3 часа 13 минут.
Людвиг пытался натянуть струну, скрученную из нескольких десятков волос Франца Шуберта.
Он и сам не понял, какие из расчётов привели к решению использовать человеческий волос — рыжий, наполненный силой любви к музыке… Впрочем, последняя мысль принадлежит Францу — он сумел доказать, что рыжие волосы — наиболее подходящий вариант; и вот Людвиг на пути к высшему блаженству, или чем бы оно не являлось — то, что не даёт покоя вот уже не первый век.
Ничего, что струна пока только одна. Всё равно освоить толком ажурное искусство виолы не представлялось возможным. По какой-то причине все струны превращались в гитару с огнемётом. Но в этот раз его сдерживал Франц — и настолько он был настойчив, и в то же время так податлив, что голова шла кругом. Сколько интересных идей роилось в его рыжей голове; пока он не прикидывался влюблённым тупицей, то являл собою удивительный экземпляр идейного генератора…
…Но ровно в половине четвёртого нагрянул розовый демон.
Людвиг не имел против Вольфа ни шанса — особенно по ночам, когда наступало то особое томленье. Он закрепил струну и отложил хрупкую вещицу (пока ещё скрипку, но с тройным электрическим приводом) подальше.
— Покажи, — осклабился Вольф.
— Стоп! Волшебное слово! — Людвиг понятия не имел, что это ещё за волшебное слово, и зачем он о нём говорит. Он знал и обожал Волшебную флейту. Моцарт то и дело показывал ему, что значит быть обладателем этой флейты…
— «#$%&!» — Вольф рухнул перед ним на колени. — Пора вернуть должок, Лю!
— Какой ещё должок?
В ответ Вольф вывалил перед ним какую-то бесформенную кучу, и велел строго:
— Надевай!
— Не буду.
— Что значит не буду? Ну давай же, Лю, клянусь, ты не пожалеешь! — демон радостно скалил зубы.
… Спустя пять минут Людвиг возвышался над сидящим на полу Вольфом, теряясь в догадках, что же на этот раз перемкнуло в хорошенькой дурной голове. Но ни один из домыслов не мог пробиться сквозь звенящую во тьме Маленькую ночную…
Вольф пялился на скрипку. Людвиг сглотнул, готовый отвадить излишнее внимание любым подручным способом. Но тут по изящной спине Вольфа скользнула вниз его розовая коса.
…Он наверное мог бы убить за свои драгоценные волосы; и только Людвигу было дозволено прикасаться к святыне. Он понял это внезапно — и вытаращился на коллегу в немом восторге.
— Она прекрасна, Лю. Ты просто гений, я тебя обожаю! — Вольф тем временем легко вскочил, и приобняв Людвига за шею, чмокнул в губы. Отпускать не торопился, и Людвиг не знал, что поделать с ним, льнувшим, как ласковый котик, поэтому обнял его за талию и крепко прижал к себе.
…Речь, вообще-то, могла идти о любой части тела Моцарта. Ото всех он ускользал, только чтобы после оказаться где-нибудь верхом на Людвиге, а чаще и снизу, как истинный Allegro deficiente. Эти его страсти не совсем понятны, а точнее, совершенно смутны. Людвиг в своём воображении всегда имел парочку картин, на которых прелестная дева под ручку вводит его в храм плотских радостей бытия. А Моцарт…
— Так-то лучше, — мурлыкнул Вольф. — Ты неотразим!
— Хватит, — буркнул Людвиг сердито, и, памятуя о деве, тут же попытался отпихнуть Вольфа. Тот легко поддался и теперь наблюдал за Людвигом из-под полуопущенных ресниц.
— Кроме шуток, — снова подошёл вплотную, и ещё ближе, вынуждая Людвига отступать всё дальше назад, пока за спиной не оказалась стена. Вольф нежно провёл по рукам Людвига, после чего поднял их кверху и велел стоять так, и ни в коем случае не менять позы. Потом опустился на колени и неторопливо задрал юбку, в которую заставил Людвига облачиться. Похоже, от недотраха у него совсем поехала крыша, мыслил Людвиг, наблюдая, как Вольф пробирается всё дальше, под невообразимо бестолковое кружевное бельё. Людвиг как раз пытался подобрать нужное слово, когда Вольф быстро стянул то бельё до колен.
— Вольф!
— Тссс… Ты великолепен, mein Herz! — с восклицанием Вольф впился зубами в нежную кожу на внутренней стороне бедра. Не сильно и не слабо, ровно так, чтобы заставить содрогнуться под сладостной волной. Он продолжил так же, одновременно целуя и облизывая, блуждая руками по разгорячённой коже и избегая касаться напряжённого члена.
…Людвиг ни о чём не задумывался, ныряя в моцартовы маразмы. Вероятно, это мог быть и точный расчёт, но Людвига всегда интересовала только чувственная часть, и неважно, выражалось это в рисовании огнемётом на еде, или выливалось на бумагу/монитор многочисленными заметками и нотами; или помещалось точно между стройных ног Вольфганга.
