Дом в Румынии

Холод режет нос и горло. Космин дышит коротко, содрогаясь, едва нутро облизывает морозный студень. Не было ещё такой зимы. Что-то подходит, что-то крадётся по пятам за её злобой. Под крепким снегом лежит главная улица. Над ней нависает высокое небо, Космин почти проваливается в его чернь. Будто века не видел и вдруг прозрел. Каждой минутой его ощутимей оплетают былые силы. Но он не поддастся робкому восторгу. Тусклые гирлянды подсвечивают трещины домов, мерцают густо заиндевевшие витрины. Где-то вдалеке слышится смех и грузный кашель – новогодняя ночь гонит людей по домам. Из водосточных труб Космину ухмыляются их Страхи. Космин замирает, смотрит на них в ответ. И не может понять. Однажды, такой же неласковой ночью, колдовство уснуло в его теле. Уснуло во всём большом мире. Под тенью туманных звёзд никто в большом мире не заметил. Но пробуждение заметят все. Ледяной ветер впивается в уши, прошивает насквозь. Космина бьёт дрожь. Он оглядывает печальный город Кошмаров. Город сторонится его - даже свет блёклого фонаря огибает на пустой дороге. Космину кажется, что прикоснись он к мостовой, собери её в горсть, она растает сквозь ладони. И он уходит с наряженных площадей. Сворачивает вглубь подворотен, где тёмные окна зияют провалами. Брошенные дома гостеприимны. В Румынии теперь всюду так: темно, сыро и боязно. В глухом тупике Космин находит собрата: дом стоит, словно это край жизни и ничто не способно сдвинуть его скорбь. Ему, погребённому, всё равно, он не гонит от себя. Шершавая стена отзывается на прикосновения, льнёт под пальцы. Космин уже не помнит, как это было. Как небо было другим, как он сам был другим. Прошёл всего год. Тревоги не зажили, только покрыли тело рубцами – ноют иногда под стопку. А большой мир, кажется, вздохнул спокойнее без вечной бойни. Непримиримые враги – таких в природе не бывает, но были они. С самого первого вздоха настоящего человека, рождённые необузданным сознанием. Они делили кров в нём. Одни убивали его, другие лечили, часто наоборот. А потом стало тесно - они разрослись и впились в глотки друг другу. У них был одинаковый голод. Первый этаж не заколочен. Космин аккуратно входит через скрипучую дверь, тогда его обступает кромешный мрак. Густой, словно песни былого – он готов заняться древним смехом. Зажигалка чиркает лишь бесполезными искрами, но Космин и так видит. Видит обглоданные стены, видит ужас, замерший в тёмных углах, видит тени, скользящие произвольно. Рука тянется к ним сама, Космин её как будто и не чувствует. Дрожит мелко в предвкушении, а между пальцами скользят серебристые нити. Невозможно понять, всё очевидное отказывается соединяться в одно. Отказывается, потому что Космин не может поверить. Силы возвращаются. Вместе с ними голод – давно позабытый, он невыносим. Книжные шкафы подрагивают, тени вдруг мечутся с шипением, а из самой густой выпутывается фигура - тонкий мальчишка на вид. Он смотрит из темноты, устало приклонив голову, и, кажется, не дышит. Стоит дурная тишина. Космин знает, кто это, но не успевает себя остановить. Серебристые нити срываются, устремляются из рук складываясь в знакомый и забытый рисунок. Печать. Она невесомой паутиной ложится на пол вокруг тёмной фигуры. И наливается свинцом. Мальчишка пригибается к полу. В забытье Космин пьёт, пьёт страдания, густые на языке, с безликим терпким вкусом. Раздаётся стон, гулкий в морозном молчании. Космин слышит его сквозь марево, отвлекается от упоения силой и, наконец, может остановиться. Одуматься. Глаза почему-то закрыты и слиплись от слёз. Он с отчаяньем понимает, былая мощь вернулась полностью, и боится того, что это значит. Решится посмотреть невозможно, Космин смотрит. Но не находит в тех чёрных глазах ненависти, только странное смирение. Нет пыла битвы. В доме только Кошмар и он, Ловец кошмаров – извечные враги, два звена пищевой цепи, замкнутой, в которой больше и нет звеньев. Обречённость разлита толстой кистью новогодней ночи. Печать