***
Кёнсу бежит со всех ног, постоянно оглядываясь на преследователей, чем и загоняет себя в ловушку. Высокая глухая стена переулка, в который он заворачивает, перекрывает все возможные пути к отступлению. Прижавшись к бетонной преграде, Кёнсу смотрит на то, как четыре здоровенные шавки скалят зубы, готовясь к нападению. Его длинный пушистый хвост ходит из стороны в сторону, еще больше раззадоривая бродячую стаю. Ему бы совсем немного сил, чтобы обратиться в человека, но их нет. Последние он тратит на то, чтобы остановить кровотечение в пораненном бедре. Шерсть Кёнсу становится дыбом, когда он замечает, как один из псов готовится к прыжку. С одним бы он справился даже в таком состоянии, но четверых не потянет. И ведь как стыдно будет, когда в Гильдии узнают, что своей предпоследней жизни он лишится, разодранный даже не свихнувшимися в полнолуние оборотнями, а обычными уличными собаками. Острые когти Кёнсу распарывают огромную мохнатую морду, а сам он чудом избегает клацнувших совсем рядом мощных челюстей. Но вот для еще одного маневра у него нет времени. Псиная пасть приближается так стремительно, что Кёнсу едва успевает попросить прощения у предков, чтобы хоть частично избежать нотаций в междумирье. Смиренно опуская голову вниз, он готовится к смерти. Зловонный запах окутывает все его обонятельные рецепторы, но вдруг совсем исчезает. Кёнсу оглядывает пространство перед собой мутным взглядом, лишь для того, чтобы увидеть высокую человеческую фигуру, отчаянно размахивающую перед псами небольшим бумажным пакетом. — Как же тебя так угораздило? — слышит Кёнсу приятный бархатный голос, перед тем как обессиленно обмякнуть в теплых руках незнакомца. От мужчины пахнет молодостью и адреналином, ни капли магии, что при сложившихся обстоятельствах Кёнсу только на руку. Он пытается выбраться из опоясавших его объятий, но ему этого сделать не позволяют. Прижимают к груди еще крепче и несут куда-то, пряча под тонкой джинсовой курткой. Шестое чувство молчит — значит, лимит опасностей на сегодня исчерпан и можно спокойно дотерпеть до того момента, когда человек потеряет бдительность и ослабит хватку. Но тот, будто чувствуя намерения Кёнсу, держит крепко до тех пор, пока не оказывается в небольшом светлом помещении. От запаха медикаментов мутит, длинные усы Кёнсу тут же опускаются вниз, а зрачки желтых глаз расширяются от отвращения. Мужчина, замечая такую реакцию, беззлобно хмыкает и треплет по черной шерсти головы. — Сам виноват, — осторожно укладывая свою ношу на небольшой металлический стол, бормочет человек. Кёнсу всем своим кошачьим телом прижимается к приятной прохладе и внимательно смотрит за всеми передвижениями своего, как это ни прискорбно признавать, спасителя. Мужчина снимает с вешалки возле двери белый халат и надевает его на себя, после чего тщательно моет руки и направляется к напряженному Кёнсу. Тот снова щетинится и, не сдержавшись, громко шипит, прогибаясь в спине. — Спокойнее, герой, — в притворном испуге поднимает руки мужчина. — Я доктор и всего лишь хочу тебя осмотреть. Кёнсу не привык никому доверять, тем более если это человек. Но конкретно этому он позволяет перевернуть себя на бок и пройтись длинными пальцами по поврежденному бедру. Кровь в ране уже запеклась, и боль была терпимой, но Кёнсу не смог удержаться и, развернувшись всем телом, вцепился зубами в чужое запястье. — Слушай, я не смогу помочь, если ты будешь сопротивляться, — словно разговаривая с человеком, продолжает мужчина, чем и подкупает Кёнсу. — Рана глубокая, так что может пойти заражение. Терпи, или мне придется вколоть тебе успокоительное. Кёнсу уколов не то чтобы боится, но не любит уж точно. В последний раз, когда его латали человеческие врачи, он еще две недели отходил от лекарств, которые для его колдовской крови были сравни блокаторов. Именно поэтому он нехотя проводит шершавым языком по поврежденной острыми зубами коже и расслабляется, позволяя мужчине тщательнее рассмотреть его повреждение. Пока тот готовит необходимые для лечения инструменты, Кёнсу осматривается. На табличке рядом с дверью он замечает название клиники, в которой находится, её адрес и имя врача — Ким Чонин. Лечебница оказывается ветеринарной и располагается всего в паре кварталов от его собственного дома. Имя же владельца Кёнсу никогда не слышал, значит, тот здесь совсем недавно. Может быть, пару месяцев. Чонин старается действовать аккуратно, но кошачье тело все равно мелко подрагивает от боли каждый раз, когда тот выстригает мешающуюся шерсть, а после обеззараженная игла прошивает его тонкую кожу. Кёнсу после такого сложно оставаться в сознании, и он медленно прикрывает глаза, чувствуя лишь до боли знакомый запах зверобоя, который доктор накладывает поверх свежих швов. Кёнсу просыпается так же неожиданно, как и вырубается. Подскакивает на четыре лапы и с облегчением выдыхает — какое-то необыкновенное везение не позволяет его телу во время отключки принять человеческую форму. Что очень хорошо, потому что вряд ли добрый доктор Ким Чонин, спящий сейчас на кровати рядом с Кёнсу, после такого остался бы в здравом уме. Несмотря на то что в комнате так темно, что хоть глаз выколи, у Кёнсу это не вызывает абсолютно никаких неудобств. На уроках ночного видения он всегда был одним из лучших, а уж в своей кошачьей форме он и вовсе способен видеть все почти как при солнечном освещении. Все-таки, ему очень повезло родиться перевертышем. Мало того, что его способность принимать животную форму с самого рождения возвысила его в рейтинге магического сообщества, так еще и наделила различными бонусами. Не всегда, конечно, удавалось ими воспользоваться в полной мере, но без ошибок не бывает и побед. Человек рядом с ним бормочет что-то непонятное сквозь сон, переворачивается на спину, но не просыпается. Кёнсу медленно подходит к нему ближе, а потом и вовсе забирается на широкую грудь, прикрытую лишь серой тканью футболки. Кёнсу людей не слишком жалует и всеми силами старается избежать с ними контактов, но Ким Чонин не вызывает в нем совершенно никаких негативных эмоций. И совсем не потому, что ему случилось Кёнсу спасти. Просто от Чонина веет теплом и добротой, заботой. Поджав под себя передние лапы, Кёнсу внимательно всматривается в чужое лицо, отмечая красивую дугу бровей, длинные ресницы и острые скулы. Он не чувствует от Чонина никакой опасности, однако врожденные осторожность и подозрительность не дают окончательно потерять бдительность. Сейчас, когда в городе зафиксировано уже три убийства перевертышей, ему нужно быть вдвойне внимательным. От человека не исходит никаких магических вибраций, но это ведь еще ничего не значит. Любой, даже начинающий колдун с помощью трав и элементарных заклинаний может скрыть свою истинную сущность. А уж охотнику и вовсе скрывать ничего не нужно. К тому же, первое убийство произошло сразу после триместровой проверки, которую в этот раз поручили проводить Кёнсу. И он, будучи магом ответственным, к порученному заданию отнесся максимально добросовестно: исследовал не только на поверхности, но и в самой глубине города. Имени врача не было ни в одном реестре — ни в магическом, ни в людском. Что, как и предположил Кёнсу ранее, могло значить только одно — Чонин в городе появился не раньше, чем два месяца назад. И к нему необходимо присмотреться. Тугая повязка на бедре мешает двигаться, но рисковать и избавляться от нее сейчас Кёнсу не решается, предпочитая дождаться пробуждения человека. Он перемещается на соседнюю подушку