Всё по-старому

Слэш
NC-17
Завершён
196
Пэйринг и персонажи:
Размер:
5 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
196 Нравится 7 Отзывы 24 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
      Когда Ньют скромно притворил за собой входную дверь и, судя по звукам, начал степенно подниматься по лестнице, Персиваль Грейвс понял, что скоро им пригодится набор для неотложной врачебной помощи. Снова…       Обычно (в те дни, когда набор лежал нетронутым в ящике стола) Ньютон врывался в дом как маленький, но очень разрушительный смерч, ронял подставку для зонтов (семейную реликвию, мой дорогой) и с необъяснимой скоростью материализовался на кухне, где его тут же окружали вечно голодные (по наблюдениям Грейвса) животные.       Не то чтобы Персиваль жалел продукты или излишне беспокоился по поводу микроспории*, трихофитии*, токсоплазмоза* или туляремии* (хотя в этом случае многие знания, а именно — медицинское образование, оборачивались многими печалями). А некоторых существ, покоривших сердце его любовника задолго до него самого, Грейвс даже почти уважал. Например, индифферентного ко всему, кроме сырого и чуть протухлого мяса, тритона, которого Ньют звал Лейтенантом, а он добавлял иногда — Келли*.       Но быстро раскаивался, когда видел, как обиженно вздрагивают губы напротив, как Ньют, его отважный пацифист и личный Альберт Швейцер, старается отвернуться и незаметно сморгнуть слёзы. Тогда Персиваль клянёт про себя своё дешёвое остроумие и притягивает расстроенно-нахохлившегося хозяина зверинца к себе, целуя дрожащий изгиб губ, солёные щёки и упрямый подбородок. И снова просит прощения, чтобы в который раз с щемяще-тревожной нежностью услышать в ответ: «Я знал, в кого влюбляюсь.»       Но сейчас, когда его любовь открывает дверь в кабинет и, нерешительно прячась за косяком, вежливо интересуется: —Извини, я знаю, что ты работаешь, но у тебя найдётся минутка? А то я боюсь запачкать кровью пол на кухне… Грейвс обречённо снимает крышку с их «дежурного набора» и вкрадчиво спрашивает в ответ: — А если бы я сказал «нет» — ты бы пошёл кормить своих засранцев, истекая кровью? — Но ты же ни разу не сказал «нет», — парирует повеселевший Ньют, наконец переступая через порог. — Это был риторический вопрос, радость моя…Скажи лучше — кто так усердно сопротивлялся спасению сегодня? — Персиваль хмуро прикидывает фронт работ, попутно прикидывая в мыслях:«Ох, на предплечье какой глубокий…Викрил*? Или вторичным натяжением? В больницу бы — шрам останется…» И предлагает замявшемуся «доктору Дуллитлу»* варианты, полагаясь на опыт предыдущих травматических агентов: — Манул? Рысь? Просто кот-годзилла? На что его радость восторженно заявляет с выражением «глупый-Перси-опять-не-угадал» на исцарапанном лице: — Дикобраз! Это был невероятный экземпляр, представляешь — его иглы достигали… — Стоп! Поставь-ка National Geographic на паузу. Ты точно не хочешь поехать в больницу? Сегодня в хирургическом должна дежурить Тина…Вы же с ней ладите, по недоступным мне причинам…Я вряд ли смогу избавить тебя от нового шрама… Ньютон качает головой и достает из шкафа клеёнку (наверное, сыну покупаете, чтобы рисовал?), которой застилает рабочий стол Грейвса: — Никакой Тины…Ты же врач — ты и сам отлично справишься! Персиваль возмущенно восклицает, впрочем уже (как и всегда) сдаваясь: — Родной, я психиатр! Я хирургию семестр изучал, а Тина — практикующий специалист…Ладно, будешь ходить весь в боевых отметинах. Дикобраз, чтоб тебя! Он привычно обрабатывает руки, надевает перчатки и набирает в шприц анестетик: — Давай, новокаинчиком обколю — потом шить будем. Рана-то у нас третьего класса*, наглухо закрывать не стоит. Ньютон привычно терпит — ждёт, пока подействует анестезия, и вдруг улыбается