Веер

Зимы для них самое суровое время. Выжившие умирают быстрее, чем разлагаются ожившие мертвецы. Еды мало, а тепла совсем нет. Все спят в куче и больные и здоровые, страх заразиться простудой, намного меньше страха потерять еще одну человеческую жизнь. Но, в канун Нового года, Дахен не считает идею, прогуляться до ближайшего сувенирного магазина – неудачной. В лагере, в котором они с Саной обосновались, много женщин и детей. Ей и японке пришлось быстро принимать реальность такой ужасающей, каковой она и являлась. Они учились у мужчин стрелять из пистолетов, размазывать головы трупов любым тяжелым предметом, оказавшимся под рукой, они учились выживать. Девушки в лагере были самым важным сокровищем. Во-первых, они были продолжателями рода (во времена зомби-апокалипсиса это совсем не воспринимается как пошлость), во-вторых, они были теми, кто оставался в лагере, когда мужчины уходили на вылазки. И если у кого-то поворачивался язык сказать, что они тихо живут за стенами, когда мужчины кладут жизни к их ногам, то такого человека выкинули бы взашей, не смотря на то, что нынче человеческая жизнь ценилась больше еды и воды. Сана и Дахен за пределами лагеря бывали редко. Иногда, когда кто-то из мужчин тяжело заболевал, они вызывались добровольцами и шли в опасные вылазки с остальными мужчинами. Они больше не были известными участницами трендовой айдол-группы, но такой популярности, которая у них была сейчас, они бы вряд ли достигли ранее. Их маленькие импровизированные выступления без музыки, с приглушенным пением, под тихие и мерные стуки чужих ладошек, были самым прекрасным, что случалось с ними после апокалипсиса. В такие моменты Дахен была счастлива. Она не знала, что случилось с другими одногруппницами, но ей было достаточно видеть, как Сана улыбаясь, уже на достаточно хорошем корейском поет киеми для группки детей. В другое время японка была грустной. Иногда, Дахен видела, как ее плечи дрожат. Сана не плакала, только изредка впадала в неконтролируемую дрожь. Младшая обнимала ее, утыкалась носом в теплую шею старшей, зарывалась пальцами в короткие волосы (так было легче, чем постоянно мыть длинные, свои Дахен тоже отрезала) и целовала. Ей это не казалось странным: целовать единственного во всем белом свете родного человека. И сейчас, когда она тайно выбиралась через окно второго этажа, спрыгивая на козырек подъезда маленькой двухэтажной малосемейки, она думала только о Сане. Магазин, в который Дахен собиралась, она заприметила в прошлую вылазку. Разбитая витрина, разломанный манекен в осколках стекла и огромный веер на противоположной к выходу стене с японскими стихами. Она не считает себя глупой девчонкой, которая решила самоубиться таким нелепым способом: выбраться в город вечером с одной лишь битой наперевес. Дахен считает, что выбрала очень подходящее время. Замерзшие лужи блестят в свете заходящего солнца, она достает фонарик, чтобы был под рукой и цепляет его к поясу, крепко сжимая биту. В мире, где каждый твой шорох может стать смертельным, Дахен придает значения любому оружию, которое не издает оглушительно громких звуков. Пусть, к сожалению любого из выживших, таких не существует. Дорога, покрытая изморозью – скользкая. Снег еще не выпал, но холода уже наступили давно. Дети болеют, а лекарств в аптеках почти не осталось. Дахен помнила много рецептов домашних настоек, поэтому весной, летом и в начале осени они с Саной собирали травы, чтобы лечится в морозные времена. Трупы в холод разлагаются медленнее, поэтому зимой их активность выше, чем в другие времена года. Вылазки становятся реже, и люди пытаются набрать побольше провизии. Праздники для людей уже давно стали пределами мечтаний, ничем иным, как туманным воспоминанием, миражем. Дахен уже давно не прибавляет к своему возрасту цифр, она едва может сказать точно, что сегодня действительно канун нового года, но ей кажется, что для ее японки нужен маленький подарок, частичка ее далекой родины. Темная улица освещена только светом фонарика, болтающегося на поясе у девушки, вокруг нее отвратительный запах мертвых, шарканье по скользкой дороге, глухие удары падающих тел. Некоторые из них не выдают себя даже звуками, потому что голосовые связки давно разложились. Они реагируют на звук, поэтому в вылазках в ночное время, самое главное – не столкнуться с трупом, тогда уж точно учует. Дахен идет по тротуару нужной улицы, прижимаясь к маленьким зданиям, потому что боится поскользнуться, боится, что ее услышат, боится, что никогда не увидит глаз своей любимой и такой родной японки. Но она упрямо идет вперед, потому что не хочет возвращаться назад испуганная, замерзшая и с пустыми руками. Что вдалеке едет мотоцикл, Дахен слышит сразу, в ночной тишине рев мотора просто ошеломляюще громкий. Она наскоро выключает фонарик и вжимается в стену. Выжившие не все придерживаются той же стратегии, что и в их лагере, после апокалипсиса развелось мародеров. Если ее заметят живые, будет так же плохо, как если ее заметят мертвые. Вообще, то, что они на мотоцикле – еще хуже. Звук мотора притянет мертвецов, их станет много, и Дахен придется быть в триста раз осторожнее, чтобы выжить. Люди на мотоцикле совершенно безбашенные. Они едут по замершей улице, размахивая битами, на лету сшибая зомби так, что те разлетаются в разные стороны, бьются о машины, на некоторых из них включается сигнализация и ночная улица тонет в оглушающее громких звуках. Рядом