и продолжает следить за каждым вздохом Чонина, надеясь услышать хоть что-то полезное. Конечно, хорошо было бы проникнуть в само сновидение, но не в этой форме. Да и дурмана у Кёнсу с собой точно не было. Чонин просыпается около полудня, проводит пятерней по растрепанным волосам и еще около пяти минут лежит совершенно неподвижно, впившись взглядом в потолок. Кёнсу внимательно следит за каждым его движением, но, опять же, ничего странного не замечает. Никакого тебе утреннего заклинания или проклятья. — Привет, герой, — хрипло тянет человек, разворачиваясь лицом к Кёнсу. — Как спалось? Кот едва слышно фыркает, дергая усами, но убегать пока не торопится. Чонин же растягивает губы в довольной улыбке и чешет Кёнсу за острым ухом, задевая пальцами небольшое серебряное колечко — символ принадлежности к Гильдии. Кот тут же напрягается и отпрыгивает в сторону, сбрасывает пелену затуманенности с сознания. Кёнсу паникует, потому что позволяет себе расслабиться рядом с чужаком. И пусть он все еще не чувствует опасности, влияние на него Чонина настораживает. — Ну, ты чего? — тихо шепчет тот и, ухватив Кёнсу за одну из передних лап, тянет к себе. Переворачивается на бок и зарывается носом в мягкую шерсть на загривке. — Похоже, у тебя уже есть хозяин, — голос человека звучит расстроенно, когда он снова прикасается кончиками пальцев к серебру. — А я хотел оставить тебя себе. Кёнсу после чужих слов замирает и даже не дышит секунд десять, радуясь про себя, что кроме них двоих в комнате никого нет. Если бы это услышал Чанёль или, что еще хуже, Бекхён — насмешек было бы не избежать. Говорить о том, что у кота, пусть даже наполовину, есть хозяин — значит задеть его гордость. А её у Кёнсу было не занимать, и ни о каком хозяине слышать он не хотел. Хотя во всех древних скрижалях и говорилось, что любой вид перевертышей, будь то собака, птица, змея или кот, становился в разы сильнее, обзаведясь тем, кого признает его внутреннее животное. Кёнсу заветы предков уважал, но ни разу за все свои предыдущие жизни даже не думал о том, чтобы стать от кого-то зависимым. И предположение человека его порядком задело. Хозяин. Придумают же такое! Но еще больше Кёнсу оскорбило предложенное Чонином угощение. Может быть для того же Чанёля, который иногда даже с пола готов был есть, отвратительно пахнущее месиво из жестяной банки и сошло бы за еду, но не для Кёнсу точно. Кот в нем, конечно, был силен, но не настолько! Ещё раз обнюхав миску, Кёнсу, под внимательным взглядом Чонина, разворачивается к ней задом и принимается скрести лапой по деревянному полу, показывая все свое отношение к этой, с позволения сказать, пище. — Эй! — недовольно восклицает тот. — Это лучший кошачий корм. Экспертами признано. Кёнсу делает еще пару движений здоровой лапой, чтобы наверняка. После чего запрыгивает на стул и кладет морду рядом с разложенным на тарелке беконом. Если уж его решили спасти, то пусть делают это подобающе. Чонин снова улыбается и, наверное, решает добить Кёнсу окончательно. Зажимает между пальцами прекрасный ароматный свиной кусочек и водит им в нескольких сантиметрах от влажного кошачьего носа. «Серьезно?» — безмолвно интересуется Кёнсу, немного наклоняя голову влево. Его желтые глаза прищуриваются, а сам он всем своим видом выражает полную незаинтересованность в происходящем. Чтобы в один момент выбросить лапу и острым когтем зацепить манящее лакомство. Инстинкты, чтоб их! Человек громко смеется, чешет Кёнсу под грудью и, наконец, делится едой. Чонин собирается на работу спешно, натягивает на себя первые попавшиеся вещи и даже не думает принять душ. Ни маги, ни охотники такого бы себе не позволили. Для них главное — полное отсутствие запаха, чтобы легче было затеряться в толпе или же уйти от преследования. — У меня сегодня две операции и пара прививок, так что надолго не задержусь, — обувая кроссовки, бросает Чонин. — Повязку сменим, когда вернусь. Не скучай, герой. Кёнсу терпит всего несколько минут после того, как за доктором закрывается дверь, но обернуться сразу все равно не может. Мешает тугая повязка, сорвать которую оказывается гораздо труднее, чем он себе представлял, — здесь Чонин постарался на славу. Бинт застревает между зубов Кёнсу, повреждая нёбо, и поддается только с третьей попытки. Мышцы в человеческой форме нещадно тянет, а кости хрустят, приобретая привычный размер. Швы на ране расходятся и, если бы не наложенная мазь из зверобоя, — Кёнсу прошлой ночью не показалось, — боль вытерпеть было бы сложно. На ноги он поднимается с трудом, ежится от прохладного воздуха — после обращения кожа Кёнсу особенно чувствительна из-за смены температуры тела — и сразу же заглядывает в чужой шкаф. Расхаживать по городу обнаженным совершенно не хочется, а Чонин вряд ли в подобном беспорядке обнаружит пропажу футболки и брюк. Кёнсу в чужой одежде похож на беспризорного подростка, но другого выхода все равно нет. В кошачьей форме он едва ли сможет выбраться наружу, да и возможность быть пойманным Чонином как никогда высока — квартира доктора всего лишь на этаж выше его клиники. В запасе у Кёнсу остается не так много времени, он и так больше часа тратит на то, чтобы хоть немного прийти в себя после превращения, поэтому действовать приходится быстро. Он бегло осматривает кухню, спальню и ванную, проверяя самые популярные у магов и охотников на них места для тайников, но не находит ровным счетом ничего. Если у Чонина и есть какая-то связь с волшебным миром, то он наверняка о ней не подозревает. Значит, и у Кёнсу беспокоиться причин нет никаких, вот только растущее внутри волнение говорит совсем об обратном. Покидает чужую квартиру Кёнсу через окно. Соскальзывает по водосточной трубе в узкий пролет между домами и тут же сливается с потоком прохожих на центральной улице, обещая себе обязательно вернуться сюда еще раз.***
Кёнсу подходит к своей лавке в спешке, внимательно оглядывается по сторонам и заворачивает к черному входу. Заходить через центральный, когда вокруг слишком много людей, он не решается. Ведь для тех, кто не обладает магической силой, его магазин артефактов — всего лишь заброшенное здание с наглухо заколоченными окнами и дверьми. А привлекать лишнее внимание Кёнсу совершенно не хочется. Особенно сейчас. Помещение встречает его чужим запахом, от которого обонятельные рецепторы напрягаются до предела, но внутри, кроме него, уже никого нет. Кёнсу досадливо хмыкает и поднимает с пола просунутую сквозь отверстие для почты газету. На первой полосе «Магического Сеула» красуется самая главная и очень неприятная новость — этой ночью совершено еще одно убийство перевертыша. Кёнсу жадно вчитывается в строки, но имени жертвы не обнаруживает: лишь место, где, предположительно, зафиксированы последние мгновения магической активности. Руки Кёнсу подрагивают от волнения, потому что вчера именно там он должен был находиться и присматривать за одним из молодых магов, который по всем показателям мог находиться в зоне риска. Кёнсу зло выругивается сквозь сжатые зубы и со всей силы сжимает в руках треклятую бумажку. Чувство вины загорается на самом дне подсознания, но он тут же его глушит — все равно теперь уже ничего изменить нельзя. Да и, будь он там, гарантий, что перевертыша удалось бы спасти, нет никаких. Кёнсу маг достаточно сильный, но тому, кто совершает убийства, скорее всего, и в подметки не годится. Как иначе объяснить тот факт, что на каждом из трех предыдущих мест преступлений не было обнаружено ни единой улики, даже тел не