Мой

      Он видел, как горячее вино разливалось по радужке ранее аметистового цвета, и пусть его заданием было остановить это, он не двигался с места. Наблюдал за тем, как движения человека менялись, как всё нутро заменяла совсем другая личность; как бы демон не желал того, сколько бы не прикладывал усилий, чтобы натянуть на себя чужую личину, ему было не по силам обмануть вампира.       Не того долгожителя, у которого были обостренны все чувства, который мог заметить малейшее изменение в поведении человека, да и то, как глаза окрашивались алым, выдавало их намного больше, чем театральность действий.       Гурен поднял голову — ох ошибка, уже не он — и то, каким взглядом он одарил седьмого, уже выдавало в нём не человека, а демона. Насмешка расплылась на тонких губах, привычная для подполковника, но необычная, слегка изломанная, подходящая больше девушке, чем мужчине. То, с какой заинтересованностью его оглядывали, вполне льстило Фериду, однако не могло обмануть. Он в совершенстве знал, как отвести внимание любого существа от важной вещи, которую видеть не должны были.       И, конечно, мог распознать, когда этот же трюк пытались провернуть с ним. Демон, имеющий личину принцессы Хиираги, был ничуть не глупее её самой.       Не скрываясь, Ферид отвел руку в сторону, демонстрируя зажатый в ладони шприц, он был готов в любой момент использовать так называемое «лекарство». Длинными пальцами он ловко поигрывал медицинским орудием и посылал демону взгляды из-под ресниц. Кто мог сказать, что он сам был лишен азарта?       Его привлекала эта игра, где игроков было более одного, ведь вечно создавать себе доску и тащить на неё фигуры, чтобы сыграть, было сложным делом. А некоторые так и норовили покинуть пределы игровой территории, избавиться от контроля, что им навязали. Батори мог и не вмешиваться, оставаясь просто зрителем: действо перед ним всё равно бы разворачивалось. Уйти в сторону было легче, чем казалось, но сидеть на месте скучно, даже то, что важные фигуры быстро слетели бы с доски и заодно с катушек, не радовало вампира. Участие, ему нужно было прямое участие во всем беспределе.       Да и главная марионетка его парада чистого фарса стоила всех затрат.       Гурен, разрывающийся между несколькими сторонами, колеблющийся в последний миг, до этого ужасно уверенный в себе, был прекрасен.       Демон, сейчас завладевший его телом, был отвратительно хорош.       Презрительная улыбка разлилась по губам медом, впрочем, взаимно.       Одержимый Гурен начал приближаться к нему, двигаясь с грацией кошки, Ферид не мог не признать, это ему шло, ему, а не демону, что старался ни чем не отличаться от него. Пару раз порывистые движения выдавали тягу существа завести руки за спину, скрыть их от глаз вампира. Это так шло в разрез с образом сурового подполковника, что взывало в Фериде несвойственное ему умиление: забавные действа были его любимыми. Особенно, если заканчивались кровавой резней.       Они стояли на расстоянии вытянутой руки друг от друга, и их почти зеркальные улыбки никак не выдавали дальнейших намерений. Такой близости вполне хватило бы для того, чтобы разворотить глотку противнику или ласково сжать его сердце, преодолев клетку ребер, они же не сдвигались с места. Решали или же искали ответы в алых глазах, неизвестно.       Хранить молчание долго они не могли. Умение читать мысли они ещё не постигли, поэтому вынуждены были заговорить.       — Как вижу, ты сдаваться не собираешься, — одарил собеседницу Ферид высокомерным взглядом.       — Как собственно и ты. — Несложно было представить сейчас, что перед ним стояла именно Хиираги Махиру. Мимика лица принадлежала ей, плавность движений тоже, даже мужское тело она подгоняла под свои потребности. Пусть и выглядело это комично, нельзя было терять бдительности: в следующий миг его тело мог отравлять демонический яд, а этого Фериду не хотелось.       Ему хотелось отравить её. Ослабить цепи, которые она успела накинуть на беззащитное сердце Ичиносе. Он не мог позволить тронуть своего человека. В конце концов, чувство собственника ему было не чуждо, а побороться за дорогое было делом святым, не терпящим отлагательств.       Он протянул руку и коснулся щеки Гурена, она даже не вздрогнула, поддалась этой мнимой ласке, осознавая, что это не более чем представление, но лишь для них двоих. Потершись щекой о холодную ладонь, прикрыв глаза, она окончательно разбила для него образ Гурена, но так было и лучше, было легче видеть именно её. Своего заклятого дорогого врага.       Бывшие бывают на удивление настойчивы.       