Добро пожаловать в Ракузан.

Не стоит путать предчувствие с самовнушением. Куроко хорошо знал это. Когда дело доходило до стычки этих двух процессов, он понимал, в какой момент его нутро искренне твердит «тебе пиздец», и в какой момент он сам заставляет своё нутро твердить подобное. Но сейчас было сложно определить, что же именно творится внутри у Тецуи. Он был на грани самоконтроля, с самой малой надеждой цепляясь влажными пальцами за её края. Он спрашивал своё нутро, какого же хрена происходит, а в ответ получал лишь самую пугающую тишину. Нутро Куроко предпочло немоту. Оно заставляло своего обладателя прочувствовать весь леденящий холод неизвестности. Оно ломало, наслаждаясь хрустом хрупких костей и звуком разбивающейся воли. Оно ликовало, заметив, как наружность Тецуи дала свои первые трещины. Тецуя не понимал, почему не может помочь сам себе. Он не понимал, что его нутро не желает делиться своими давно приобретёнными кусками боли. Аомине обещал сделать всё так, как скажет Куроко, но это вовсе не значит, что Аомине не будет драться. Тецуя вновь ощущает на себе взгляд глаз, алые линзы в которых напоминают о воспалённой язве именуемой как человеческая ложь. Тецуя чувствует, что ему сейчас очень мерзко. Он поднимается с обшарпанных колен, отдаляясь от лужи собственной крови, пока Аомине с истинной крутостью повторяет свой пропитанный притворностью удар. Кулаком правой руки идеально в цель — по чужим испачканным скулам. Аомине довольно трясёт пальцами, которые активно работают в крепко зафиксированной позиции на протяжении всего боя. Куроко, отлетев от него на несколько сантиметров, лежит, опираясь лбом на окровавленную руку. Неподвижно и широко улыбаясь в пол. Ему нравится роль полумёртвого и пропащего. Тецуя уже давно прочувствовал все стороны этой роли, поэтому играет отменно и настолько правдоподобно, что обладатель алых глаз, которые всё это время внимательно следили за действиями боя, даже не заметил, что эти действия были ограничены лишь Куроко. Аомине явно сегодня доволен собой больше, чем когда-либо. Он неожиданно появляется в поле зрения Акаши, мешая тому сконцентрироваться на главном. Дайки медленно подходит к Тецуе, играя свою роль. Зазнавшегося и обманутого. Куроко продолжает лежать без каких-либо движений, стараясь держать своё дыхание в самой крепкой узде. Он чувствует, как Аомине, присев рядом с его рукой, которая лежала вдоль избитого тела, наигранно ухмыляется. Куроко прячет последние остатки улыбки и расслабленно закрывает глаза, когда его волосы на затылке хватает чужая рука. После этого его подбородок больше не чувствует поверхности пола, а удары сердца больше не пытаются пробить грудную клетку. Он слышит счёт Аомине. Раз. На «два» уже подхватывает вся толпа. На «три» Аомине смотрит в закрытые глаза Куроко, а после с тихим смехом выдыхает в его ухо слово. Четыре. На «пять» Куроко понимает, что пора. Рука Дайки сама отпускает голубые волосы, предоставив финальным движениям Куроко полную свободу. Куроко же с нехарактерными для себя скоростью и силой резко бьёт локтем в солнечное сплетение наклонившегося Аомине, заставляя того с хриплым «блять» упасть назад и вдобавок с глухим стуком удариться головой о пол. Больше никаких звуков. Толпа умолкла. Рука Акаши, держа сигарету, застыла в паре сантиметров от его полуоткрытого рта, так и не дав начало новой затяжке. Куроко, встав и опустив голову вниз, смотрел на свои босые испачканные ноги, понимая, что по-настоящему вырубил Аомине, а не как было запланировано. «Это тебе за тот пиздец в душе», — подумал Тецуя, пытаясь изо всех своих оставшихся сил сдержать улыбку. А улыбаться чертовски хотелось. Было забавно видеть Аомине в таком состоянии. Ещё забавнее было наблюдать за тем, как на бледном лице, полном удивления, показалась та усмешка, которую обычно видел Тецуя, когда всё шло по плану этого разномастного ублюдка. Толпа завопила от восторга, кидая в адрес Тецуи все возможные одобрения и хвалебности. Кто-то моментально подскочил к нему, что-то крича про то, как круто он уделал аса бойцовского клуба. Кто-то просто одобрительно хлопал по побитому плечу Куроко. Кто-то затаскивал на себя наконец-то усмирённого Аомине. Тецуя ничего этого не замечал, а лишь молча продолжал глядеть в скрытую гетерохромию, иногда беря во внимание движения Акаши. Сейджуро ещё до конца не принял тот факт, что Тецуя смог победить Дайки. Он ещё точно после боя будет искать в отрывках памяти незамеченные следы подвоха, но Тецую это не волнует. Абсолютно, чёрт возьми, не волнует. Ему нравится роль полумёртвого и пропащего. Тецуя уже давно прочувствовал все стороны этой роли, поэтому сыграл он отменно и настолько правдоподобно, что обладатель фальшивых алых глаз поймёт всё лишь тогда, когда будет слишком поздно. Когда Тецуя вновь начнёт ощущать запах жизни. Когда пропащим будет тот, кто довёл Куроко до этого порога безнадёжности и заставил его переступить.