оставалось. Только остаточный след магической энергии убитых, по которому даже лучшие из поисковиков не могли сказать ничего, кроме того, что их обладателей в этом мире больше нет. Кёнсу, назначенный самим Мастером Гильдии на должность негласного смотрителя города, вел реестр всех живых существ, следил за порядком и решал разнообразные споры между магами. И именно он должен быть тем, кто разрешит ситуацию с убийствами, но даже при помощи полиции сделать это Кёнсу оказывается не в силах. Он пробует многое: следящие заклинания, артефакты поиска, привлечение лучших волшебников и даже дежурство в патруле. Но все бесполезно. У них нет ничего: ни тел, ни подозреваемых. Неожиданно громкий шум, доносящийся от черного входа, заставляет Кёнсу вздрогнуть и отбросить газету в сторону. Знакомый раздражающий запах снова заполняет комнату, и всего спустя минуту на его плечи обрушивается неприятная тяжесть чужого тела. — Ты живой! — раздается громкий крик, и чужая горячая щека прижимается к его собственной. — К твоему несчастью, — бормочет Кёнсу, отцепляя от своих плеч чужие ладони с тонкими цепкими пальцами. — Зачем пришли? — Беспокоились за тебя, — отвечает все тот же голос. — Ты должен был еще вчера позвонить Чанёлю и рассказать, удалось ли что-нибудь выяснить. — Не удалось, — настроение Кёнсу стремительно несется в сторону паршивости. — Тебя не учили мыться? Собачатиной несет за километр. — Ну, извини, мой чувствительный друг! — обиженно фыркает его собеседник, но говорить не перестает. — Был слишком занят твоими поисками, чтобы думать о таких мелочах. — Бекхён, прекращай, — прерывает его другой, более низкий и глубокий голос, и Кёнсу ему почти благодарен. — Видишь же, что наш котик не в настроении. Ни капли не благодарен. Кёнсу тяжело вздыхает и медленно движется к прилавку, показательно игнорируя обоих вторженцев, что все еще пытаются подтрунивать над ним за его же спиной. И послали же на его голову таких идиотов! Кёнсу не посчастливилось встретиться с Чанёлем и Бекхёном еще в школе магии, и с тех самых пор эта сумасшедшая парочка приклеилась к нему намертво. И, если первого ему еще удавалось терпеть, то второй выводил Кёнсу из себя своей болтливостью и слишком игривым характером. Но друзьями они действительно были хорошими. — Чем это от тебя пахнет? — не желает униматься Бекхён, утыкаясь носом в шею Кёнсу. — Ты что, был с человеком? В такое время? — В какое такое? — хмурится Кёнсу, отстраняясь на безопасное расстояние. — И вообще, это не твое дело, где и с кем я был. — Ночью убили еще одного перевертыша, — обеспокоено вклинивается в разговор Чанёль. — Мы не смогли тебя найти и подумали, что… — А ты в это время, — перебивает Бекхён, — веселился с человеком. Он хорош? — Кого именно? — все же обеспокоено хмурит брови Кёнсу. — Не Сехуна, надеюсь? Ответ на этот вопрос он ждет, затаив дыхание, ведь именно за Сехуном вчера вечером ему было поручено наблюдать. Совсем молодой и неопытный маг — отличная добыча для убийцы. — С мелким все в порядке, — отвечает Чанёль, снимая с Кёнсу груз ответственности. — С Чанми — нет. Помнишь девчонку-белку? Все, как и в предыдущих трех случаях, — тела нет, как и крови. Нашли лишь её подвеску принадлежности и остатки магической энергии. — И, конечно же, ни одного свидетеля? — Кёнсу опирается локтями на стойку и опускает подбородок на сложенные в замок руки. — Ни единого, — подтверждает его слова Пак. — На выезд отправляли Чонде, он бы не упустил и малейшей детали, ты же знаешь. — И что теперь? — задумчиво тянет Кёнсу, не ожидая ответа. — Пришлют большую шишку из Гильдии, раз мы не справляемся, — вытягивая из лотка с конфетами возле кассы лакричную палочку, пожимает плечами Бекхён. — Или, скорее, огромный геморрой вроде Чунмёна. Кёнсу тут же морщится при звуке знакомого имени, вспоминая занудного клерка из отдела правонарушений Гильдии. После окончания Академии Кёнсу несколько месяцев стажировался под его началом, после чего желание вступить в ряды магической полиции отбило напрочь. Вот Чанёль продержался до конца и теперь доблестно, пусть и не так успешно, стоял на страже закона в Сеульском филиале магического правопорядка. — А охотников уже допрашивали? — хватается за последнюю спасительную палочку Кёнсу. — Конечно, — хмыкает Чанёль. — Они возмущены нашими подозрениями и пригрозили собственным расследованием. Но я, если честно, не думаю, что это охотники. Слишком все чисто выполнено, у них таких сил нет. Да и кодекс… О кодексе охотников Кёнсу знает достаточно, приходилось сталкиваться не раз. И придраться там было не к чему: те нападали лишь на тех магов, которые выходили из-под контроля и представляли реальную опасность для мира людей. Так было прописано в их договоре с Гильдией, и охотники, как и волшебники, многие годы следовали всем пунктам безоговорочно. Вряд ли сейчас что-то изменилось. — Дерьмово, — качает головой Кёнсу.- Если они действительно пришлют проверку, то спокойной жизни мне не светит. Чанёль благоразумно дергает за рукав собирающегося что-то сказать Бекхёна, отчего тот показательно закатывает глаза, но молчит. А Кёнсу и так понимает насколько для него все хреново. Ведь он умудрился облажаться после того, как Мастер, пойдя своим решением против многих членов Совета, назначил его на эту должность. — Нам нужно провести обряд поиска еще раз, — прерывает Кёнсу затянувшееся молчание. — По всем правилам, за три дня до полнолуния. Иначе никак. — Не думаю, что это поможет, — будто извиняясь, отзывается Чанёль. — Чонде уже все испробовал. — Ну, я, как-никак, получше Чонде, — не желает сдаваться До. — Даже Бекхён лучше. А уж если объединить наши с ним силы… — Или найти тебе хозяина, — вкрадчиво вклинивается тот самый Бекхён. — Ты, кстати, так и не ответил, насколько хорош тот человек, которым от тебя до сих пор пахнет. — Еще хоть слово, и я… — Простите, — прерывает гневную тираду Кёнсу тихий вкрадчивый голос. — Не могли бы вы мне помочь? Три пары глаз мгновенно устремляются к входной двери в лавку, где смущенно замирает человек, из квартиры которого Кёнсу сбежал всего несколько часов назад. Бекхён тут же ведет носом и скалит острые зубы в улыбке, замирая в предвкушении. — С удовольствием? — растягивает губы в улыбке Бён, почти вплотную подходя к неожиданному посетителю. — Чем именно? — Вы случайно не видели поблизости небольшого черного кота? — показательно отстраняясь от странно ведущего себя незнакомца с ярко-красными волосами, все же продолжает говорить Чонин. — У него повязка на бедре и в ухе что-то вроде серьги. — Потеряли питомца? — особенно четко выделяя последнее слово, хищно интересуется Бекхён. — Не то чтобы, — доктор смущенно запускает ладонь в свои и без того растрепанные волосы. — Я подобрал его вчера на улице. Вернее, отбил от своры бродячих собак. У него серьезно повреждена нога, и я немного беспокоюсь. Я уже всех поблизости опросил, но безрезультатно. — К сожалению, — хмуро отвечает Чанёль. — Никаких котов мы здесь тоже не видели, так что… — Я понимаю. Но, если вдруг найдете его, моя клиника всего в нескольких кварталах отсюда, — улыбается Чонин, окидывает Кёнсу внимательным взглядом и, поклонившись напоследок, скрывается за деревянными дверьми. — Он потрясающий! — выдыхает Бекхён. — Этот человек… — Стая собак? — в один голос с другом восклицает Чанёль. — Тебя спас человек? — Он не человек, — качает головой Кёнсу, бросая обеспокоенный взгляд на дверь. — Люди не могут пройти сквозь защиту, ты же сам ставил. Но я ведь ничего не почувствовал, никаких