— Я исполнил свой долг, — решил он вслух. Вольф притворился глухим (вот зараза!). Он как раз пытался взять в рот, но Людвиг, уже без малого вне себя от всевозрастающей похоти, склонился к нему и рывком поднял к себе за ворот футболки. Что бы там не имел в своём черепе Моцарт — это никогда не мешало Людвигу наслаждаться обществом музы всей его жизни. И кое-чем ещё, разумеется. Вольф был тем, кто однажды забрался к нему в штаны — из любопытства; а после, ночью, пробравшись в заброшенную оранжерею экспериментов Бетховена, в свою очередь проверил на коллеге свои многочисленные скабрезные догадки.
🎵🎵🎵
— Людвиг! Ты что, оглох? Эй, Бетховен! — расслышал он сквозь жар мысли и плоти.
— Только от большой любви к тебе, душа моя, — отвечал он тут же, хватая тощую музу в свои львиные объятия. Моцарт радостно хихикнул.
— Опаздываешь на три такта!
— Никогда.
— Тормозишь, Людвиг! Ты… Ах!.. Ах… Лю…
— А ну возьми назад свои слова!
— Хи, хи… А-а-х-х!.. Ни за что~
Людвиг, нетерпеливо тиская тонкое тело, целуя стройные плечи, шею, наконец добрался до болтливого рта.
— Что ещё за три такта? — вопросил он гневно, к величайшему недовольству коллеги.
— Какая разница, ты всё равно опоздал… Целуй!
— Буду, но только на семь тактов!
— Хорошо, хорошо~
Вольф обвил руками его шею, принимая грубые, страстные поцелуи; похоже, совершенно забыв о цели своего визита, если таковая вообще имела место быть.
— Знаешь, радость моя… Я выучил столько… Ах… Новых бранных словечек!
— Выкладывай, — Людвиг, недолго думая, завалил его на некое подобие ложа, которое соорудил себе только дьявол его знает из чего.
— Пф-ф… Я должен был стать женщиной… Какого #%$ я делаю в этом сраном мужланском теле??? — Вольфганг с удовольствием давался ему в руки, и в этот раз даже ничего не пытался в него засунуть.
— Неплохо, — согласился Людвиг непонятно с чем.
Сейчас гораздо более важен быстрый способ избавить красивого Вольфа от одежды — и особенно от резинки, стягивающей его божественные волосы.
Они снова уселись на куче какого-то сена. «Вся жопа будет в занозах», тут же нажаловался Вольф. Но Людвиг уже мог беспрепятственно гладить, пропускать сквозь пальцы поток тяжёлых, чуть влажных прядей; скользить ладонью вслед за миниатюрной розовой расчёской, которую Вольф выудил из своих поистине бездонных карманов.
Просто удивительно, сколько силы таит в себе обычная часть человеческого тела. Людвиг купался в этом чистом потоке, прислушиваясь к голосу Вольфа, который бормотал какие-то непристойности на немецком. Прежде, чем его снова спросят, а не оглох ли он, и сколько тактов ещё намерен пропустить, Людвиг поспешил завалить коллегу обратно на ложе. Предварительно и бережно отодвинув в сторону божественные волосы.
— Быть мужиком тоже неплохо, — шепнул Вольф, скрасив фразу ещё парочкой выражений, явно подцепленных им от того малолетки.
— Но ты не похож на мужика, — брякнул Людвиг.
— Но тебе же нравится~
— Настолько, что не могу больше ждать, — тут он опять схватил его, да покрепче.
🎵🎵🎵
Прошло десять минут.
Вольфганг, лёжа на животе и болтая в воздухе ножками, что-то торопливо строчил в именной нотной тетради Бетховена. Снаружи назревал шторм.
— Пс-ст… Эй, Лю! — послышалось словно издалека. Ах, это Людвиг совершенно потерялся в пространстве, созерцая тёмные небеса над старым стеклом крыши оранжереи. Кое-где виднелись прорехи правильных геометрических форм; где-то — паутина трещин, заросшая местными одичавшими, и занесёнными извне растениями. Пожар с горизонта, и сильный ветер; необъяснимое, давнее беспокойство, которое не мог утолить даже Вольф. Поиск воистину бесконечен…
Вода медленно сочилась с заросшей крыши в здешнюю ароматную духоту. Но даже ритм капель не давал семь тактов… Это слишком невыносимо!
— ГДЕ ТОН!!!.. — гаркнул Людвиг.
— Тише, тише! Чего ты разорался? Иди сюда! — голый и слишком красивый, Моцарт, не оборачиваясь, поманил его пальчиком. Людвиг подполз ближе, очень осторожно — и всё равно задев пару драгоценных волосинок. Тут же грянул шквал возмущённых воплей. Пришлось терпеливо ждать, пока Моцарт выскажет всю лесть в адрес слишком огромного коллеги, — но, как и обычно, он очень скоро устал орать. Снова радостно осклабившись, он сунул под нос Людвигу некую ажурную структуру.
— Ого… СЕМЬ!!!
Так они провели остаток ночи — в совместных нотных забавах, замешанных на чём-то удивительно пикантном.
«Пфф, я дибил, и об этом все знают,» — заявил Моцарт.
Людвиг думал, что даже умственные способности Вольфа он мерял бы в нотах, если бы это действительно имело значение. Мир вокруг полнился водой и жаром, и невероятной мелодией, которую Людвиг и мог бы записать — но этой музыкой был Моцарт, и такую ночь Людвиг не хотел отдавать никому.