сосредоточенно нахмурившемуся Грейвсу: — Люблю, когда ты — доктор-доктор. И прямо готов спасать жизни. — Тебя случайно дикобраз по голове не стукал, а? Не тошнит, в сон не клонит? — наигранно-отстранённо интересуется Персиваль и тут же серьёзно спрашивает: — Занемело? Можем начинать? И, дождавшись утвердительного кивка от раненого, начинает ПХО*. Это всегда волнительно для Грейвса — с самого первого раза, когда под его скальпелем расцвела восхитительно живая красная плоть. А тут ещё — Ньют. Его любимый, нежеланнейший, отважный пациент. Рука не дрожит, пот не заливает глаза, крупные сосуды, нервы и сухожилия целы — всё хорошо. Но всё равно Персиваль повторяет про себя любимое: «Ему было не больно, и мне нравилось созерцание крови: эта кровь была кровью моей любви. Когда он ушёл, я нашёл на полу под стулом алый клок ваты, оставшейся от перевязки, ваты, чьё место — мусорное ведро. И я прижал эту вату к моим губам, и стоял, так держа её, долго-долго — прижимая к губам моим кровь любви.*» Это всегда помогает ему собраться и не бросить всё на полпути — потому что показалось, что Ньют слишком бледный, что он кривится от боли, несмотря на качественную анестезию, что собственные неумелые руки доставляют ненужные страдания чуду напротив.       Персиваль накладывает последний шов, повязку, цепко оглядывает Ньютона, считает пульс и только после этого позволяет себе полушутливо выдохнуть, стягивая перчатки: — Доктор Грейвс — дикобраз: один-один. Ты как? Голова не кружится, воздуха хватает? —Я в порядке…Это же ты, как что-то могло пойти не так? — солнечно улыбается Ньют ему в ответ и тут же обеспокоено вспоминает, — Покормить! Они заждались там уже, надо… — Сиди! Ты пострадал в неравной схватке…Я сам задам корм твоему зоопарку. И угощу нашего Лейтенанта, — великодушно обещает Персиваль любовнику. И конечно же Ньютон Саламандер не собирается оставлять самых дорогих на свете существ наедине друг с другом — он спускается на кухню, поддерживаемый ворчащим Грейвсом, и всю процедуру кормёжки сидит на столе (куда его водрузил лечащий врач, опасаясь за состояние повязки и шва), болтая длинными худыми ногами и бросая отрывистые команды, просьбы и просто угрозы: — Нет, порежь помельче! Хватит, Джефферсон, угомонись… Перси, присматривай за палочниками — они намереваются слиться с кормом для рыб. Ах ты, мелкий воришка, когда я снова буду чувствовать свою руку, ты у меня получишь!       Персиваль не может противостоять такому Ньюту. Едва последний питомец расправляется со своей порцией, он решительно выставляет всю живность за дверь и подходит к недоумённо замолчавшему на середине слова любовнику вплотную. Мягко, но уверенно накрывает губами невероятный рот (лягушачий, как иногда ожесточенно бросает в зеркало его обладатель), осторожно, не задевая свежие царапины и повязку на руке, начинает расстёгивать пуговицы на рубашке Ньюта. Который, отстранившись и растеряв весь боевой настрой, ловит настойчивые руки Грейвса и заполошно шепчет в перерывах между его поцелуями: — Ты... Я…немного…не в форме…слышишь…Пер…си…Мы…не… Персиваль ещё раз прикусывает пухлую нижнюю губу напротив и трётся носом о кончик носа Ньюта: — А от тебя ничего и не требуется — сиди и получай удовольствие, — он двигает ногой к себе табуретку и предупреждающе вскидывает бровь, — Пошутишь про возраст — пойдёшь спать без десерта. Грейвс усаживается на табурет (прошло то золотое время, когда его колени могли выдержать полноценный качественный отсос) между разведённых ног любовника и тянется к ширинке на его брюках. В это время сверху снова раздаётся нерешительное: — Перси… — Ну что опять, деятельный ты мой? — обреченно вздыхает Персиваль и в отместку несильно прикусывает бледную кожу под впадинкой пупка. —О-ох, — стонет чувствительный