вибраций. — Думаешь, — задумчиво начинает Чанёль, но его в очередной раз прерывает чужое появление. Гильдия отправила к ним не Чунмёна, а кого-то гораздо более проблемного. У Ифань брезгливо кривит губы, осматривая небольшое пространство вокруг себя, после чего устало выдыхает и впивается хмурым взглядом в не менее суровый взгляд Кёнсу. — Скажи мне, маг второго ранга До Кёнсу, — вкрадчиво начинает У. — Почему вместо положенного отпуска я должен был отправиться в этот занюханный городишко, чтобы делать твою работу? — Люди называют это кармой, — отвечает за Кёнсу Бекхён, у которого с Ифанем старые счеты. — Добро пожаловать в Сеул! — Чанёль, — в приветственном поклоне склоняет голову Ифань, полностью игнорируя колкое замечание в свой адрес. — Похоже, здесь ты единственный, от кого мне стоит ждать помощи. — Похоже, что так, — вздыхает тот, одаривая Кёнсу с Бекхёном осуждающим взглядом. — Скажи, что тебе уже известно, остальное добавлю я. Чанёль уводит Ифаня в участок, чему больше всех радуется Кёнсу. Он не питает к проверяющему никаких негативных чувств, просто слишком уж давит на него чужое положение и сила, буквально пропитавшая каждый уголок небольшого помещения. — Тщеславный ублюдок, — раздраженно фыркает Бекхён, когда они остаются вдвоем. — И как только он в Совет пробрался? — Ты действительно ждешь ответа на этот вопрос? — с нескрываемой долей иронии в голосе интересуется Кёнсу. Несмотря на некоторые не самые приятные черты характера, магом У был сильным и свой ранг в Гильдии заслужил по праву. — Мог бы из чувства солидарности и поддержать меня, — не унимается Бекхён. — Обязательно так сделаю, когда он и меня превратит в крысу, — поддевает Кёнсу друга давней историей, из-за которой у того и образовалась огромная неприязнь к Ифаню. — Так что там со стаей собак? — возвращает шпильку Бекхён. — Чонде умрет со смеха, когда узнает. А вместе с Чонде и все полицейское подразделение, после чего слухи дойдут до Гильдии, и тогда Кёнсу эту историю будут припоминать до конца его восьмой жизни. Да и посвящение в девятую начнется с неизбежного саркастичного напоминания. — Жаль, что он не узнает, — безразлично пожимая плечами, бросает Кёнсу и легко похлопывает Бекхёна по плечу. — Да? У Бекхёна от этого вроде бы спокойного голоса волосы на загривке встают дыбом и внутренности сжимаются от ужаса, хотя он и пытается не показать своего страха. Кёнсу же и так его чувствует и, быстро отвернувшись, прячет довольную улыбку. Что-что, а пугающим он быть умеет. — Так что вчера случилось? — уже менее настойчиво переспрашивает Бекхён. — И кто тот мужчина, который тебя спас? — Ты же не отстанешь, да? — устало выдыхает Кёнсу, ставя на место один из артефактов, сместившийся из-за всплеска силы при появлении Ифаня. — Когда наблюдал за Сехуном, напоролся на железный штырь, все силы потратил на остановку кровотечения. Затем появились псы. У меня все было под контролем, но вмешался Чонин, и я оказался в его клинике. Потом уснул. Днем вернулся домой. Конец истории. — Чонин, да? — задумчиво тянет Бекхён, постукивая длинным пальцем по подбородку. — Не маг, но и не человек. Перевоплощайся! Нужно к нему вернуться. — Чего? — Кёнсу не удается скрыть удивление, впрочем, тут же сменяющееся недовольством. — Не до твоих игр сейчас. Хочешь — сам иди, я пас. — Прости, кошатина, но он искал тебя, — разводит руками Бекхён. — К тому же, мне кажется, он не так прост. Промелькнуло в его взгляде что-то такое, что трудно объяснить. Кёнсу и сам это заметил за какую-то ничтожную долю секунды, когда его глаза столкнулись с тяжелым взглядом уходящего Чонина. И именно это воспоминание дает признать, что ему нужно вернуться в ту квартиру и проверить её гораздо тщательнее. Так, как положено делать настоящему профессионалу. Он приносит из подсобки бинты и мазь из зверобоя, чтобы его возвращение выглядело как можно более натуральным, раздевается и под внимательным взглядом Бекхёна меняет форму. Чонина они застают в его врачебном кабинете, купающего в небольшой ванной радостно лающего пуделя. Белая майка доктора намокла и плотно прилипла к коже живота и груди, отчего Бекхён едва слышно присвистнул и зачем-то пожелал Кёнсу удачи. На руках у Чонина тепло и уютно. Он треплет широкой ладонью черный загривок и кланяется, благодаря Бекхёна за находку. Когти Кёнсу непроизвольно впиваются в тонкую ткань чужой одежды, а из самого горла, неожиданно даже для него самого, раздается громкое, утробное урчание. Кота внутри него распирает от счастья. Бекхён громко смеется и спешно прощается, отказываясь от предложенного доктором чая. Они обмениваются рукопожатиями, и только тогда Кёнсу замечает на среднем пальце Чонина широкое серебряное кольцо, расписанное переплетением древних рун.***
Чонин устраивает Кёнсу в небольшой переносной клетке в самом углу кабинета, но дверцу не закрывает. Кот ведет себя спокойно и лишь внимательно следит за перемещениями мужчины, ни на секунду не отрывая взгляда от кольца на чужой руке. То, что это непростое украшение, понятно сразу — слишком необычные руны на нем изображены. Кёнсу такие видел всего лишь пару раз в фолиантах старого крыла библиотеки Академии, но, будучи не самым прилежным студентом, их значению должного внимания не уделил. Да и в корпус тот можно было попасть только по специальному разрешению от преподавателей. И кто действительно преуспел в их получении, так это Ифань, которого сейчас так вовремя отправили в Сеул с проверкой. Но сообщать ему о Чонине Кёнсу почему-то совершенно не хочется. В некоторых ситуациях У слишком категоричен и даже малейший намек на то, что доктор может быть причастен к убийствам, толкнет того на самые крайние и жестокие меры. Кёнсу же необходима полная уверенность в чужой вине, чтобы подвергнуть кого-то, пусть и совсем незнакомого, заслуженному наказанию. А в Чонине есть нечто такое, что заставляет его сомневаться. Конечно, внешность нередко бывает обманчива, и Кёнсу уже не раз с этим сталкивался, но сейчас ощущения совсем другие. Чонин, в его глазах хоть и являясь личностью довольно подозрительной, вызывает исключительно положительные эмоции. Даже за те несколько часов, которые Кёнсу вынужденно провёл в лечебном кабинете, тот ни единым действием не заставил в себе усомниться. Несколько раз кошачий взгляд будто бы ловит разноцветные вспышки на рунах, но они длятся не дольше секунды, да и Чонин в эти моменты ведет себя спокойно. Так что Кёнсу списывает все на усталость и простой обман зрения, но смотреть не перестает. Несмотря на то что еще днем Чонин говорит, что дел у него на сегодня совсем немного, клинику они покидают задолго после того, как на небе загораются первые звезды. В Сеуле их увидеть практически невозможно, но не для Кёнсу и, похоже, не для Чонина. Тот около минуты стоит, задрав голову к черному непроглядному небу, а потом резко хмурит брови и со всей силы прижимает к себе почти невесомое в этой форме тело Кёнсу. А До замирает от открывшейся ему картины и пытается справиться с крошечным сердцем, которое бьется так сильно, что еще чуть-чуть и выскочит прямо через горло. Упадет к подошвам чужих ботинок и останется там навсегда, прилипнув намертво. Кот внутри него неистовствует. В квартире становится гораздо легче. Чонин опускает его на пол, и Кёнсу делает несколько несмелых шагов, лишь бы подальше от доктора. Туда, где дышится свободнее, и глупые мысли исчезают из головы. Но все это ненадолго. Чонин улыбается, и даже воздух в помещении становится тяжелее, хочется свернуться