Волк в овечьей шкуре

No, I can't wait much longer Нет, не могу я больше ждать! It needs to happen now Мне необходимо, чтобы всё случилось сейчас. 'Cause I can't spend the rest of my life Не могу же потратить всю жизнь на то, Chasing you around Чтобы снова и снова пытаться подступиться к тебе. I want to get much closer Хочу быть ближе.

Юри Кацуки. Неудачник. Застенчивый. Стеснительный. В принципе, ничего интересного. И когда Юра впервые его встречает, то… не замечает. Просто не замечает. На фоне Юри серая стена кажется куда интереснее. Юра проходит мимо и не замечает чужого настырного взгляда в спину. Пожалуй, Юра бы так никогда и не узнал, что в его университете учится какой-то Юри Кацуки, если бы не Витя. К слову про Витю (хотя лучше Виктор). С ним Юра был знаком, чтобы не соврать, лет с семи. И вот кого-кого, а его трудно было не заметить. От этого человека за километр несло самоуважением, харизмой и привлекательностью. Находясь рядом с Виктором, Юрий ощущал его силу, его уверенность — и это было именно тем, из-за чего дрожали ноги. Просто Виктор — это что-то типа идеала. Он красив, умен, интересен. Он из разряда «что-то», потому что описать его одним словом, кажется, просто невозможно. Юра поступил в тот же университет, что и Виктор — правда, на другую специальность. Но это было неважно. Важно лишь то, что виделись они довольно часто, а Юре, в принципе, большего и не надо. Не то чтобы он влюбился — нет, вовсе нет. Это было что-то более реальное и что-то, что вызывало у них доверительные отношения. Но не друзья. Что-то между двумя плоскостями, между которых они застряли и, в принципе, выбираться оттуда не особо и хотели. Да и разбираться со всем этим тоже. Юре было семнадцать, когда он поступил. Виктору — двадцать один, пятый курс. И нередко Юрий замечал, что кто-то периодически таскается с Витей. Но он особо не придавал этому значения — слишком серый, чтобы заметить. Слишком тень, чтобы быть подходящей партией для Виктора. То ли дело Юра — и энтузиазм, и индивидуальность, и всевсевсе, что нравится Виктору. Юра нередко ловил себя на таких мыслях, совсем не в тему краснел, но продолжал не придавать этому значения. — Юра~ Плисецкий невольно вздрагивает, когда слышит голос Виктора. Он поворачивается, и видит рядом с ним ещё и эту тень. Чувство, сродни ревности, вгрызается куда-то в межреберное пространство. Но Юра быстро успокаивается — слишком тень, слишком серый, слишком. У тени очки, темные-темные волосы и неуверенный взгляд. И Юра на пару секунд ловит себя на мысли, что он вызывает что-то сродни жалости. И это максимум, что может испытывать Юра вот к этому. — Я как-то хотел познакомить тебя со своим хорошим другом, — Виктор пихает локтем эту самую тень, и та вроде как подала признаки жизни. — Ю…Юри. Кацуки, — он заикается и краснеет. Юра фыркает. И почему-то злится из-за того, что его имя созвучно с именем вот этого вот нечто. — Юра Плисецкий, — выдавливает из себя он и смотрит исподлобья. Юри Кацуки нервно сглатывает. Знакомство не удалось. Безнадежность ситуации замечает даже Виктор, который выглядит не то что напряженным, растерянным, скорее. Он придумывает какой-то глупый предлог и утаскивает Юри куда-то в сторону. Юра пожимает плечами. — Познакомь-познакомь, дальше я сам, — передразнивает голос Юри Виктор и смотрит на зажавшегося парня. — Ты бы сначала имя научился выговаривать, тьфу ты! Юри виновато пожимает плечами. Юри давно заметил Юру. И бесстыдно для себя влюбился. Вот так просто. С первого взгляда. В парня. И более слов не надо, чтобы понять, что Юри неудачник даже в любовном плане. Юра в жизни не посмотрит на парня, а тем более на такого стеснительного и зажатого. — Ну, что теперь делать будешь? — Виктор что-то ищет в карманах, а потом, будто опомнившись, махает рукой. — Ничего. Не мое это. — Как ты можешь знать, твое это или нет, если ты ни разу не пробовал? — Вить, ты хоть себя не обманывай. Да и меня с собой не ровняй. Ты его взгляд видел? Да что там, ты же его лучше других знаешь, ясно, что он на меня не посмотрит. — Юра