Безалкогольное

Окно поросло серебристым размашистым росчерком инея, тонкой резной наледью. А за ним разливается тихая чистая морозная ночь, хрусткой снежной коркой скрипя под массивными всесезонными сапогами - один носок под них - летом, два - осенью или весной, три - зимой. Юхи кажется это забавным. У Асумы было по две пары обуви на каждый сезон. Морино Ибики не похож на Асуму. Настолько, что их можно назвать противоположностями. Гулкий стук в дверь отрывает женщину от теста. Куренай быстро моет руки в холодной воде и, не вытерев их, несется к двери. У Ибики крупный красный нос и такие же раскрасневшиеся чуть впалые щеки. Побрился. Неужели. Юхи прыскает со смеху и берет протянутые пакеты с продуктами и подарками. Морино стягивает сотню раз залатанное маскировочное пальто, отряхивает шапку от тающего снега и поправляет бандану. Дверка тумбочки скрипит, когда мужчина открывает ее, чтобы поставить туда обувь. Шиноби хмурится, лезет в тощий рюкзак и выуживает оттуда флакончик с маслянистой жидкостью. Капнуть на петли, смазать, провернуть - дел-то на пару секунд - и ничего не скрипит. Морино не из бедных. Он просто из тех, кому нужен кто-то на кого можно потратиться. На себя-то зачем? Пирог уже в духовке, стол заставлен кучей блюд, и не то что бы хотелось думать о том, как они называются. Сын Куренай спит, чтобы не капризничать ночью, когда нужно встречать грядущий год. У Морино Ибики большие наждачно-шерховатые ладони. Особенно по сравнению с крохотными ладошками Юхи Куренай. Она сильная. Она шиноби. Она воевала. Она худенькая невысокая уставшая женщина с маленькими ладошками. Асума был смешным, открытым. Асума окрылял, опьянял. А Ибики. Ибики всегда молчит, отвечает всегда односложно, кратко и до тошноты по существу. Ибики тверд и надежен, как сама земля. С ним просто спокойно и отчего-то тепло. С Морино можно быть собой. Он никогда никого не осудит: есть факты, причины и следствия, а комментарии и оценка несущественны. У него уставшие полупустые глаза. Такие же, как и у Куренай. У него шрамами исполосовано лицо и изуродована голова под банданой. У Куренай сын и серебристой проседью жилкуется ворох непослушных волос. И этот маленький едва зарубцевавшийся шрам спит в соседней спальне, подложив под пухлую щечку розовую крошечную ладошку. Юхи хочется напиться вусмерть - до беспамятства. Но алкоголя в ее доме давно уже нет. У нее теперь вся жизнь такая - безалкогольная. Асума опьянял и окрылял, а Ибики прост и надежен, как сама земля. Ибики безалкогольный. Горячий пряный чай парует, грея руки, подбородок и нос. Скоро будить сына. Морино смотрит в тарелку, за все время, так и не притронувшись. А у Юхи рука тянется к выцвевшей от времени бандане, снимает ее, игнорируя удивленный взгляд мужчины. Куренай целует уродливые шрамы так, как Ибики играет с ее сыном, как сажает того на колени и читает вслух справочник по боевым действиям в полевых условиях, как носит продукты каждый божий день и кладет теплую жесткую большую ладонь ей на плечо, успокаивая без слов - безалкогольно. Морино просто осторожно приобнимает ее одной рукой. И слов не нужно. За окном морозный ветер воет старым серебристым волком, тлеют угли в крохотном подобии камина, отсвечивая зыбкими алыми краями. Скоро будить сына. Но это чуть позже - нужно допить чай, пока тот не остыл. Куренай неожиданно понимает: она давно уже ни о чем не жалеет. У нее теплый душистый чай, сын и надежный друг или даже больше. Просто теперь у нее такая жизнь - безалкогольная.