в клубок на теплых коленях и тереться мордой о широкие ладони. У Кёнсу такое впервые за все восемь жизней, и как с этим бороться он, соответственно, тоже не знает. Может, это Бекхён осыпал его пыльцой с крыльев лесных фей, а может, что-то гораздо более сильное. Такое, что сразу не проходит. Кёнсу самую малость страшно, но и любопытно тоже. Чонин тем временем снимает с себя обувь и потягивается, разминая затекшие за день мышцы. Кольцо на его пальце снова поблескивает в свете люминесцентной лампы, и Кёнсу, наконец, вспоминает, по какой именно причине оказывается сегодня здесь. — Голодный? — интересуется доктор, кивая головой в сторону кухни, и опять будто бы дожидается ответа. Кёнсу почти готов отрицательно качнуть головой, но вовремя себя останавливает и уже гораздо бодрее двигается в сторону гостевой комнаты. Именно там, а не в спальне, у Чонина небольшой ящик с побрякушками, где наверняка он должен будет оставить и свое кольцо. И Кёнсу не ошибается. Последовавший за ним Ким стягивает серебряный ободок с руки и, повертев его в пальцах, опускает к еще шести таким же, получая в итоге семь рунических кругов. Мощнейшая магия, слишком древняя, чтобы ей могли овладеть современные волшебники, и чересчур опасная, потому что защиты от нее как таковой нет уже давно. Кёнсу будто током прошибает, и, пусть он далеко не трус, необходимость бежать отсюда без оглядки становится единственным его желанием. Шерсть на его спине встает дыбом, а уши прижимаются к голове, но Чонин этого словно и не замечает. Он медленно захлопывает ящик и, подхватывая Кёнсу под передние лапы, кружит над головой. Кот фырчит и недовольно щурит глаза, в то время как его задние конечности разлетаются в воздухе. Зато страх уходит. — Вижу, повязку тебе Бекхён поменял, — зарываясь носом в мягкую шерсть, шепчет Чонин и проводит ладонью по пораненному бедру. — И, наверное, покормил. Но от вкусняшки ты же не откажешься, да? Сейчас я приму душ и мы с тобой перекусим, хорошо? Ким ведет себя слишком непринужденно, и Кёнсу это сбивает с толка. Не может тот, у кого во владении есть настолько ценная вещь, хранить ее в обычном шкафу. По крайней мере, в здравом уме. А это значит, что-либо Чонин совершенно не в курсе, чем обладает, либо слишком уверен в собственных силах. Любая из этих двух крайностей Кёнсу не слишком устраивает, потому что в первом случае он просто зря тратит свое время, а во втором — рискует лишиться не только жизни, но и чего-то гораздо большего. Именно поэтому, боясь пропустить хоть что-нибудь важное, Кёнсу плетется за Чонином в ванную комнату. Прячется за корзиной с грязным бельем и буквально впивается взглядом в чужую фигуру. Мужчина пританцовывает на месте, регулируя температуру воды, и едва слышно напевает под нос въедливую попсовую песенку. У Чонина на теле несколько заметных шрамов: белый рубец на левой лодыжке и совсем новый, не успевший еще зажить — под правой лопаткой. Три глубокие воспаленные борозды, словно росчерк когтей животного на тонкой коже. Кёнсу мысленно прикидывает, мог ли кто-нибудь из убитых перевертышей оставить такие, и с каким-то необъяснимым облегчением понимает, что нет, никто не мог. Больше ничего особенного в Чонине нет, если смотреть на него с точки зрения подозреваемого в убийствах. А так-то он очень даже неплох: ноги длинные, мускулистые, плечи широкие и улыбка такая, что умереть можно, когда она тебе предназначена. Слишком красивый, по мнению Кёнсу, потому и опасный. Чонин кормит его вареной говядиной и рассказывает о том, как прошел сегодняшний день. Кёнсу нравится слушать его голос, а еще больше наблюдать за тем, как в чужих глазах мелькают самые разнообразные эмоции — от радости до досады. Возможно, будь он в своей человеческой форме, то чувствовал бы совсем по-другому, и громкий смех доктора не казался бы ему таким приятным. Но сейчас он кот и подчиняется больше ощущениям, а не доводам рассудка. Недавние подозрения, как и неожиданное открытие про рунные кольца, отходят на второй план, и их место занимает совершенно сумасшедшая мысль, которая и пугает, и будоражит одновременно. Кёнсу всегда хотел быть сильнее, цеплялся абсолютно за любую возможность, иногда не самую честную и законную. Но вот к этой прибегать не торопился. Потому что гордый очень и независимый. А еще не встречался ему раньше тот, кто бы вызывал доверие. А Чонин кажется ему подходящим, пусть их знакомство и не длится больше двух неполных дней. Да и риска нет практически никакого — Чонин ничего не почувствует, а магическая мощь Кёнсу увеличится за счет образовавшейся связи. Иногда, правда, кот внутри будет тосковать, но это не смертельно, выдержать можно. По крайней мере, именно так написано в скрижалях. Да и оборачивается он не так часто, нынешний случай в качестве исключения. Кёнсу почти решается, остается лишь крохотное сомнение где-то в подкорке сознания и толика страха, сжимающая сердце. Чонин рядом заразительно смеется над очередной глупой шуткой комика из вечернего шоу, запрокидывает назад голову и хлопает себя по смуглым бедрам, отчего на коже остаются мимолетные следы касаний. Кёнсу подходит совсем близко, устраивается под теплым боком и даже не дергается, когда длинные пальцы треплют его за ухом. Взгляд Чонина теплый и добрый, совершенно неземной. От него у Кёнсу внутренности сворачиваются в тугой узел, и кожу в районе груди будто прошивает огнем. Он совершенно не замечает, как кошачья сущность в очередной раз берет над ним верх, и тишину комнаты наполняет теперь уже едва слышное, но такое уютное урчание. Кёнсу все еще пытается сопротивляться, а вот его внутренний кот не хочет. Он чувствует любовь и ласку Чонина. Он выбирает хозяина. Ночью Кёнсу не спит, сидит на соседней с Чонином стороне кровати и привыкает к новым ощущениям. Каждый миллиметр его кожи покалывает, но больше всего в районе груди. Хочется принять человеческую форму и пройтись по всему телу ногтями, но ему даже двигаться тяжело, будто какие-то невидимые нити привязывают его к новоиспеченному хозяину. Кёнсу не замечает, как проваливается в забытье и оказывается в другом Сеуле. Нет, с виду он совершенно такой же — яркие вывески, высотные здания, — все дело в ощущениях. Он просто знает, что это другой город, где по улицам ходят другие люди и в воздухе витает совсем другая магия. Там дышится легче и не нужно скрываться, но сам Кёнсу там чужой. Будто мозоль на пальце или доброкачественная опухоль, которой быть не должно. Он распахивает глаза от невообразимой тоски, которая окутывает сознание, и тихо скулит, подергивая лапами. Чонин успокаивает, гладит его осторожно, но будто против шерсти. И в темных глазах доктора столько печали и сожаления, что Кёнсу кажется — тот все знает. А сам он где-то знатно проебался, потому что не должно быть так. На часах восемь утра, у Чонина приподнятое настроение и утренняя смена в клинике. Кёнсу заторможенно наблюдает за тем, как он бегает из ванны в кухню и обратно, по пути натягивая на себя одежду. От Чонина пахнет самим Чонином и немного одеколоном после бритья, запаха питомца совсем не чувствуется. Кёнсу такое положение вещей категорически не нравится, и он, повинуясь воистину животным инстинктам, решает это исправить, метя оставленные возле порога ботинки. Не заметить подобный акт вандализма невозможно. И Чонин, конечно же, чувствует специфический резкий запах, смотрит на не пытающегося спрятаться кота внимательным, пронзительным взглядом и, едва слышно хмыкнув, обувается. Кёнсу готовится выскочить из квартиры перед Чонином, но тот снова его удивляет — открывает дверь настежь и ждет, пока кот первым покинет помещение. — Вернешься, когда захочешь, — напоследок бросает Чонин, переступая порог подъезда. После этих слов Кёнсу с трудом заставляет себя уйти.***