на всех так смотрит, — и усмехается. — Не, я это так не оставлю. — Даже участвовать в этом не хочу. — А я у тебя что, спрашиваю? Юри тяжело выдохнув, покачал головой. Наглее русских природа, видимо, людей не придумала. А Виктор и вправду пытался что-то делать. Их компания из двоих резко разбавилась Кацуки. Юра, пожалуй, лицо Юри видел чаще, чем Виктора. Но это лишь раздражало, и единственное, что бы хотел сделать Юра — дать по лицу этому Юри и больше никогда его не видеть. Никогда. Юри пару раз цеплялся за Юру, пока он шёл домой. И тогда, пожалуй, его смелости удивлялся не только Плисецкий, но и сам Юри. По крайней мере, он пытался просто сдружиться. На большее он не надеялся. Да и это, как он думал, не нужно ни ему, а тем более Юре. Он просто хотел показать, что с ним тоже можно разговаривать и смеяться. Что он, конечно, не лучше Виктора, но и не намного хуже. Хотя в последнее верилось меньше всего. Сравнивать то, где находился Витя, и то, где Юри — было не то чтобы не разумно, скорее просто не имело смысла. Достаточно просто посмотреть на них, чтобы понять, кто из них космос, а кто — лужа. Но Юри продолжал наивно верить, что когда-нибудь Юра углядит в нем хотя бы одну звезду. Но Юра лишь раздраженно фыркал и демонстративно подходил ближе к Виктору. И от этого жеста у Юри, будто где-то под сердцем, что-то нещадно ныло. Но что именно, он и не знал, поэтому просто терпел. Да и выбора особо не было — а что ему ещё оставалось, кроме как сквозь пальцы наблюдать за резкостью и раздражением к нему и какой-то подвластностью и мягкостью к Виктору? Вроде как и ничего. Стоять, терпеть, ждать. А чего ждал — сам не знал. Юра не слушал, не смотрел, не обращал на него внимания. Юра держал его за пустое место. И с этим ничего не поделать. Просто смириться. Просто Плисецкий вот такой вот — и нельзя его в этом обвинять. Точно так же, как и нельзя обвинять Юри в его поведении. Просто звёзды не сходятся, как ты из кожи не лезь. Юри никогда не сможет стать похожим на Виктора. А Виктор не сможет помочь, как бы тот не хотел. — Знаешь, Юри, в тебе чего-то не хватает, — Виктор многозначного глянул на Юри, а после краем глаза на Юру, следя за его реакцией. Но тот лишь закатил глаза. — Ага, уверенности в себе, — едва ли не под нос пробубнил Кацуки, Виктор вроде как услышал, Юра — нет. — Я про твою внешность, — Никифоров чуть склонил голову на бок, а после коснулся рукой лба Юри. — Решил прикрыть мой большой лоб? — Кацуки, пожалуй, редко упускал возможность подшутить над самим собой. — Нет, ты не пробовал зачёсывать волосы назад? — Виктор убрал чёлку, отрывая лицо. — О, знаешь, ты выглядишь намного лучше! Юра, как тебе? — Отъебись, — Юрий, вроде как, глянул боковым зрением, а после опустил голову вниз, будто и не хотел на него смотреть. Юри подмечает его странную реакцию — для Юры более характерно было бы как-нибудь подшутить, но… смущённо отвернуться. Смущённо?! Кацуки сам покраснел от таких мыслей. Кацуки всё понимает, когда видит, как Виктор ему подмигивает. Юри никогда не станет похожим на Виктора. Но Юри может стать похожим на то, что нравится Юре. На следующий день Кацуки приходит в университет с зачёсанными назад волосами и линзами. Сменить образ с стеснительного школьника на взрослого парня оказалось легко. Спросите в следующий раз у Юри, как перейти с уровня: «Добрый день, могу ли я подать вам ваше пальто?» до «Зови меня папочкой». Не то чтобы от одной прически и отсутствия очков застенчивость и неуверенность куда-то пропала, но Юри по крайней мере чувствовал себя как-то… раскованнее? Он не знал. Но то, что Юра не подшутил касательно его нового образа — как минимум что-то из разряда «вау». Виктор говорит: — Веди себя уверенно. И говорит: — Можешь даже иногда его игнорировать. И говорит: — Ты ведь можешь показать, кто тут папочка? — Папочка? — растерянно переспрашивает Кацуки. — Обычно так девушки называют своих состоятельных и крутых ухажёров. — Но он ведь не девушка, а я — не состоятельный и крутой ухажёр. — Но ты можешь быть просто крутым. Юри вздыхает. Если