Побратим змея

      «Ты готов, хороший-мне? Танец скоро начнется, поспеши...»       Ёль выслушал новость с по-взрослому решительным и одновременно по-детски упрямым выражением лица. Кнышу даже подумалось на миг, что, возможно, именно с таким лицом его рыжий помощник шагал когда-то в Ночь Излома за Белую границу – делал самый сложный и одновременно, по странному стечению обстоятельств, самый необходимый шаг в своей жизни.       – Уходишь?.. – хрипло переспросил он. – Что ж... Я, наверное, всегда знал, что этим закончится.       – Правда?       – А как же. Я ж всего на три круговорота тебя младше. Ясно же было, что не до старости мне в преемниках ходить, – он помолчал, затем продолжил уже серьезнее: – Я рад, что ты смог принять правду и пойти за ней. Мне видится, когда делаешь неверный выбор, потом сложнее вернуться к правильному. По правде говоря, я здорово переживал за тебя в последние полные лики. Да и не только за тебя...       Кныш понимающе кивнул.       – Ты чувствовал, что происходило с миром из-за меня, верно? Что он слеп, так же, как и я?       – И не только я. Тайн и Фальком тоже говорили об этом. Правда, вряд ли они смогли увидеть, что это как-то связано с тобой. Я и сам не могу в это до конца поверить, – он усмехнулся, на лице его было удивленное, но в то же время радостное выражение. – До такого я даже в своих байках додуматься не мог! Всю жизнь мечтал духов увидеть – и вот!..       Он пристально оглядел своего собеседника с головы до ног, затем добавил уже серьезнее:       – Мне радостно, что я знал вас двоих, когда вы были Рослыми. Не знаю, смогу ли узнать вас так же хорошо теперь. Но я постараюсь. Мой путь передо мной, и я буду по нему идти, буду учиться говорить с духами. А там, кто знает. Может, однажды я смогу поговорить и с вами.       – Я даже в этом не сомневаюсь... Глаголящий Ёль.       Мужчина, несмотря на серьезность момента, усмехнулся.       – Глаголящий? Я не буду Внемлющим, как ты?       Кныш отрицательно качнул головой:       – Мы все же слишком разные, и слишком по-разному общаемся с духами. Я их слушал... Или не слушал иногда. А ты обязательно научишься говорить с ними, по-настоящему говорить. А потом Рослым будешь рассказывать. Так что Глаголящий ты и есть.       – Мое сердце становится больше от этого прозвания, – искренне ответил Ёль, обнимая его. – И... Я правда надеюсь, что еще встречусь с вами обоими, где бы вы ни были. Однажды ведь это станет возможным, правда?       Он слегка скривил губы в улыбке, но глаза его подозрительно блестели.       – Станет. Обязательно станет, – уверенно ответил Кныш.       Затем были объятия Анхэ, Миру, вождя Шоха, Фетхи и всех, кто стал Внемлющему за эти круговороты действительно близкими и дорогими.       Когда же Лучезарная начала клониться на свое ложе, высокую фигуру его заметили на пути ко входу в Холмы предков. Это кого-то встревожило, мол, нечего Рослому в Холмах ночью делать, – но те, кто знал Кныша лучше, лишь одобрительно, со значением, кивали головами: все верно, примиряться и прощаться нужно не только с живыми... И судя по умиротворенной улыбке Внемлющего, когда он на следующее утро вернулся в селище, они были правы.

***

      Род вышел на центральную площадку селища поголовно весь – от немощных стариков до женщин с грудными младенцами. Если не считать обрядов, в последний раз, как вспоминалось поселянам, такое было в конце Долгой зимы, после известия о кончине Анха, когда Кныш занял его место. Тогда для племени начался новый этап жизни – а сейчас, похоже, должен был начаться еще один – да не только для них, но и – шутка ли,– для самих небесных светил! Пусть после того, что произойдет, Светлоликий и Лучезарная вновь словно бы расстанутся, разойдутся каждый в свою сторону – но их, Рослых, не обманешь: они-то точно знают, что отныне Светила расходятся лишь для того, чтобы соединиться вновь. Ибо в одних шатрах они, и един план Отца для них обоих.       Когда начало темнеть, поселяне невольно поежились: ночь среди ясного, яркого восхода была, правду сказать, явлением невообразимым, и потому ждали его не только с нетерпением и захватывающим интересом, – но и, несмотря на все пояснения Внемлющего, с изрядной долей боязни.       Только Айрат, казалось, общей оторопи не разделяла: деловито обнюхивала напоследок подросших щенков, и, кажется, что-то тихонько им говорила – делилась последними наставлениями.       Однако же когда Светлоликий начал всходить на ложе супружницы своей, замерла и она, плотно прижавшись к ноге Кныша, словно стараясь подчеркнуть, что не останется в стороне от путешествия, что вот-вот должно было начаться.       Когда долину укрыли густые сумерки, Внемлющий, до той поры неотрывно смотревший в небо, почувствовал, как чьи-то сильные руки крепко обняли его за плечи. Он опустил голову и увидел бывшего вождя Маруха.       – Самого-то главного не сказал, – зашептал старик, не давая Кнышу заговорить. – Хорошо ты сделал, очень хорошо. И с ножом... И с тем, что с сыном проститься помог. Я тут думал потом, как вернулся... Помнишь, что говорил, что мол, у стариков только на то сердце дрожит, чтобы без мира в душе уйти? Так у меня не дрожит больше... Я как вернулся – еще думал-думал... И увидел, что красиво все это. То, кем он стал. Кем стал ты... И то, что вы вместе создатите. Не только правильно это, но и хорошо, видишь? Может, и необычно – но так, что от этого дух захватывает. Как от того, что сейчас в шатрах Отца происходит... Ты только Туру это скажи! Скажи, чтобы без горечи уходил. И что я тоже в покое уйду. Слышишь?.. Только обязательно скажи!..       – Он знает это... – Кныш помолчал, затем глянул в глаза бывшего вождя, блестевшие в сгущающейся темноте, и с неожиданной нежностью в голосе добавил: – Он знает это... Родитель. Но я передам.       Марух быстро кивнул, затем, еще раз обняв его, склонился к Айрат, потрепал ее за ухом.       – Я за детьми твоими пригляжу, хорошая. Иди спокойно.       И почувствовал, как к пальцу притронулся теплый язык.       Затем наступила полная темнота, в которой Светлоликий ласкал свою супружницу, заключая новый, неразрывный завет любви с ней и со всем сущим. Смертные стояли, потрясенные, глядя, как сияет на черном небе ослепительное кольцо.       Когда же все закончилось, и Светила возобновили свой танец, из кольца, словно руки навстречу миру, брызнули два ярких луча. Они прорезали тающую тьму, и Рослым даже не нужно было оглядываться, чтобы узнать, к кому они были направлены. Оглянулись, тем не менее, все – и лишь затем, чтобы увидеть, как рядом с сияющей фигурой того, кого они знали как Кныша, возник еще один золотистый силуэт – тоже прекрасно им знакомый.       Посланцы обновленной Лучезарной затопляли долину, освещая творимый по-новому мир.                     

КОНЕЦ