***

— Итак. Это отправная точка. Отправная и запоздалая точка трансформации этого места. Ауры этого места. Людей этого места. Всё стало другим, когда появился другой Акаши. Бои подобные гладиаторским. Люди, не чувствующие границ при совершении необдуманных поступков. Пора запомнить, что отсутствие границ ещё не значит обретение полномерной свободы. Мы все хотели свободы и добивались её. Каждый своим путём. Теперь путь был один на всех, и плевать, если тебе он пришёлся не по вкусу. Тебе даже не разрешат сплюнуть. — Что же мы имеем. Кучку несчастных, которые плетутся за ещё более несчастным. — Аомине с нами, несмотря на его позорный проигрыш. Дайки фыркнул, я подавил смешок. — Тецуя. Я уже приготовился принять этот сканирующий холодный взгляд. Я уже стиснул зубы и сжал кулаки. Я зачем-то посмотрел на Аомине и, прочитав в его взгляде «да расслабься ты», понял, что слишком стараюсь. Слишком стараюсь не поддаваться собственному страху. Я вспомнил, как в одну ночную прогулку Акаши, от которого у меня нет вынужденного рефлекса самозащиты, говорил мне, что для него значит страх и боль. «Страх — это луч света, который не даёт тебе потеряться во мраке из догадок, недомолвок и безвестности. Он появляется для того, чтобы предупредить тебя. Предупредить о том, что начало ожидаемой боли ещё не наступило». Я уже давно жмурился от этого света, который даже не думал угасать. Наверное, всё дело в том, что я просто не жду боли. Я не умею её ждать. «Ты и не пытаешься». Я обернулся. Слова, сказанные тем самым Акаши, прозвучали будто бы совсем рядом. На деле говорил лишь тот, который явно не ценит что-то вроде страха или что-то вроде боли. — Да, помимо Тецуи, ещё Маюзуми, — продолжал Акаши, уже давно перестав смотреть на меня. Все присутствующие сидели за длинным прямоугольным столом, а Акаши стоял возле него так, чтобы его было видно каждому. Он держал в руках чёрный планшет, изредка касаясь его экрана кончиком указательного пальца и что-то внимательно вычитывая. Чёртов Акаши совсем забыл, что такие вещи, как планшет, не нужны создателю Ракузана. Они не нужны ему, потому что своим существованием ограничивают человека. — Химуро, мне твоя помощь тоже понадобится, но сразу же говорю, что Мурасакибару мы не берём. Он назвал ещё троих или четверых присутствующих, а после вновь принялся глазеть на экран планшета, попутно отвечая на поступающие вопросы. — Сколько будет длиться задание? — Думаю, около недели. — Почему именно мы? — Потому что вы сильнейшие. — Что мы с этого получим? Тот Акаши подошёл бы к человеку, который задал этот вопрос, и несколько бы раз врезал ему по морде за такие слова. Я просто уверен в этом, потому что подобное уже было. — Если задание пройдёт успешно, то деньги. Большие деньги. Если бы не всё тот же взгляд Аомине, вряд ли бы я после этих слов смог продолжить спокойно сидеть на своём месте. Мысленно я всё-таки несколько раз выругался. — Что мы должны делать? — я прошипел это сквозь зубы, стараясь посмотреть в самую глубь алых глаз, насколько это было вообще возможно. Акаши, помедлив с ответом, положил на край стола планшет и опустил взгляд вниз. Выдвинув возле себя ящик стола, он взял что-то достаточно увесистое в правую руку и уже без каких-либо эмоций на лице посмотрел на меня. — Хороший вопрос, Тецуя, — рука, показавшаяся из-под стола, аккуратно положила на его поверхность чёрный револьвер. — Вы должны убивать.