Ссадины

      Пальцы у Юры длинные, тонкие и аккуратные. Отабек любит их целовать — гладит осторожно подушечки, согревает горячим дыханием, прижимается губами к светлой, прозрачной почти коже.       — Не надо, — краснеет Плисецкий, и пальцы у него дрожат. — Не надо, Бека, а то я, блин, как девчонка.       Отабек лишь поводит отрицательно головой: нет, не девчонка. Как понимает это Юра, он не знает, но руку тот не убирает и не выдергивает.       А пальцев таких ни у одной девчонки нет. Алтын видел их пальцы, пару раз даже трогал: были длинные, были тонкие, были аккуратные, а вот таких — чуть мозолистых, шершавых от постоянных падений, — не было. Ни у одной.       Плечи у Юры острые и угловатые, да и не только плечи: он вообще весь острый, угловатый и точеный, как из металла вырезанный. На боках лиловеют синяки, над ключицей — короткий шрам. Без повреждений у него остался разве что живот.       Эти синяки Отабек тоже любит — гладит Плисецкого рассеянно по ребрам, утыкаясь носом во впадину ключицы, слушает его сбитое дыхание, обнимает. Тот зажимается, — но обнимает в ответ и пальцами в волосах у Алтына путается.       — Приму жмешь, — шутит, а в голосе неловкость. — Сломаешь — от Лилии потом получишь за меня.       Юре всего шестнадцать, и каждый раз у них как первый — ему нужно что-то сказать. Отабек улыбается и не мешает: любит эту стеснительность.       Он знает, что от Лилии не получит, потому что "приму" не сломает: "примы" нет. Плисецкий — воин, сломить его едва ли удастся, и дурак тот, кто придумал сравнивать его с балериной. Под тонкой кожей у него сильные, крепкие мышцы; синяки, которые Отабеку так нравятся, — лишь жалкие следы ежедневной борьбы.       Поэтому, наверное, Алтын очень любит его ступни — истертые коньками, разбитые, но из-за этого и красивые. Когда он подносит их к губам, Юра вспыхивает, ругается, дергает ногами, чтобы потом замереть и смотреть с придыханием, как выцеловывают на них ссадины. Этой необычной тяги Плисецкий, скорее всего, не понимает — Отабек ее не понимает точно так же, но в такие моменты ему кажется, что он забирает себе хоть немного чужой боли.       — Это странно, знаешь? — спрашивает Юра уже после, когда сидит на постели, завернувшись в простыню, румяный и жаркий.       По его острым плечам рассыпаны засосы, а растрепанные волосы блеска в глазах не скрывают совсем. Алтын, лежащий рядом, тянет к его щеке руку, проводит по ней заботливо пальцами и кивает.       На самом деле Отабек понятия не имеет, странно такое или нет: знает только, что любить — не странно, а Юру он любит, о чем ему и говорит.