Кераунофобия

      Логан не страдает кераунофобией в её естественном понимании. Гром, гроза, молния — всё с этим в порядке, никаких пряток под одеялом с фонариком, кошмаров, где его поражает в темечко точный электрический разряд, и прочих приятных особенностей любого страха. Погода — не важно, мерзкая или «ну пойдёт» — Логана не волнует, потому что есть вещи посерьёзнее. — Привет, мужик, выглядишь старее обычного. Логан не страдает кераунофобией, его страх вертится на хую мальчишки-переростка с широкой — папочкиной — улыбкой, седыми в серебро волосами и гиперактивностью на уровне корабля Интерпрайза. Пьетро втекает в тело каждого, кого встречает на своём пути. Чарльза он очаровывает мутацией и немного раздражает безответственностью; Эрика ломает от мысли, что теперь рядом ошивается сынуля, подросток-максималист, ожидающий, пока его хлопнет какой-нибудь мутант-мститель — или люди, ага; Курт находит первого настоящего друга и искренне не понимает, почему Пьетро вворачивает в речь похабные немецкие словечки, подчерпнутые из библиотеки — всё, на что она сгодилась для Максимоффа; Скотт видит в нём обузу, но принимает куда-то в район селезёнки удар в первой нешуточной драке, после чего неловко, но мило проводит вечер в компании соперника за бутылкой краденного пива. Каждый в особняке для Пьетро свой. — Логан, не стой столбом, помоги мне спрятать это говно. Нет, не украл, купил. А деньги украл. Логан не страдает кераунофобией. Опасность Пьетро зиждется на нежелании самого Логана принять факт того, что Ртуть втёк и в его тело, отравил, вызвал лихорадку, свёл в могилу холодную уверенность. Молния Пьетро врывается в сердце, расщепляет его на атомы, заставляет по крупицам искать самообладание. — Личное пространство? Какое у тебя может личное пространство от меня, дядь? Дай закурить, потом коготками посветишь. Логан не страдает кераунофобией. Гром гремит в ушах, вызывает мерзкое ощущение мигрени, раскалывает голову наполовину: одна пухнет от планов вытравить из жизни говнюка, вторая — от решения не следовать планам. — Может, обнести какой-нибудь дом в Голливуде, как думаешь? Логан страдает кераунофобией с того момента, когда теряет сознание и больше не просыпается в собственном разуме. Его память — чистая, как пресловутый лист бумаги, такая же белая, её хочется заполнить размазанным пеплом, следами от виски и каплями крови. Своей или нет, уже неважно. Он долго бродит по особняку, говорит с неизвестным лысым стариком в инвалидном кресле, который смотрит так, будто всё понимает, и Логану хочется вытрясти из этого мужика всю правду. Почему-то старикан — Чарльз Ксавье, так он представился — улыбается постоянно. Его улыбка, тоскливая, грустная, всепрощающая, вроде адресована всем в поместье, но в то же время лишь одному. Чарльз часто пропадает в Церебро, в одиночестве сидит в кабинете и неизменно, всякий раз в такие моменты смотрит внутрь себя. — Почему он такой странный? — интересуется однажды Логан у Джин, прекрасной женщины, к сожалению, уже занятой другим. Джин кусает губы, становится похожей на своего наставника, обращаясь к стене с одним именем на губах: «Эрик». С Эриком Логан сражается месяцами позже, не понимает, почему безобидный и мудрый Ксавье тоскует по психопату с замашками правителя Вселенной. Его это беспокоит до того момента, пока Магнито не начинает душить Логана металлическими балками, текущими под его силой как топлёное масло, и произносит в ненавистью: — Ты виноват в том, что его нет. — О ком он говорил? — первым делом спрашивает Логан у Чарльза по возвращению, и тот, подъезжая на инвалидном кресле к стеллажу с книгами, снимает маленькую шкатулку, открывает висящим на шее ключиком и протягивает Хоулетту содержимое. На фото компания, в которой Логан узнаёт почти всех нынешних знакомых: вот сам Чарльз — уже в кресле, но молодой, красивый мужчина с длинными каштановыми волосами; позади него — Эрик с суровым взглядом, но едва заметной улыбкой, его рука лежит на плече Ксавье; рядом с ними юная и всё так же прекрасная Джин, худой и бледный Скотт в тёмных очках, обнимающий за плечи приспешницу Магнито Хэнк; а ещё Джубили, Пиро, Шторм, Ангел… Но рядом с Эриком, облокачиваясь на его плечо стоит парень с серебристыми волосами, в блестящей куртке, под которой видна майка с логотипом Pink Floyd. Мальчишка широко ухмыляется. — Тысяча девятьсот восемьдесят четвёртый, — поясняет Чарльз. — Люди Икс в тогдашнем составе. Эрик говорил о своём сыне, Пьетро. — Об этом, с серыми волосами? Чарльз кивает, вновь загадочно улыбаясь. — Ты был ему очень дорог. Вы познакомились незадолго до твоей амнезии, и мальчик очень привязался к тебе. Откровенно говоря, он был жутко раздражающим и чересчур активным, что объяснялось во многом его мутировавшей скоростью. Ты порывался его насадить на когти, — смеётся. — Но никому не признавался, что привык к мальцу. Порой ваши странные взаимоотношения выливались в нечто…более сложное. Это было то, что называют химией. Логан не страдает кераунофобией, но слышит, как гремит внутри него всё при мысли, что он был близок с каким-то пацаном, которого даже не помнит. Логан пьёт, его тошнит, в отведённой спальне стоит кислый запах пота и перегара, мешающийся с удушливом дымом сигар. Пьетро, по словам Чарльза, ушёл уже очень давно. Он пробыл в поместье с восемьдесят третьего по восемьдесят пятый, после чего ушёл на поиски пропавшего Логана. Церебро не дало результатов поиска, что могло значить две вещи: либо Пьетро лишился свой силы, либо больше не существует как живой человек. Оба варианта отвратительны.       Логан начинает страдать кераунофобией, когда спустя год после каждодневного расхода виски перед фотографией, ночью выходит на кухню за водой. Горло дерёт, щиплет, глаза слезятся и тошнит, господи, как его тошнит весь этот год. На кухне он не один. На высокой стойке, болтая ногами, кто-то сидит. Логан не доверяет похмельному анабиозу, он верит инстинктам, поэтому медленно приближается с выдвинутыми когтями. Его замечают, незнакомец замирает, а потом перед глазами Логана мечется серебристая молния. Загорается свет, и по центре кухни стоит мужчина, которого даже годы пощадили со всей возможностью. Волосы по-прежнему седые и гораздо короче, чем на фото, но всё так же вьются. Белая майка, поверх которой наброшена кожанка, специальные очки на голове, чуть заметная щетина и абсолютно безумный взгляд ртутных глаз. — Пьетро Максимофф? — задаёт риторический вопрос Логан, на что получает снисходительную, но широкую усмешку. — Салют, старикан. На улице начинается гроза, и Логан не страдает кераунофобией в её естественном проявлении.