мерцает, но не исчезает. Космин не справляется, не может её разрушить. - Почему? – беспокойно шепчет он. Себе и своим страхам. Кошмар отвечает: - Начало нового года обладает своей магией. Это оно. Ночь закончится и всё успокоится, – слова хрипло вываливаются из горла, он делает большие паузы, но упорно продолжает, - силы возвращаются, мы не можем сопротивляться. И нам не сдержаться – в полночь, когда её власть станет полной, мы сразимся, как все кошмары и ловцы. Один поглотит другого. Его голос так спокоен, Космин же чувствует дрожь в руках. Сухой язык царапает нёбо. - Какое сражение сейчас? – он говорит зачем-то. Возможно, чтобы не начинать первым. Глупо, ведь Кошмар уже в ловушке. - Вам нет места сейчас. - Сейчас нам самое место, - у него гордая спина. Космин восхищён, и печать развеивается сама. - Что-то грядёт, война, мы чувствуем. Они молчат и не двигаются. А потом Кошмар легко улыбается. - У нас есть ещё время. Хочешь почитать? – он протягивает потрёпанную книгу, которую взял с полки рядом. В тонких пальцах она выглядит огромной и тяжёлой. Космин подходит ближе. Он хочет всё, что угодно, лишь бы оттянуть момент. Рука ещё дрожит и невольно соскальзывает, хватая вместо корешка чужое запястье. И разводы мрака на серой коже Кошмара пропадают, пропадает и собственное серебряное мерцание. Космин поднимает взгляд и видит в чёрных глазах такое же удивление. Словно произошло что-то хорошее, но они слишком бояться ошибиться, не доверяя предчувствию. Космин ведёт ладонью по предплечью стирая расплывчатые пыльные спирали, и всё меньше в облике Кошмара потустороннего: розовеет кожа, на волосах играет блёклый свет, едва-едва в широкой радужке отделяется зрачок. Тени выпускают его, перестают сжимать. И он выпадает в объятия Космина, не удержавшись на ломких ногах. Космин будто со стороны наблюдает свои пальцы, впивающиеся в тёмный балахон, где теряется худое тело. Они выглядят совсем как люди. - Это выход? – Он смотрит на Кошмара. Тот не торопиться выпутываться из объятий - спокойным теплом ощущается в руках, и ответ очевиден. - Да, - шепчет Кошмар, - зови меня Матей. Космин кивает, но это теряется в темноте. Они садятся между двух глубоких кресел на старый ковёр с длинным ворсом – прямо перед камином. Космин не замечал всего этого раньше. Покинутый дом не так уж покинут. Матей бросает к сложенным поленьям зажжённую спичку. И упирается взглядом в разгорающийся огонь. - Кошмары сильны как никогда. Сегодня Ловцов не станет, - роняет бесстрастно, хотя, очевидно, что и ему, и Космину всё равно. Возможно, он хочет разрушить странную убаюкивающую тишину, которая спеленала их. Возможно, он тоже боится уснуть. - Что будет завтра? – спрашивает Космин и видит только чужие сонно смеженные веки, как будто весь мир сузился до них. Завтра будет другой день.

***

Просыпается Космин первым. Угрюмый дом, его сородич, облит рассветом. Лучи ползут сквозь щели, но окно прямо рядом с одним из кресел плотно завешено. Словно суровый, неприветливый взгляд. Космин рад, что дом остался прежним, что не оказался мороком, наведённым страхами. Они так похожи. Космину немного зябко несмотря на пальто: дрова прогорели, и, судя по прохладе, огонь затух давно. Пахнет мокрой шерстью. Горячечное наваждение новогодней ночи прошло почти бесследно - свернувшийся в руках парень выглядит странно уязвимо, но не будит хтонический голод. Ушёл и дикий мороз. Космин не знает, куда деть своё тело рядом с этим тщедушным созданием, боится сломать ненароком и встаёт. Их что-то связало, крепче и живее, чем могла бы связать пуповина. И так плотно. Матей жмуриться во сне, потревоженный резкими движениями или солнцем. Кудри сплелись с ворсом. Так плотно, что лучше об этом долго не думать. А другой день настал, и, пожалуй, Космину, в пылу безумной ночи позволившему себе крамольную мысль, действительно не важно последний ли он оставшийся ловец. Ведь он снова готов идти по следу. Космин спускается из окна на промёрзшую мощёную улицу.