Ньют, но тут же обрывает себя, — я грязный…После работы, ну… — Ты не грязный, ты глупый, радость моя… Помолчи, пожалуйста, немного, — расстёгивает наконец-то ширинку Грейвс и, стягивая брюки с бельем с бёдер «своей радости» говорит: —Приподнимись-ка... Хотя, нет — ты можешь говорить: «Да, Перси» и «Ещё, Перси», ясно? И, не дожидаясь ответа, опускает голову на полувозбуждённый член и берёт сразу наполовину. Кажется, сверху раздаётся:«Да, Перси», но он уже не вслушивается, полностью отдаваясь своему занятию. Он гладит нежную кожу на внутренней поверхности бедра (возможно, это единственная область тела, где у его любовника нет шрамов), выпускает ствол изо рта, дует на обнажившуюся багровую головку. Под аккомпанемент мурчаще-рычащих звуков, что издаёт дрожащий от возбуждения Ньют, пропускает член глубже, чувствуя, как тот упирается в стенку глотки. Смаргивает выступившие слёзы, наращивая амплитуду движений. Ньюту хорошо — Персиваль понимает это по стиснутым пальцам у себя в волосах, по сжимающим его плечи острым коленям, по мелкой дрожи мышц живота перед глазами. Он с нажимом проводит языком по чувствительному местечку под головкой, делает ещё несколько слитных скользящих движений — и его партнёр кончает с теперь уже громким и уверенным: — Да, Перси! Грейвс, не стесняясь, по-животному вылизывает содрогающегося в оргазме Ньюта и оставляет это крайне увлекательное дело, только когда тот пытается собрать вместе разъезжающиеся конечности и приподняться со стола: — Чего тебе не лежится? — сыто интересуется Персиваль. Ньютон сползает со стола к нему на колени и хрипло-соблазнительно парирует: — А ты? Как… — Будешь должен, чудо, — мужчина утыкается ему в шею и застывает.       Персивалю Грейвсу особо некогда рефлексировать, но если спросить у него сейчас, чего тот ещё хочет от жизни, то он ответит, что готов просидеть так — с тяжелым полураздетым Ньютом на коленях, вдыхая этот особенный запах в местечке между его шеей и худым плечом, — до скончания времён.       И, разумеется, они не сидят в таком положении больше трёх минут — Ньютон подскакивает и, теряя брюки, кричит, что он забыл в кармане пальто какое-то редкое насекомое, а Грейвс просто надеется, что не обнаружит это насекомое на своей подушке в их спальне. Вечер идёт своим чередом, а потом и ночь — когда Ньют отчаянно пинает Персиваля под рёбра, видимо и во сне продолжая сражаться с упрямым дикобразом.       И поэтому утром, когда выходящая с дежурства Тина Голдштейн, весело крикнет неловко поднимающемуся по ступенькам крыльца мужчине: — Бурная ночка, мистер Грейвс? Тот ответит, потирая ушибленную грудную клетку (ох, надо бы сделать рентген): — Ничего интересного, Тина! Всё по-старому… _______________________________________________________ Примечания: Микроспория — грибковое заболевание (в народе — стригущий лишай). Трихофития — тоже грибок, может поражать гладкую кожу, на голове волосы в очаге обломаны на высоте 6-8 мм. Токсоплазмоз — паразитарное заболевание, при внутриутробном заражении вызывает тяжелую патологию, вплоть до гибели плода. Не беременным также опасен, может поражать головной мозг, печень, селезенку. Туляремия — инфекционное заболевание, характерна лихорадка, поражение лимфатических узлов. Лейтенант Келли — единственный осуждённый за «резню в Милаи(Сонгми)» американский военнослужащий. Викрил — шовный материал. Доктор Дуллитл — английский доктор Айболит. Рана третьего класса — имеется в виду класс чистоты раны. Их всего четыре, третий — «загрязненная рана». ПХО — первичная хирургическая обработка Стихотворение, которое повторяет Персиваль (и которое нежно любит автор) — «Забинтованное плечо» Константина Кавафи в переводе Иосифа Бродского.
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.