными. Влажный тёплый язык исследовал его так самозабвенно, что юноша чувствовал, как жар, охвативший всё тело, стал ещё больше концентрироваться в его горящих от смущения щеках и пылающих ягодицах, что так настойчиво ласкал Персиваль. Стоны и вздохи срывались с губ, и казалось, что кожа плавится в тех местах, где касался её святой отец. Никогда прежде Криденс не чувствовал себя так. Казалось, с этим мужчиной он был готов утонуть, спустившись до самых глубин. Грейвс поднялся, слегка повернул голову юноши и глубоко поцеловал его, сжимая ладонью ягодицу, а потом надавил пальцем на вход, ловя губами удивленный стон. — Тише, доверься мне, — он ещё раз поцеловал Криденса и, получив кивок, оторвался от его губ, и вновь стал покрывать шею и лопатки поцелуями. Первый палец довольно легко проник внутрь благодаря слюне мужчины. Он аккуратно и неторопливо двигал им внутри, не переставая ласкать юношу, отвлекая от непривычных ощущений. Почувствовав палец внутри себя, Криденс сначала хотел сжаться, но потом расслабился. Непривычные ощущения не приносили дискомфорта, ощущалась лишь легкая заполненность. Постепенно привыкая к неспешным движениям, юноша стал покачиваться на растягивающем его пальце, пытаясь не выпускать его из себя, чувствуя ласковые поцелуи, а местами и легкие укусы в шею и спину. Ощутив, что юноша расслабился, Персиваль вытащил палец и вновь прильнул языком к сжавшемуся входу. Затем, как следует увлажнив его, он облизал свои пальцы и медленно ввёл теперь уже два. Криденс дернулся, но мужчина удержал его за бедра, целуя поясницу, продвигаясь внутри медленно, оглаживая гладкие стенки. Нащупав небольшой бугорок простаты, он слегка надавил на него, от чего Криденс с громким стоном выгнулся, подаваясь бёдрами назад — он снова возбуждался. Персиваль улыбнулся, наслаждаясь реакцией юноши, провел свободной рукой по его члену и продолжил толчки пальцами внутри. Почувствовав, как по телу вновь прошла волна возбуждения, Криденс застонал слишком громко и сам смутился этого звука, но сдержаться было невозможно. Бёдра сами поддавались назад, пытаясь вновь поймать то ощущение, что так щедро дарили ласковые пальцы, гладящие его изнутри. Он и подумать не мог, что простые прикосновения смогут найти такой отклик в его теле. Персиваль играл на нём, как на инструменте: перебирая струны, заставляя издавать постыдные и самые сладкие звуки. То, как хорошо он смог понять тело юноши и как умело с ним обращался, наводило на мысль, что оно было создано специально для него. Мужчина ещё немного растянул его, а потом вытащил пальцы. Он поднялся с кровати и, поймав удивленный взгляд Криденса, слегка поцеловал его в щёку. Быстро избавившись от оставшейся одежды, Грейвс облегченно выдохнул: собственный член уже изнывал от жгущего возбуждения. Достав из ящика тумбочки баночку крема (он и не думал, что ему когда-то ещё понадобится смазка), Персиваль вернулся на кровать. Огладив ягодицы парня, он слегка прикусил одну, после проведя по месту укуса языком и отмечая, как Криденс дрожит от таких незамысловатых ласк. Взяв из баночки немного крема, он стал смазывать пульсирующий вход, проникая двумя пальцами. Прошёлся губами вдоль позвоночника и слегка прикусил шею юноши точно под ушком. — Готов? — вопрос был необязателен, но Персивалю хотелось услышать ответ. — Да… — тихо прошептал Криденс. Столько приятных ощущений за один вечер было слишком много для него, но он понимал, что всё ещё впереди. Чувствуя тепло обнажённого тела мужчины, юноша попытался расслабиться, понимая, что так ему будет легче. Подавшись назад, Криденс постарался сильнее прижаться к Персивалю и дать понять, что от него он готов принять что угодно. — Хороший мальчик, — Грейвс поцеловал его и поднялся. Поглаживая одной рукой поясницу и ягодицы парня, он смазал свой член и приставил ко входу. — Расслабься, — тихо произнес он и, направляя рукой, толкнулся головкой внутрь. Криденс инстинктивно попытался отстраниться, но мужчина удержал его за бёдра, вновь склоняясь и целуя шею и плечи. Войдя только головкой, он остановился, давая юноше привыкнуть, а через несколько секунд стал легкими толчками продвигаться глубже. Чувствуя, как постепенно Персиваль заполняет его, Криденс изнемогал. Его колени начали неметь, а ноги дрожать — он едва бы смог устоять на ослабевших руках, если бы мужчина не держал его за бёдра. Освоившись, Криденс не мог не начать легко подаваться