Бекхён ждет Кёнсу в том самом переулке, через который тот сбегает из квартиры Чонина в первый раз. В руках у Бёна пакет с одеждой, а на лице совершенно нечитаемое выражение. Одним движением руки он стягивает с бедра Кёнсу ненужную уже повязку и, сложив ладонями несколько символов, окутывает их коконом невидимости. Эффект будет длиться не больше пяти минут, поэтому Кёнсу спешно принимает человеческую форму, морщась от раздирающей все тело боли. Руки жутко дрожат, когда он пытается справиться с пуговицей на джинсах, и единственное, что ему сейчас хочется, — оказаться в собственной кровати и проспать целые сутки, а может и больше. Потому что все это для него слишком. Холодные пальцы на оголенной ключице заставляют вздрогнуть. Кёнсу бросает тяжелый взгляд на Бекхёна, с интересом очерчивающего едва проглядывающий темный рисунок, и до скрипа стискивает зубы. — Проболтаешься кому-нибудь — прокляну, — тихо говорит он, но в голосе ни капли угрозы. — Это только для того, чтобы найти убийцу. — Ясно, — отзывается Бекхён, согласно кивая головой, но и не думает скрыть издевательскую улыбку, расползающуюся по наглому лицу. — Как скажешь. — Что там Ифань? — переводит тему Кёнсу, понимая, что, если этого не сделает, Бекхён так и продолжит прожигать его своим идиотским насмешливым взглядом. — Смог что-нибудь выяснить с нашей информацией? Улыбка Бёна становится еще шире, а сам он будто начинает светиться изнутри, что не сулит ничего хорошего. Для Ифаня, само собой. — Тут такое дело, — закидывая руку все еще ослабленного друга себе на плечо, начинает Бекхён. — Он в госпитале. И, предвещая все твои возможные вопросы, я к этой чудеснейшей ситуации не имею никакого отношения. — Угу, — на большее сил Кёнсу не хватает. — Честно! — в щенячьих глазах Бёна так и плещется обида. — Я бы с удовольствием, ты же знаешь, но Господин советник самостоятельно вляпался в ловушку Чонде. Ты бы видел лицо Чанёля, когда У почти расщепило на молекулы! — А обвинят, как всегда меня, — обреченно тянет Кёнсу. — Но пусть это будет завтра, а сейчас я хочу закрыть глаза и спокойно уснуть. — Забудь о сне, — резко останавливается Бекхён посреди оживленной улицы, — Охотники ждут с тобой встречи. Да и до полнолуния всего четыре дня осталось, если все еще хочешь провести обряд, то надо бы подготовиться. Я бы помог, но в зельях полный профан, а без них смысла во всем этом нет. Кёнсу громко выругивается, попадая сразу под несколько осуждающих взглядов прохожих, и, высвободившись из хватки Бекхёна, опускается на корточки. Желание послать все к чертовой матери невероятно сильно, но здравый смысл, как всегда, побеждает. Возле служебного входа его уже ждут две фигуры, в одной из которых Кёнсу сразу же узнает Исина. Тот стоит с закрытыми глазами и, кажется, ничего вокруг себя не замечает, но стоит Кёнсу подойти на расстояние вытянутой руки, как все мышцы в теле охотника приходят в движение. Он выбрасывает вперед руку с зажатым в ней кинжалом и медленно начинает водить острием возле лица Кёнсу. — Это такое новое приветствие или ты решил нарушить кодекс? — устало интересуется Кёнсу, показательно пальцем отстраняя от себя тонко заточенное лезвие. — И да, вы можете зайти внутрь. — Это проверка, — шагая за порог вслед за владельцем лавки, отвечает Исин. — Сейчас не то время, когда можно доверять внешнему облику. — Тогда, может, представишь мне своего спутника? — указывает Кёнсу рукой на не слишком высокого тощего паренька, с интересом оглядывающего в этот самый момент расставленные на полках артефакты. — Мне он определенно не знаком. — Это Лухань, — улыбается Исин. — Мой первый ученик. — Тогда тебе скоро придется искать второго, — хмыкает До, складывая руки на груди. — Потому что этот сейчас дотронется до чаши Кванджо, и кто знает, куда его занесет. Исин оборачивается к замершему с протянутой рукой возле стеллажа Луханю, тяжело вздыхает и бормочет что-то очень похожее на извечное бекхёновское «долбоеб». Но самого Бекхёна рядом нет, тот попрощался с Кёнсу еще на перекрестке перед магазином, а от Исина таких выражений слышать раньше не доводилось. — Не трогай тут ничего, — предупреждающе говорит охотник своему ученику и поворачивается к Кёнсу. — Думаю, ты знаешь, зачем мы пришли. — Догадываюсь, — кивает тот. — Но чем-то помочь вряд ли смогу. У нас самих нет ничего существенного. — Бекхён говорил что-то насчет ритуала, — взгляд Исина внимательный и цепкий, как и положено настоящему охотнику. — Если с помощью него удастся найти убийцу, то мы точно пригодимся. Кёнсу знает, что так оно и есть, что лучшее средство против магии не всегда сама магия, но болтливость Бекхёна раздражает. По-хорошему, его надо бы наказать, поставить запрет на колдовство и на пару месяцев вытолкнуть в мир людей. Только сейчас не самое подходящее время, да и мотивы разглашения понять можно. Охотники сильны и обладают таким оружием, что даже самый могущественный маг из Совета не сможет легко отделаться, если оно будет направлено против него. — Не уверен, что с ритуалом хоть что-то выгорит, — уклончиво произносит Кёнсу, стараясь не обнадеживать ни себя, ни его. — Но знаю, где тебя найти, если что. Твой ученик, он со склонностью к суициду, что ли? Кёнсу внимательно наблюдает за восхищенным Луханем, у которого чуть ли не слюна изо рта капает оттого, что в руках он сжимает знаменитый драконий клык. Столько восторга До видел разве что в глазах Чанёля, когда тому впервые удалось без помощи вербального заклинания призвать себе бургер из KFC. Но Пак вообще существо особенное, так что если ученик Исина хоть немного схож с ним характером, то Кёнсу охотнику очень сильно сочувствует. Хотя, возможно, тому еще повезет, если Лухань в ближайшие тридцать секунд не выпустит клык из сжатой ладони. Исин метает ножи мастерски — артефакт снова покоится на положенном ему месте, а на ученике не заметно ни единой царапины. Веко, правда, немного дергается, и пальцы онемели от длительного контакта со столь сильным магическим предметом. Но, в целом, все отлично. — Офигеть, — первое и последнее слово, которое слышит сегодня от паренька Кёнсу. Губы Исина сжаты настолько сильно, что превращаются в тонкую ниточку, а из глаз чуть ли не молнии выскакивают. Он спешно прощается с Кёнсу, желает удачи с ритуалом и просит найти его в любом случае, даже самом худшем. До бодро кивает, соглашаясь, но стоит только двери за незваными гостями закрыться, обессилено распластывается на полу в позе звезды и желает умереть. Мышцы все еще ломит после обращения, а усилившийся поток магической энергии бьет прямо по нервным окончаниям. Кёнсу погано от так поспешно принятого ночью решения, и, возможно, впервые в жизни он искренне ненавидит свою внутреннюю сущность. Рисунок под его ключицами все еще бледный и нечеткий, Кёнсу проводит по нему пальцами и морщится, когда подушечки начинает неприятно покалывать. Боль в висках усиливается, и сама голова тяжелая, будто после воздействия дурман-травы. — Во что ты себя втянул, придурок? — спрашивает Кёнсу у своего отражения, но ответа, как и ожидалось, не следует. Темные круги под глазами располагают ко сну, но времени на него, как и сказал Бекхён, совсем нет. До полнолуния всего три ночи, и если Кёнсу надеется найти убийцу с помощью ритуала, то