кто-то из них двоих и папочка, то явно не он. Юрий продолжает его сторониться, продолжает зло смотреть. А Юри это почему-то начинает нравиться. Не то чтобы все его действия были безрезультатными. Если сам Юра продолжал настырно пытаться держать Кацуки на расстоянии вытянутой руки, всем своим видом показывая, что последнее, чем бы он интересовался, был бы Юри, то с Кацуки было по-другому. Он сам всё делал за двоих, пытался казаться настырнее, увереннее. Юри носит чёрные рубашки, кожаные браслеты и лаки страйк. Юри курит только когда нервничает. Он курит каждый раз, когда находится с Юрием. Юра знает причину. Юра усмехается. Кацуки иногда меняет обычные линзы на голубые. И тогда даже Юра сквозь зубы признаёт, что это выглядит круто. Брюнет с голубыми глазами и сигаретным дымом. Прямо как с картинки. Мечта в миниатюре. — Что ты забыл в России? — Юра бесстыдно залазит рукой в чужой карман, высовывая оттуда пачку сигарет и зажигалку. — Студент по обмену, — Кацуки следит за каждым его движением. И сердце бьётся быстрее с каждым вздохом Юры. — То есть долго ты моё лицо видеть не будешь. Кацуки видит, как Юра на пару секунд замирает. Так, будто испугался. И вместе с ним замирает и сердце Кацуки. Юри на пару секунд теряется в глупой догадке и из рук едва ли не падает сигарета. — И слава Богу, — фыркает Юра и закуривает. И в самом деле. Юри же не Магомет — гора не идёт к нему. Да и сам он к ней подойти не может. Юри продолжает ходить с зачёсанными назад волосами и линзами. Просто свыкся с таким образом. Просто свыкся, что хоть на вид ему дают чуть больше двадцати трёх. А Юре, вроде как, уже всё равно: и на волосы, и на сигареты, и на самого Юри. Вроде, был когда-то интерес. Вроде. Кацуки не берётся утверждать. Юри Кацуки. Самый херовый герой-любовник. Когда Юри случайно касается его плеч, Юра вроде не вздрагивает. Когда руки — не отшатывается и даже не шипит. Возможно, ему уже стало настолько всё равно, что даже замечать не особо охота. Но Юри хочет верить в чудо. Скоро же Новый год — должно же ему хоть что-нибудь перепасть. А на Новый год, в принципе, чудо уже то, что празднует они его втроем, без пьяной незнакомой компании. Виктор спокойно приглашает в свою квартиру, видимо, сам понимает, что праздновать в общаге — не самое лучшее. Юри не умеет пить. От слова вообще. Поэтому, в принципе, пьет свой стакан с вроде как виски третий час. Виктор и Юра, как бы выразились в России, уже никакие. И Юри может перестать смотреть на ёлку. Юри может смотреть на Юру. Потому что тому уже, вроде как, всё равно. Юри почему-то хорошо-хорошо. Несмотря на пьяных друзей, чувство какого-то странного уюта, тепла держит за плечи. Чувство того, что всё у него хорошо. И в своём Новогоднем желании он, в принципе, не желает того, чтобы встречаться с Юрой. Или потрахаться. Нет, вовсе нет. Юри загадывает то, чтобы он смог его обнять. Хоть раз. Ощутить тепло его тела, запах кожи и волос. К трём ночи Виктор поднимает белый флаг (подушку, точнее) и говорит, что уходит от них. Юри сначала не понял, о чём он, но после того, как тот пять раз ударился об диван и косяк, ушёл в спальную, понял. Хорошо, что хоть блевать не начал. — Юри~ Кацуки вздрагивает, когда слышит голос Юры. Который впервые назвал его по имени. Который впервые его позвал. — Что? — Юри абсолютной трезвый. У него не дрожат руки, он не пахнет алкоголем, а язык не заплетается. — Знаешь, что я знаю? — Даже страшно представить. — Я знаю, что кто-то из этой компании втюрился в парня, — и смёется. Так пьяно, но вроде как искренне. — Знаешь, кто? — Кто? — Ты, Юри, ты, — Юра допивает что-то из своего стакана и встаёт со стула. Юри не удивляется. Даже не вздрагивает. Юра пьяный. До неприличия пьяный. Едва ли он завтра вспомнит, что был Новый год. А о таких мелочах даже думать не стоит. Юра, пьяно пошатываясь, идёт к Юри и тянет за грудки. Кацуки тяжело выдыхает и встаёт, смотря сверху вниз. У Юры прекрасные зелёные глаза. Реально прекрасные. Никакие линзы с его глазами не сравнятся. И сейчас, когда он мог спокойно смотреть в