Побратим змея

      Подъем был пологим и по первому времени не слишком заметным. В этом и было его коварство: если круто забирающая вверх тропа напоминала бы о необходимости беречь силы, то путь по Запретному лесу выматывал постепенно, почти незаметно – но неуклонно. Завалы бурелома, переплетенные между собой колючие ветви деревьев и кустарников, предательски зыбкая опавшая хвоя под ногами, так и норовящая выскользнуть из-под стопы – все это вкупе с необходимостью постоянно соблюдать осторожность и быть начеку на случай опасности делало путешествие юных охотников весьма тяжелым и утомительным.       Через несколько часов пути, когда Лучезарная достигла своей самой высокой точки, Тур, сын вождя, объявил привал. Местом для него была выбрана небольшая поляна, посреди которой журчал тоненький ручеек. Увидев его, юноши, утомленные жарой и трудным переходом, отставив копья, опустились на колени рядом с водой, спеша утолить жажду. Тур, однако, не последовал их примеру: остановившись у края поляны, он зорко оглядывал окрестности и прислушивался, не раздадутся ли поблизости звуки, возвещающие о приближении хищников.       Последних тут хватало – кабаны и родичи* представляли наибольшую опасность; однако и лоси, и олени, и даже барсуки в период гона сбивались в большие стаи и стада, теряя всякий разум и яростно обрушиваясь на любого, кто имел неосторожность забрести на их территорию. Кроме того, не стоило сбрасывать со счетов пещерных медведей: пусть они водились выше в Потусторонних горах – но препятствий, способных помешать им спуститься туда, где находились охотники, по существу не было.       Сейчас, однако, все было тихо, и молодой предводитель уже было чуть расслабился – но, бросив беглый взгляд на жадно пьющих товарищей, враз потемнел лицом и резко огляделся по сторонам. Осмотр, видимо, не принес успокоения, и с губ его слетел короткий возглас:       – Кныш!       Охотники вздрогнули, отрываясь от питья, заозирались. Сейчас они напоминали вспугнутых оленей, готовых, в случае опасности, молниеносно сорваться с места.       Понять причину волнения Тура оказалось просто: худощавого охотника среди них не было.       Юноши повскакивали на ноги, затем трое из них, повинуясь короткому приказу вожака, устремились вслед за ним обратно в лес; отправляться на поиски всем было нецелесообразно: пропажа пропажей, а охоту и разведение костра никто не отменял.       Усыпанная толстым слоем хвои земля упруго ложилась под ноги бегущих вниз по уклону охотников. Никто из них не имел представления о том, как давно и насколько далеко отстал от них Кныш, равно как и о том, как далеко он мог, плутая, отойти от маршрута, по которому они двигались. С учетом этих соображений, поиски могли затянуться надолго и привести к весьма непредсказуемым результатам...       По счастью, не успев еще сильно удалиться от стоянки, они услышали крик, доносившийся откуда-то сбоку. Несколько минут стремительного бега – и они оказались на поляне, похожей на место их привала, но меньшей по размерам. На ней обнаружился пропавший юноша, судорожно прижимающийся спиной к древесному стволу. Прямо перед ним, на расстоянии вытянутой руки, злобно визжал и рыл копытом землю крупный дикий кабан. Слаженного вопля четырех мужских глоток и брошенного в его сторону копья, однако, хватило, чтобы хряк завизжал — теперь уже испуганно — и всей тушей рванул в чащу, с громким треском ломая кусты.       Увидев, что опасность миновала, охотники приблизились к соплеменнику. Вожак шел впереди. Подошел. Увидел лежащее на земле копье горе-охотника, видимо, просто брошенное им во время панического бегства. Заметил болтающийся на поясе нож, который владелец даже не попытался выхватить.       Помолчал.       Кныш, как звали худощавого охотника, опустил голову и втянул ее в плечи, словно ожидая удара. Но его не последовало.       – Медленно ходишь.       Ни гнева, ни издевки не слышалось в голосе вожака – но Кныш понимал истинное значение этой короткой констатации факта: охотник, преследующий дичь (или, что тоже иногда случалось, удирающий от нее) не может не быть быстрым. Медленно двигаться означало верную смерть.       – Ты хорошо сделал, – прошептал он, касаясь ладонью груди и все еще не в силах поднять взгляд на своих спасателей. Те, однако, уже двигались вслед за предводителем к краю поляны. Кныш вздохнул: то, что Тур не задержался ни на минуту, чтобы дать ему перевести дух, и уж тем более не помог нести тяжелое копье, говорило лишь об одном: он не будет церемониться с замухрышкой или щадить его. Нет, добивать или вредить специально тоже не станет – но главное для него – судьба группы, а не самого слабого ее участника. А значит, выживание Кныша зависит лишь от самого Кныша. Осознав это, охотник подхватил с земли свое оружие и поспешил за удаляющимися собратьями.

***

      Оставленное место привала встретило их запахом дыма: оставшиеся на поляне охотники уже разожгли костер, а совсем скоро из лесу выбрались и добытчики, принесшие двух крупных птиц и кролика.       Кныша собравшиеся приветствовали короткими возгласами, в которых мешались облегчение и изрядная доля раздражения. Охотник, принесший птиц, молча бросил их к ногам пропажи: ощипывать птицу было делом трудоемким, неприятным, а главное – традиционно считавшимся женским. Разумеется, во время Большого путешествия грань между мужскими и женскими занятиями стиралась: охотники, например, готовили еду и обустраивали место для ночлега – но свалить неприятную работу на незадачливого собрата (а заодно и указать тому его место) – такой возможностью пренебречь было невозможно.       Кныш молча принялся за дело, сосредоточившись на птичьей тушке в руках и стараясь не замечать взглядов, которые бросали на него другие охотники. Он не строил иллюзий: то, что к его исчезновению отнеслись более-менее спокойно, имело одну причину: обитатели Того-Что-По-Ту-Сторону становились в последние круговороты все более жадными до жертв, взимаемых за пропуск охотников, совершающих Большое путешествие, на заповедные земли. Правда, видимо щадя Род, выбирали они, как правило, самых тщедушных и хилых членов группы. Так что в отведенной ему роли Кныш нисколько не сомневался. Он — тот, кому суждено навек остаться в зачарованном краю. Впрочем, так ли это плохо?...