на подготовку к нему есть лишь несколько часов. В подвале магазинчика у Кёнсу все необходимое: большой котел, баночки с ингредиентами и небольшой разделочный стол. Карту Сеула обещает принести Чанёль, но взамен просит «чего-нибудь пожрать», потому что у него дневная смена и Ифань в госпитале. Кёнсу обещает организовать, с тоской глядя на пустые полки холодильника, будто его не было здесь не два дня, а целую вечность. Хотя по ощущениям так оно и есть. Теперь он с трудом может назвать это, ставшее вдруг темным и совершенно неуютным, место домом. Потому что это не так, потому что дом там, где живет его хозяин. Кёнсу со всей силы хлопает дверцей морозильной камеры и устало прислоняется к холодной поверхности разгоряченной кожей лба. Совсем не так он это себе представлял. Ему бы поговорить с кем-нибудь, но слишком опасно и, что важнее всего, стыдно. Кёнсу же самостоятельный и самодостаточный, никогда и ни от кого не ждущий помощи, сильный. Супермаркет располагается на противоположной стороне улицы от лавки Кёнсу, но тот добирается туда лишь ближе к семи часам вечера, когда находиться в одиночестве становится совсем невыносимо. Среди кишащих между прилавками людьми спокойнее. Ровно до тех пор, пока жжение под ключицами не усиливается раза в три, не меньше, а самого Кёнсу словно магнитом тянет в отдел с замороженными овощами. Чонин стоит, спокойно склонившись над холодильником, но, стоит Кёнсу вывернуть из-за угла, дергается и мгновенно оборачивается. Мажет взглядом по проходящим мимо покупателям, пока не останавливается на замершем в нелепой позе Кёнсу. — Привет, — взмах чужой ладони резкий, а голос хриплый. — Мы встречались вчера, да? У вас магазин сувениров на той стороне улицы. Кёнсу кивает, как китайский болванчик, и кидает в корзину первый попавшийся пакет с заморозкой. Она ему нахрен не нужна, но другого повода оставаться рядом с Чонином у него нет. В этой форме точно. Возможности уйти у него тоже нет, потому что магия в венах бушует и требует подпитки, которую ей теперь может дать только один человек. — Кстати, — продолжает Чонин, не дождавшись ответа. — Отличная футболка, мне нравится, как она на вас смотрится. Кёнсу хмурит брови и опускает глаза вниз, чтобы в следующую секунду едва заметно вздрогнуть, потому что футболка с цифрой восемьдесят восемь на всю грудь чужая. И сидит она на нем, как на вешалке, некрасиво сползает с узкого плеча, выставляя на всеобщее обозрение ставшую совсем черной полосу под ключицей. Но Кёнсу все равно благодарит за комплимент и пятится назад, когда возможность двигаться, наконец, к нему возвращается. — Увидимся, — улыбается на прощание Чонин, на пальцах которого поблескивают целых три серебряных кольца с рунами. Кёнсу охватывает паника.***
Настроение Кёнсу приближается к отметке минус бесконечность, и вместо положенных двух ложек перечной пасты он вываливает в кастрюлю целую банку. Потом окончательно психует и спускает почти готовый суп в унитаз. Чанёль будет скулить от голода, но Кёнсу не переживает совсем. Не одному ему же страдать, в конце концов. В итоге получается так, что счастливых лиц в подвале не оказывается вовсе. Потому что Чанёль зачем-то приводит с собой все еще не оправившегося от несчастного случая Ифаня, которому не то что двигаться, говорить все еще больно. Бекхён вроде бы и рад страданиям названного врага, но вот его присутствию на ритуале точно нет. Так что, как-то так и вышло, что никто из присутствующих своему нахождению здесь совсем не радуется. Пока Чанёль все же раскладывает принесенную с собой карту на полу, Кёнсу сверяется с рецептом и выставляет баночки ровно в том порядке, в котором их необходимо будет добавить в котел. Ифань располагается прямо напротив него и заметно раздражает своим неотрывным пристальным взглядом. — Что? — не выдержав, одними губами спрашивает Кёнсу, но, получив в ответ лишь неопределенное пожатие плечами, возвращается к своему занятию. Бекхён недовольно ворчит, когда ему протягивают один из заранее приготовленных остроконечных колпаков. Он называет их пережитком прошлого и натягивает на голову с таким брезгливым выражением, словно только что поцеловал жабу. Еще больше его бесит, что приходится стоять рядом с ненавистным Ифанем, складывать вместе с ним символы и вообще. Больше часа они складывают печати, по очереди произносят заклинание и помешивают бурлящее на открытом огне зелье. А когда часы бьют двенадцать, Кёнсу самолично выливает на карту красное содержимое небольшого сосуда. Жидкость кипит на заламинированой поверхности, пузырится, пока не разделяется на части, отмечая места, к которым нужно приглядеться внимательнее. В четырех точках жидкость впитывается, насквозь прожигая тонкую бумагу, и Чанёль пораженно охает, тут же просвещая всех, что именно в этих местах магическая полиция обнаруживала остаточное присутствие пропавших магов. Когда пятая капля прожигает поверхность, телефон Чанёля звонит, и не к месту бодрый голос Чонде сообщает об очередном убийстве. Пак подрывается с места и спешно уходит с увязавшимся за ним Бекхёном. Кёнсу думает, что и Ифань отправится вместе с ними, но тот, как ни странно, медлит. — Ты понимаешь, что сделал? — интересуется тот, почти по слогам произнося слова. — Знаешь, чем это тебе грозит? — Не имею понятия, о чем ты, — разводит руками Кёнсу, возвращая на место так некстати скатившуюся с плеча футболку. — Эта связь, — продолжает У. — Она не односторонняя, но страдает от нее только один. И, поверь мне, боль, которую ты испытаешь, если хозяин вдруг исчезнет или, еще хуже, умрет, не идет ни в какое сравнение с тем, что ты привык считать болью. Тебя будет рвать на части, магия сбесится и выйдет из-под контроля. Ты будешь мечтать, чтобы это прекратилось, но даже смерть не будет выходом. — И с чего ты взял, что будет именно так? — вскидывая подбородок, спрашивает Кёнсу. — С того, что ты пропах магией рун, а в нашем мире о ней не слышали уже добрую сотню лет, — сочувственно тянет Ифань. — Не знаю, что заставило тебя сделать выбор, но он определенно был неправильным. Чанёль звонит ему ближе к утру. Его голос усталый, но полный надежды. Впервые на месте преступления, помимо следов жертвы, были обнаружены и другие. Несколько капель крови и частицы содранной кожи, скорее всего с костяшек пальцев. Кёнсу думает долго, пялится в потолок несколько часов, а утром, когда солнце показывается из-за горизонта, принимает свою кошачью форму и знакомой дорогой направляется к дому Чонина. Тот уже не спит, сидит спиной к открытому кухонному окну и нервно постукивает по столу заклеенными пластырем пальцами. Внутрь Кёнсу не заходит, хоть и хочется безумно. Наблюдает с подоконника, как Чонин поднимается на ноги, зажигает конфорку на плите и долго всматривается в крошечные язычки пламени. Кёнсу начинает понимать, что именно значили вчерашние слова Ифаня, но не ощущает ровным словом ничего. Просто внутри собирается тугой ком, от которого трудно дышать, и хвост начинает ходить из стороны в сторону. Улыбка Чонина в этот раз печальная, он медленно подходит к окну, но коснуться Кёнсу не пытается. Под тонкой белой тканью футболки отчетливо виднеются черные полосы. Кёнсу находит Исина в тот же день, как и обещал. Рассказывает все, что знает сам, и напрашивается в совместный ночной патруль. Из охотников к ловле допускают только Исина с его бестолковым учеником, и Кёнсу жизненно необходимо быть в одной группе именно с ними. Потому что по кодексу любой подозреваемый, даже оказавшийся впоследствии