них, руки будто едва задрожали. Юра был близко-близко, не отталкивал, смотрел в глаза. Будто в сказку попал. Юри вздрагивает, когда Плисецкий внезапно вздёргивает голову вверх, приоткрывает губы и закрывает глаза. И так и замирает. Юри непонимающе смотрит то на губы, то на красные щёки. А сердце стучит быстро-быстро. Юри никак не может угнаться за его ритмом. У Кацуки начинают дрожать ноги. Кацуки не понимает, что происходит сейчас. У Кацуки, вообще-то, есть совесть. И он понимает, что целовать пьяных парней — как минимум неприлично. Но Юри Кацуки наклоняется и целует. Не то чтобы неумело, но как-то неловко. А Юра не отстранился спустя пару секунд вроде как даже наоборот — прижался. Юри напрягся, когда почувствовал, как его лица коснулись чужие горячие ладони. Поцелуй, как ни странно, не был резким или грубым, каким-то нежным, чувственным. И Юри от этого невольно сам расслабился, обняв за талию. Юри ощущал его тепло, даже жар, ощущал ласковые поглаживания, ощущал всего его. И это было так… чувственно, нежно. Это было просто превосходно. У Юри не было слов, чтобы это описать. Это было нечто. Юри судорожно выдыхает, когда Юра, не прекращая поцелуя, тянет его куда-то на диван. И от осознания того, чего хочет Плисецкий, у Кацуки дрожит просто всё. — Юра, ты хоть головой думаешь? — едва ли не шипит Юри, когда ощутил руку парня под своей рубашкой. Он оперся одной рукой о спинку дивана, нависая над Юрой. — Знаешь, сейчас ты даже на мужика похож, — шепчет Юра, игнорируя фразу Кацуки, и проводит пальцами по линии скулы Кацуки. — Хочешь, да? Скажи мне правду, Кацуки. Хочешь меня, да? — Хочу, — сдавленно говорит Юри, сглатывая странный комок в горле. — А я даю, чувствуешь связь? — Ты пьян. — А ты влюблен. Мы в одинаковом положении. И дальше Юри, почему-то, слышать не хочет. Он целует сам, первый, настырно и уж точно грубо. А Юре, кажется, едва ли не всё равно на происходящее. Кацуки пока не стыдно за то, что он воспользовался его положением. Стыдно будет завтра. А сейчас очень даже хорошо. Юри целует беспорядочно куда попадется — кусает шею, целует плечи, вылизывает плоский живот. Юра что-то неясно шепчет и перебирает пальцами его тёмные волосы. Юре кажется, что Кацуки везде и его слишком много. И ему слишком жарко, чтобы соображать ясно. Юри гладит коленки, поднимаясь вверх, к бедру. И от этого нарочно медленного движения у Юры всё сводит. Руки у Юри сильные, с грубой кожей, и от каждого его касания дышать становится сложнее и сложнее. Кацуки гладит бёдра, долго и настырно ласкает между ног, заставляя Юру выгибаться в спине и зажимать рот ладонью. Ноги разъезжаются, и Юра отчаянно хватается руками за чужие плечи, притягивая к себе ближе. Юри ощущает его жар, дрожь, ритм его сердца. Кацуки тяжело дышит в шею и шепчет: — Могу я? Юра откидывает голову назад и, беря лицо Кацуки в руки, смотрит в глаза. У него в глазах столько желания, возбуждения, и смотрит он так, будто умоляет. — Кацуки, не тупи хоть сейчас, а? Юри тяжело выдыхает и пытается не церемониться. И с первым толчком Юра не выгибается, не стонет, лишь болезненно жмурится, заставляя Кацуки нервно замереть. — Не тупи, блять, — зло шипит Юра, хватая его за плечи и притягивая к себе близко-близко. Юри двигается медленно-медленно, и только когда вместо странного шипения смог услышать тяжелые выдохи, позволил себе расслабиться и подстроиться под определенный ритм. Юрия под ним едва ли не трясет, он тихо постанывает и кусает за шею. Движения резкие, глубокие, такие, что у Юрия под веками вспыхивают звёзды, а ноги дрожат как-то неестественно сильно. Юри шепчет что-то такое глупое-глупое, двигается резче и обнимает крепко за плечи. Юре хорошо, жарко и…. господи, блять, не останавливайся. Эйфория накрывает волной и Юре кажется, что он даже не дышал. — Ну, с Новым годом, блять! — восклицает едва ли отдышавшись Юра. Юри усмехается. Новогоднее чудо воздалось в тройном размере. * Юрий просыпается позже всех на диване и, что странно, в одежде. Первую минуту он думает, что всё, что было вчера — сон. Но болящая