Если бы он мог, Ферид просто убрал бы её со своего пути, кинул в овраг, как тряпичную куклу, но это было решать не ему, а Гурену. А он со своей сентиментальностью хорошо трепал нервы вампиру. Седьмой прародитель от этого мог хохотать долго и со вкусом. Он, вампир, живущий не одно столетие, подчинялся прихотям этого упрямого мальчишки, что не мог отпустить из сердца образ мертвой возлюбленной, этим не давая покоя ни себе, ни ей, ни, соответственно, самому Батори.       Её уже нельзя было оторвать от него без риска сломать самого парня.       Ферид любил ломать свои игрушки после того, как вдоволь с ними наиграется, с вывернутыми наизнанку костями и внутренностями они ему уже были не нужны, позабавился, скоротал время и хорошо. Пока точка невозврата не наступала, он своё не отдавал, ну и пусть в конце испортит до неузнаваемости, это не важно. Пока оно его, он будет лелеять своё маленькое счастье, которому не повезло угодить именно в его мертвые руки.       Гурена ломать пока в его планы не входило.       И позволить это сделать принцессе он тоже не мог. Прямое посягательство на его милую марионетку, позволить его он не мог. Пресекал, уберегал этого дурня от необдуманных поступков, потому что избавиться от Махиру невозможно. Она как татуировка, сделанная по глупости в юности, так легко не вывести с кожи, особенно без желания владельца, ведь сердцу ещё дорога, воспоминания о былых чувствах тлеют где-то в глубине души, и иногда хочется вернуться в прошлое, ощутить ещё раз. Даже если нынешний партнер всем существом против.       Он был упрям. Ферида это привлекало, сокрушить защиту таких людей, пробраться к самому их сердцу было сладкой победой. Батори в ней нуждался.       Он нуждался в этом человеке.       Не как в воздухе, он был ему уже ни к чему, легкие могли и свернуться в трубочку, он бы и не заметил, скорее как кровь, без которой изголодавшийся вампир мог обезуметь. Даже с затуманенным рассудком он мог думать о ней одной, ей находилось место везде и всегда. Лишь она могла обжигать и холодить одновременно. Несла в себе муку и сильнейшее удовольствие — единственная радость в жизни.       Поэтому забрать его он Махиру позволить не мог.       — Иди к черту, — ласково тянет он.       В следующее мгновение почти хватает за плечо, но она, чертовка, выворачивается в последний момент. Одаривает очаровательной улыбкой и переминается с ноги на ногу, призывает: «Поймай меня». Усмешка Ферида угасает.       Ему быстро надоедает игра.       Потому что он никак не в выигрыше. Это она может делать всё, чего пожелается её темной душе, а ему повредить тело Гурена столь легко, что пока она владеет им, лучше и не прикасаться, иначе он случайно переломает ему все кости, вдавит в землю, кроша её, и почти убьет, впиваясь клыками в шею. А она будет смеяться, звонко и радостно. Что ей, демонице, до них, слабых фигур, что испытывают эмоции?       Он не дает ей больше ни шанса уйти с его Гуреном. Обхватывает за плечи одной рукой, прижимает к себе, смотря, как жидкость в шприце, что находился в вытянутой руке, плескается и бьётся об стенки.       — Он мой, — шепчет он ей, вводя лекарство.       Наслаждается, как красное марево постепенно растворяется в его глазах. Губы её болезненно искривляются, но не из-за лекарства, это всё его слова.       — Нет, мой, — вторит ему она. А контроль исчезает из её рук.       Ферид видит её последний взгляд, когда алый ещё едва плескается на дне радужки, и в этот момент впивается клыками в шею Гурена.       Кровь от спешки размазывается по губам и течет с шеи человека на плечо и дальше, где за одеждой её не видно. Мужчина в его руках вздрагивает, так по живому, что приятная нега разливается в теле вампира. Он ради прихоти ещё слегка рвет тонкую кожу клыками, создавая больше дискомфорта. Когда Ичиносе сильно за волосы оттаскивает его от своей шеи, Батори полностью собой доволен. Но не удовлетворен.       Он отбрасывает от себя чужую руку и впивается уже в губы человека поцелуем.       Оставляет на губах Гурена его же кровь, слизывает её и почти урчит. Не углубляет поцелуя, не испытывает терпения Ичиносе, которым тот не славился. Отстраняется и смотрит долго и хитро.       — Да что на тебя нашло? — ворчит Гурен и кривит губы, стоит только почувствовать на них кровь. — Ты медлил.       Укор звучит серьёзно, он желал сохранить контроль над телом, а не позволять двоим чудищам играть в свои игры. Но это не волнует вампира, этот раунд, очевидно, был за ним, и следующий он проигрывать был не намерен.       — Всё потому, — начинает он после паузы, — что ты мой, Гурен-кун. Не забывай этого.       Иначе я превращу твою жизнь в ад.       Оглашать этого не нужно, они и так прекрасно это знали. И теперь несли грех существования вместе.       Однажды один из них оступится, и неизвестно, будет ли он спасен, и не станет ли протянутая рука прямым билетом вниз.