в ответ на движения члена в себе — слишком приятна оказалась для него такая ласка. Войдя полностью, Персиваль замер, прижимаясь к спине юноши, поглаживая его бёдра и ягодицы. Он был невероятно горячим и так сильно сжимал мужчину в себе, что Грейвсу пришлось прихватить свой член у основания, чтобы не кончить прямо сейчас. — Какой же ты хороший, мой мальчик... Он прикусил чувствительную кожу на шее и начал двигаться. Абсолютно теряя голову от таких сладких стонов, Персиваль стал наращивать скорость, сжимая узкие бёдра, доводя юношу до исступления. То сбавляя, то вновь набирая темп, он оглаживал разгорячённое тело, целуя плечи и лопатки, оставляя следы поцелуев и укусов. Криденс выгибался, подаваясь назад, прикусывая губу в новой попытке сдержать рвущиеся наружу стоны. Персиваль перевернул его, ненадолго покинув горячее тело и вновь входя полностью, закидывая тонкие ноги себе на плечи. — О, Криденс, какой же ты потрясающий, — выдохнул он в губы юноши, ловя стоны и глубоко целуя, вновь ускоряясь. Обхватив рукой его член, Персиваль стал двигать ей в одном ритме со своими движениями внутри, от чего Криденс ещё сильнее выгнулся, уже чуть ли не крича от удовольствия. Он впился ногтями в плечи мужчины, прижимаясь теснее, подаваясь навстречу руке и члену внутри себя. Ощущений было слишком много, они накрывали его безудержной лавиной, и Криденс сдался. Он снова излился, но в этот раз в руку священника, пачкая их животы, крича и содрогаясь от нахлынувшего оргазма. Персиваль зарычал, чувствуя, как сильно сжимается юноша, и сделал ещё несколько толчков, изливаясь внутрь. Он прикусил кожу Криденса над ключицей, оставляя след, и тяжело навалился на него, вновь глубоко целуя и лишь потом давая провалиться в бессознательную негу.***
Проснувшись, Криденс не мог поверить, что произошедшее ночью было правдой, но объятия мужчины, в которых он проснулся, доказывали обратное. Щёки мгновенно покрыл румянец, и юноша уткнулся носом в шею священника. «Ты доволен? Что теперь будем делать?» Обскур не появлялся всю ночь, после того как вернул Криденсу контроль, и теперь юноше было стыдно за своё поведение. Демон лишь засмеялся на такие мысли: «Если бы ты оставил мне контроль, тебе было бы ещё более стыдно», — в голове вновь раздался смех, и Криденс ещё крепче прижался к шее Персиваля. — Доброе утро, — мужчина открыл глаза и зарылся пальцами в волосы на затылке Криденса, перебирая их. — Как ты себя чувствуешь? Криденс не отвечал, всё ещё пряча лицо: он не знал, что теперь говорить мужчине, поэтому просто кивнул. Обскур внутри продолжал смеяться, но смех этот был добрый и подбадривающий, поэтому Криденс решился и поднял взгляд, встретившись с тёплым взглядом мужчины. Персиваль провёл большим пальцем по скуле юноши и, слегка потянув за подбородок, увлёк его в нежный долгий поцелуй. — Я могу остаться с вами? — оторвавшись от губ священника и опустив глаза, спросил Криденс. Это был глупый вопрос, но ему нужно было знать. Вдруг мужчина не захочет разбираться с его проблемами и выгонит его... — Что за вопрос, Криденс? — подобные слова сбили Персиваля с толку и даже немного оскорбили, но, посмотрев на смущающегося юношу, он вновь приподнял его лицо. — Я теперь никогда тебя не отпущу. Очередной поцелуй пришелся на щёку юноши, а затем лоб. Персиваль погладил его спину, другой рукой перебирая волосы. Он давно не чувствовал себя так умиротворённо: Криденс был с ним — он был его — и это успокаивало. Но юношу искала полиция, а оставаться взаперти в квартире священника он не мог, значит — надо было уезжать. Почему-то эта мысль появилась сразу. Однажды он уже поменял свою жизнь, но тогда это было от отчаяния, а сейчас он собирался сделать это из-за привязанности. Юноша в его объятиях пошевелился, отвлекая от мыслей, и Персиваль взглянул на него: — Мы уедем. Это было всё, что он сказал, и всё, что нужно было услышать Криденсу, который уже извёл себя опасениями, пока священник задумчиво молчал. Он поцеловал Персиваля в благодарном порыве и тут же спрятал лицо, смущаясь своего поступка. Грейвс легко рассмеялся, гладя волосы Криденса. Юноша снова расслабился, а потом вдруг напрягся и вновь посмотрел на него: — А как же Обскур? Я не могу без него, он… — Если он нужен тебе, я готов с ним мириться, — перебил его мужчина, прижимая палец к губам. — Только он должен вести себя прилично. Криденс уверенно кивнул и вновь потянулся за поцелуем.