задница в миг напомнила, что он реально переспал с Кацуки. И это, вроде как, даже не расстроило. Юра невольно улыбается, как там было? «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке»? Юра подмечает, что, наверное, не испытывая к ним вообще ничего вряд ли бы полез. — О, я-то подумал, что ты уже умер. — С этой головной болью до смерти мне недалёко, — Юра кое-как встал и огляделся в поиске пива или воды. — А где этот Кацуки? — достав из-под стола бутылку с, вроде как, водой, спросил Юра. — Так обратно в Японию уехал, он тебе что, не говорил, что он… — Куда уехал? — голос вышел каким-то сиплым, из рук выпала бутылка. — В Японию, — неловко повторил Витя. — А ты-то чего так реагируешь? — Блядский ублюдок, — взгляд у Юры становится каким-то неестественно злым. — И давно он? — Да минут десять назад, тебя будить не хо… — Отлично, я ему в глаза скажу то, что хотел сказать уже как полгода, — Юра резко вскочил с дивана. — Что сказать? — Что он тупое ссыкло. Да ещё и мудак. — А, вот оно что, — Виктор понимающе кивнул. Юра, едва найдя телефон и надев куртку, выскочил в подъезд. Конечно, чего он мог ещё ожидать от него?! Ясно же, что побоится в глаза смотреть, побоится поговорить. Но он в глаза ему сейчас всё скажет! Пускай уезжает хоть в Японию, хоть в Африку, хоть на Чёртовы Матерные острова, Юре всё равно! Только в глаза всё скажет, всё, что думает, вот тогда пускай валит. Чёртов ублюдок. Конченный мудак. Волк в овечьей шкуре. А так долго притворялся хорошим — подойти боялся, да и целовался робко так, будто впервые. Он казался таким добрым, хорошим, а на деле — трахнул и ушёл. Как истинный мудак. От злости у Юры дрожат колени и трясутся руки. А от злости ли? Он, всё же, не знал. Возможно, ему было обидно. Чертовски обидно за такой поступок. Да, Кацуки не из самых смелых, но надо же хоть каплю совести иметь. В такси Юра кусает губы и, кажется, хочет немного плакать. Не то чтобы он настолько чувствителен, но в межребёрном пространстве что-то будто ноет. Так же, как и при первой их встрече. И чувство ностальгии вгрызается в лёгкие, не давая дышать. Утро после Нового года. Нет ни счастья, ни радости. Ничего. И в этом виноват блядский Кацуки. В аэропорту людей не так уж и много. И найти среди всех этого выродка не составляет труда. Стоит со своими блядскими линзами, спокойный, даже не сонный. Юра вдыхает побольше воздуха и идёт к нему. Юри выглядит удивленным, но и слова не успевает сказать. — Надеюсь, после такого ебучего поступка ты счастлив. Я всегда считал тебя трусливым уродом, но чтобы настолько — ты превзошел самого себя, Кацуки! И знаешь, это просто крутой поступок — уебать обратно в свою ебанную Японию! Будь счастлив, будь проклят, — у Юры голос чёткий, без всякой там дрожи и истеричных ноток. Юра хочет уйти, но Юри хватает его за руку. — Так ты что… не хочешь, чтобы я уезжал? Ты бы хотел встре… — Я хочу, чтобы когда-нибудь с тобой поступили так же, как и ты со мной. — Нет, послушай меня! — у Юри в глазах внезапное сумасшествие и в движениях уверенность, он хватает его за предплечья и, смотря в глаза: — Я…я думал, что ты ненавидишь меня после того, как я воспользовался твоим положением! Я… ты мне вправду нравишься. И тогда нравился, и сейчас, но больше всего я боялся, что мог увидеть твои глаза после вчерашнего. Да, я струсил, но если бы я знал, что ты тоже меня… — Ничего я к тебе не испытываю! — Я… я попытаюсь вернуться! Через пару дней, неделю — максимум! Подождёшь же, да? Я исправлюсь, честно. Ты только подожди немного. — Да иди ты нахуй, Кацуки. Юра фыркает и уходит. А Юри улыбается глупо-глупо. Сейчас уже явно без злобы было, да и покраснел явно же не от злости. Юри вернется. Чтобы обнять уже не пьяного Юру. Чтобы попытаться загладить эту реально глупую ситуацию. Чтобы показать, что он не трус и может быть очень даже уверенным. Через пару минут на телефон Юри приходит смс от Юры. Юра 10.34. Твой максимум — неделя. Не вернёшься в этот срок, можешь даже не возвращаться. Кацуки улыбается. Новогоднее чудо, видимо, действительно существует.