Долго и счастливо

Если ты прокалываешь нос таким образом, у меня только два варианта: ты — педик, и ты — педик, который хочет отучить себя ковыряться в носу. Хотя бы с одной стороны, я полагаю. Гипотеза не выдерживает критики. Грустно. Прямо как третий сезон Russian Stand-up. Хотя, кто кроме нас об этом помнит. Сейчас Хованский — это нагибатор петухов: Ларина, Страпони и далее по списку. Первый русский стэндапер канул в лету. Точно так же, как когда-то давным-давно туда же отправился Тот парень с гитарой. «Верните мне мой 2007». Вернул бы кто наш 2012. Твои провокационные песни с вызывающим видео-рядом. То я в роли твоей тёлки, то ты — в роли моей. И один белобрысый парик на двоих. А ведь сейчас он тебе пригодился бы куда больше. И голова бы не потела. Эти твои серёжки в ушах. Как у бабы. Лысая баба в серьгах и с проколотым носом. И когда эта лысая баба начинает возбуждать, то я чувствую себя хуже Панина, трахнувшего псину. Оскалить клыки, Или скулить. С тобой или без, Но я должен жить. Никита, ты никому ничего не должен. Разве что мне, за вчерашний пивас и четыре года пиздостраданий. Пизды нет, а страдания есть, ебануться можно. В 2012 я ржал над твоими тонюсенькими ногами, выглядывающими из-под подола прабабушкиного платья, а ты — над моим стояком. А оператор материл нас за пиздобольство и невозможность нормально работать на камеру. Я ванильная пизда. Post scriptum «Я люблю тебя!». Сколько же дублей я тебе каждый раз запарывал. Ещё и переснимать отказывался. Батя круто и за один сделает. Обязательно сделает, если пиздоболить не будет, а с этим ой, как сложно. Сложнее, чем выебать Уткина на Версусе. Помню, как с замиранием сердца зачитывал тебе самый первый вариант текста, призванного похоронить этого кукаретика. И никакого стёба, никаких истерических взвизгиваний и подначиваний. Конструктивная критика, оглаживание каждой фразы, вычитка. Да ты этот разъёб лучше меня выучил.

***

— Лысая башка, дай пирожка! — и эта вечная ухмылка. Типа полюби меня ебанатом, который я есть. — Пивное пузо, стань моей музой, — никогда, никогда в ответ у меня не получается нормально сострить. Ну не моё это. Ты не умеешь петь, я — шутить. Всё по-честному. Ты стебёшь меня по поводу пирсинга и бабских замашек, а я убеждён, что фанаты анального секса — латентные геи. Так и живём. Стригуль, Фёдор, Власов, Кузьма, Мэдисон. Но это давно, это очень давно. Примерно тогда же, когда я поменял жену, а ты — систему жизненных ценностей. Я лишь частичка её френдзоны. Даже в страшном сне не может присниться баба непривлекательнее Хованского. Этот огромный рот, из которого всегда несёт алкоголем, вечно бегающие глаза, дряблые щёки. И кудри. Ёбанные кудри. Ёбанный Пушкин. Дантес, ты думаешь о Наташе? О моей Наташе, Дантес? А в 2012 после съёмок «Ванильной пизды» ты зажал меня в туалете. В мужском туалете. В одежде, в которой я снимался. Только полный ебаклак мог перепутать меня с тёлкой. Правда, ты и не перепутал. — У тебя в этих штанах жопа почти женская. — У тебя в этих штанах стояка почти не видно. И мокрые горячие руки. И сбившееся вместе с дыханием сердцебиение. И подкашивающиеся ноги. Наше счастье, что как раз в этот момент кому-то из съёмочной группы понадобилось отлить. Или несчастье. Чёртов 2012. — Никита, динозавр! — Бля, чувак, сколько лет прошло. — Это всегда будет актуальным. Не спорь с человеком, у которого миллион на канале. — И на анале, — чуть громче, чем следовало, и как обычно не смешно. — Проверял, что ль? — насмешливые губы разъезжаются ещё шире, — опять твои мокренькие фантазии? — твою мать, когда в шутке нет даже доли шутки. Это тысячу раз могло случиться в твоей коммуналке, сотню — на левых вписках в Москве, десяток — после концертов в туалете клуба. Хотя, после 2012 у нас с тобой аллергия на туалеты. Печальный опыт прошлых «нет». И пошлых лет.

***

В итоге, это происходит в моей спальне. Куда уж тривиальнее. Оттянув ворот твоей кофты, я нежно касаюсь губами тщедушной шеи с выступающими позвонками. Ну вот и как не считать тебя бабой?! Одной из рук провожу по дрожащей спине, машинально пересчитывая выступающие косточки. Ты не хочешь? Ты боишься боли? Хорошие вопросы. Но задавать их я, конечно же, не буду. Если уж пускать дружбу коту под хвост, так по достойному поводу. Четыре года забвения. Ты вжимаешься в меня спиной, как маленький котёнок, ищущий защиты, и одновременно трёшься задницей о мой член, как сорокалетняя шалава, ищущая выход своей похоти. Когда мы успели стянуть друг с друга шмотки? В тумбочке есть смазка. И с твоей точки зрения, варианта только два: либо я регулярно трахаю здесь худеньких педиков, либо, как истинный маньяк, храню её на протяжении долгого времени, чтобы засадить именно тебе. Так или иначе, хорошо ты обо мне точно думать не будешь. Невозможно хорошо думать о лучшем друге, который собирается тебя изнасиловать. Ты стонешь потому, что тебе приятно или пытаешься скрыть негативное отношение к происходящему? Конечно, рукой, которая не занята разработкой твоей задницы, я крепко сжимаю обжигающий стоячий член. Но это физиологическая реакция организма. А мне поебать на твой организм. Говорят, от анального секса геморрой развивается. Если бы я мог, я бы трахнул тебя в самое сердце и не членом, а болезненной симпатией, которой мы оба пропитались за годы дружбы. В какой-то момент я ощущаю чужие пальцы на своём ноющем детородном органе. Ты настойчиво пытаешься протолкнуть внутрь себя хотя бы головку. Мужская задница мало чем отличается от женской. Но твоя отличается от всех на свете именно тем, что принадлежит тебе, Хитман моих грёз. Я кончаю внутрь, тёлки такое любят. И почти тут же мне в руку ударяет горячая струя спермы. Значит, и удовольствие ты получаешь от того же, что и бабы. Моя теория неопровержима. А на постели останутся пятна. — И что, блядь, теперь? Нам уснуть в обнимку? — хорошо, что хоть кто-то из нас не разучился разговаривать. Нет, любимый, теперь нам в джакузи. Мы, в конце концов, не школьники, чтоб спать в собственной сперме. И сейчас, в лучших традициях любовных мелодрам, я на руках отнесу тебя до ванной комнаты и опущу в пустую ледяную недобочку. Ты меня обматеришь, и мы будем жить долго и счастливо.