невиновным, подлежит мгновенному уничтожению. Истинные мотивы Кёнсу понимает разве что Бекхён, но лишь фыркает в ответ. И на просьбу присмотреть в своей команде за Ифанем отвечает положительно. — Остановлю его, если что, — шепчет он Кёнсу на ухо, чтобы ни в коем случае никто не услышал. Пока Исин разрабатывает хитроумные планы устранения подозреваемого, Кёнсу с Луханем осматривают отмеченные на карте возможные места преступлений. Всего точек было шестнадцать, за исключением тех пяти, где убийства уже были совершены, но никто не знал, какая из них будет следующей. Лухань оказывается совсем не глупым парнем, и в некоторых ситуациях ему удается найти такие детали, на которые сам Кёнсу не обратил бы совершенно никакого внимания. Во-первых, во всех указанных местах, проживают исключительно молодые перевертыши, волшебная сила которых еще находится на стадии становления. А значит, кто-то более сильный, например Кёнсу, будет для преступника добычей недосягаемой. Во-вторых, все нападения происходят в ночное время суток, когда магический фон полностью перекрывает все остальные, и на небольшие вспышки повышенной активности обращают внимание разве что оборотни. — Именно так убийце и удается скрыться, — радостно вещает Лухань, довольный тем, что ему удается захватить внимание сразу двух слушателей — учителя и Кёнсу. — И пусть алгоритма нападений выявить не удалось, мне кажется, что очередное случится сегодня. Если предположить, что нападающий питается чужой магической энергией, то от предыдущей жертвы уже практически ничего не осталось. — Я думал он совсем тупой, — удивленно глядя на Исина, не сдерживается Кёнсу. Но у того на лице точно такое же выражение, только уголки губ еще подергиваются от гордости и руки сразу же тянутся к припрятанному в рюкзаке арсеналу. Исин подходит к заданию со всей ответственностью — до блеска начищает набор кинжалов, смазанных маслом вербены, смачивает наконечники стрел в змеином яде и сбрызгивает одежду смесью из чистотела и плюща. Пара капель случайно попадает на тыльную сторону ладони Кёнсу, но тот даже не дергается, хотя Исин не понаслышке знает, что боль от такого ожога невыносимая. — Ты в порядке? — все же спрашивает охотник, когда Кёнсу всего лишь стряхивает жидкость на пол и обтирает руку об штанину. — В полном. Кёнсу врет мастерски, но не рассказывать же Исину, на самом деле, что внутри него черная дыра, размером с целую Вселенную. Он и себе в этом признаться не в силах, чего уж там. Магия в его теле беснуется, но сдерживать ее удается с легкостью. Почти так же хорошо, как и врать. С мыслями же все гораздо хуже. Их не заблокируешь и не отключишь. Так и приходится не спать ночами, подпирая чужую дверь, но внутрь не входить. На ночную вылазку они отправляются заранее. Выбранная ими точка на другом конце Сеула, в отдалении от всех остальных. Кёнсу впервые за несколько дней чувствует приятное волнение и не смеет ничего возразить, когда Исин оставляет их с Луханем в переулке между домами, а сам направляется на противоположную сторону улицы. У Исина наготове арбалет, но он все равно промахивается, когда посреди проезжей части появляется огромное темное пятно. Прямо перед ним замирает старый пикап, внутри которого перепуганная насмерть девчонка-перевертыш. Кёнсу складывает печати перемещения и оказывается между ними. Загнанный в ловушку, он смело смотрит в глаза своей смерти, ожидая увидеть теплые глаза Чонина, но вместо этого натыкается на пустые провалы, заменяющие глазницы и рот. Существо перед ним определенно не человек, но, главное, не Чонин, что Кёнсу радует до одурения и ярких вспышек перед глазами. Жалко только, что все приготовленные Исином средства против этого нечто абсолютно бесполезны. Как и заклинания, слетающие одновременно и с губ, и с пальцев самого Кёнсу. Где-то за его спиной раздается взволнованный голос Луханя и скрежет паленой резины по асфальту. Кёнсу все это слышит, но не реагирует. Он словно зачарованный наблюдает за разрастающимся перед ним пятном, и понимает, что на этот раз точно все. Конец. Ведь он не то что двинуться, вздохнуть не может. Так и стоит, как истукан, беззвучно хлопая губами. А потом все заканчивается, тонет в кромешной темноте и взрывается какофонией из звуков и красок. У Чонина на пальцах шесть рунных колец, в седьмом, разросшемся до необъятных размеров, заключено то самое нечто, которое Кёнсу почти поглотило. Существо кричит громко, надрывно, корчится от боли и с каждой секундой уменьшается в размерах, пока не исчезает совсем. — Спасать тебя входит у меня в привычку, — бормочет Чонин, опускаясь на корточки рядом с упавшим на колени Кёнсу. — Сомнительная она какая-то, — хмыкает тот в ответ и вздрагивает, когда чужое лицо оказывается всего в паре сантиметров от его собственного. — Всегда так больно? — Скоро пройдет. — Я не об этом, — кивает До в сторону вновь уменьшившегося кольца. — Я тоже. — Кто ты такой вообще? — едва слышно произносит Кёнсу, утыкаясь лбом в чужую переносицу. — Кажется, у вас это называется «Хозяин». Кёнсу смеется громко, заливисто, совсем не обращая внимания на нерешительно мнущихся в паре метрах от них охотников. А потом Чонин его целует, и черная дыра внутри становится лишь неприятным воспоминанием, как и боль, которая действительно проходит. В рабочем кабинете Чанёля, куда Чонина приводят на допрос, непривычная тишина. Ифань сверлит подозрительного и незнакомого для себя мужчину суровым взглядом, изредка задавая интересующие его вопросы, ответы на которые тут же подвергает сомнению. — Допустим, я знаю о существовании параллельных миров, — вкрадчиво интересуется он. — Но это не объясняет того, как ты прошел через пространственно-временной барьер и оказался здесь. — На самом деле, существует множество способов, — пожимает плечами Чонин, с легкостью справляясь с направленным на него негативом. — Но, конкретно в этом случае, я прошел через брешь в завесе. Так же как и Рингл. — Это то существо, которое убило пятерых наших магов? — Не убило, а поглотило, — поправляет Ифаня Ким. — Они абсолютно точно живы, просто разбросаны во времени и пространстве. У нас Ринглов используют для перерождения. Когда магу надоедает его существование, он отправляется к Старейшинам за разрешением на новую жизнь. — Так просто? — задумчиво поглаживая подбородок, вклинивается в разговор Чанёль. — Вовсе нет, — качает головой Чонин. — Это сложный магический процесс, и, боюсь, вы его не поймете, даже если я объясню все до самых мелочей. — Он был один? — задает волнующий его вопрос Кёнсу, подразумевая под ним совсем другое. — Больше через брешь никто не пробрался? Кто знает, какие еще твари живут в вашем мире? — Кроме меня и него, ни одна тварь из нашего мира сюда не просочилась, можете не беспокоиться, — взгляд у Чонина таинственный и глубокий. — И брешь я залатал наглухо. Нет хода ни в ту, ни в другую сторону. — Значит, вернуться обратно ты тоже не можешь? — как факт констатирует Ифань. — Могу, конечно, — пожимает плечами Ким. — Как я уже говорил, способов есть множество. Но я, пожалуй, останусь. — Есть какая-то определенная причина? — с абсолютно бесстрастным лицом интересуется Кёнсу, у которого внутри ураган и наглый кот, рвущийся наружу. Чонин на его вопрос не отвечает, кривит губы в загадочной улыбке и низко кланяется, слыша от Ифаня, что на сегодня может быть свободен. А потом резко хватает Кёнсу за руку и тянет за собой на освещенную ярким солнцем улицу. — Пойдем домой? — линии под ключицами Кёнсу обретают окончательную форму.The end