с Дахен раздается хриплое дыхание, и она, не сдержавшись, со свистом выдыхает воздух сквозь сжатые зубы. Зомби делает заинтересованный шаг в ее сторону, девушке ничего не остается, кроме как перехватить биту покрепче и со всего размаху, со всей имеющейся у нее силой, ударить труп по голове. Тело бьется о стену, съезжая на тротуар грудой костей и гнилой плоти, а Дахен с ужасом осознает, что не слышит больше звука мотора мотоцикла. - Бу! – раздается у нее над самым ухом, и она, подскочив на месте, с оглушительным звуком роняет биту. Человек за ее спиной ржет, как гиена, цепляет ее за запястье и проникновенным шепотом вещает, - Это ничего, солнышко, тебе не стоит трупов бояться, пока мы рядом. Он не добавляет «тебе нужно бояться нас», но Дахен и сама понимает это, покуда ледяные пальцы парня сжимают ее запястье до хруста. Она тщетно дергает руку на себя, снова вызывая взрыв отвратительного гиенистого хохота. И внезапно, ей становится ужасно больно. Не из-за руки, нет. Из-за Саны, которая, скорее всего, уже обнаружила ее пропажу и, наверное, японке тоже очень больно. Может, она думает, что Дахен ее бросила. Из-за плохих мыслей девушка пропускает момент, когда ее рука оказывается у губ незнакомца, и он ведет кончиком языка по тонкому запястью. Ощущается это так, будто в море мимо медуза проплыла, леденящее прикосновение, за которым обязательно последует вспышка боли, и Дахен рефлекторно сжимается, зажмуривается, укомплектовывается в размеры, которые не прописаны ей вселенной. И только она уже смирилась со своей участью, как раздается собачий лай. Дахен открывает глаза, чтобы увидеть копну серой шерсти, мелькнувшей между ней и обидчиком. Пес, необычайно большой, сбивает с ног парня и тот даже не успевает вскрикнуть, когда острые зубы выдирают чужую глотку, откидывая в сторону за ненадобностью. Испугавшись, второй парень на негнущихся конечностях, с посеревшим и без того бледным лицом, делает ровно шаг назад, прежде чем его голова слетает прямо к ногам Дахен. Она не смотрит вниз. Она смотрит на оседающий на тротуар труп и видит копну белых, сияющих во тьме волос. И больше ничего. И ей снова страшно, что так холоднокровно расправившийся с двумя человеческими жизнями, жестокий ночной призрак, заберет и ее жизнь, чтобы утолить свою жажду. Но человек лишь подзывает рукой к себе пса. Тот подходит, трется о его ногу, его морда вся в крови, это видно и в темноте. Но человек присаживается на одно колено, обнимает огромного пса за шею, зарываясь лицом во влажную от крови шерсть, и что-то шепчет. Дахен не слышит, но ей кажется, будто таким жестом он дает ей шанс убежать и сохранить свою жизнь. И она разворачивается, чтобы бросится наутек, но скользит на крови и падает, вымазываясь. Ей больно и обидно почти до слез, пока она не слышит за спиной приглушенный хриплый смешок. - На месте твоего парня, я бы привязал тебя к батарее, - говорит он, вставая на ноги и подавая руку Дахен. Голос ей кажется даже более, чем знакомым, но это все было так давно, что вряд ли бы она вспомнила, даже не будь его лицо закрыто маской. - Но ты не на его месте, - обиженно сипит девушка, отталкивая его руку, и поднимается на ноги сама. Он пожимает плечами и прячет ее в карман. - На твоем месте, я бы поторопился, - Дахен не понимает, о чем он говорит. Трупы толпятся у надрывающихся сиреной машин, до них им нет сейчас дела, а потом она вспоминает, ради чего вообще выбралась из укрытия. Она подозрительно косится на парня, не понимая, откуда он знает, а потом переходит пустынную скользкую дорогу, чтобы перебраться сквозь разбитое стекло в магазин и обнаружить, что она не достаточно высокая, чтобы достать веер. Парень, который все это время шел за ней, снова усмехается. Это так знакомо, что Дахен хочет запустить в него чем-то тяжелым. Но он примирительно поднимает руки, медленно приближаясь к девушке, встает так близко, что она забывает, как дышать, а потом достает веер. Снимает с законного места и протягивает ей. Отходит. Она сжимает веер в руках, рассматривая вблизи, и думает, что ей ужасно повезло, что этот странный тип оказался рядом. - С новым годом, Дахен-а, - голос затухает, как радиоприемник, в котором села батарейка. Девушка отрывает взгляд от, несомненно, интересного предмета, ошеломленная тем, что парень знает ее имя. Хочет спросить, откуда, хочет сорвать с него маску, хочет откапать в глубинах воспоминаний оппу, который однажды принес в укрытие маленького, тощего серого щенка. Принес, и был выгнан, потому что лишние рты никому не нужны. Дахен вспоминает, как стояла на крыше и смотрела на его удаляющуюся спину, чувствуя противный привкус предательства и боли. Помнит, как кто-то из парней хвастал, что напыщенный парниша превратился в зомби, и он убил его. Помнит чувство вины и слезы на плече Саны. А сейчас, она стоит в заброшенном магазине почти год спустя, обнимая японский веер, а напротив нее на столе противный розовый заяц, в целлофановом пакете, заляпанном кровью. И висящее в воздухе его голосом «Дахен-а». Она возвращается в укрытие, не понимая как. Дрожащими руками вручает Сане веер и зайца. В ответ получает звонкую пощечину, нежные объятия и сбивчивым шепотом «никогда так больше не делай». - Юнги-оппа жив, - говорит в ответ надломленным голосом, срываясь на слезы. - Я знаю, - отвечает Сана голосом, каким разговаривают психиатры с душевнобольными. Но Дахен ее не винит. Лишь обнимает крепче и плачет сильнее.