Вейла

А если это так, то что есть красота И почему ее обожествляют люди? Сосуд она, в котором пустота, Или огонь, мерцающий в сосуде? Н. А. Заболоцкий «Некрасивая девочка»

***

Маленькие дети такие впечатлительные. Иногда действительно похожи на цветы. Аккуратные человечки с большими искрящимися глазами и жаждой приключений. Иногда их улыбка такая яркая, что звезды на небе, кажется, сияют меньше, чем она. Гарри в девять думал, что девочкам всегда нужно помогать. Он не знал, откуда это в нем взялось, но установка была строгой и четкой, следовать ей казалось правильным, естественным. Вообще он мало ещё чего знал о жизни, но хрупкие симпатичные девчонки, которые стайкой вились вокруг него, явно не были теми, над кем следовало издеваться. Они такие нежные, с розовыми губами и белой кожей, а ещё у них иногда румяные щеки, и пахнет сладко. От Салли-Энн всегда пахнет шоколадом, признаться, это очень приятно. Гарри маленький, но уже такой красивый, что умудрился вскружить голову своей однокласснице Кэтерин, а его глаза сияют так, как будто они сделаны из самых дорогих в мире изумрудов. Он по утрам смотрится на себя в зеркало и каждый раз видит одно и то же: вихрастые мягкие чёрные волосы, огромные зеленые глаза и пышные реснички, розовые губы, бледная кожа и шрам-молния на лбу. Его лицо похоже на лица девочек. В школу он ходит в собственных красивых вещах, которые покупает тетка Петунья. — Черт, Гарри, ты уверен, что это нужно? — Мэри, эта робкая и вечно во всем неуверенная девочка из его класса, опасливо озирается по сторонам. — А что, если миссис Петкинс заметит? Ну конечно. Миссис Петкинс. Гарри раздраженно махнул рукой. Ему порядком надоело убеждать приятельницу с забавными темными косичками в том, что исправить карандашную оценку в журнале — не самый плохой поступок, который она может совершить в жизни и уж точно не тот, из-за которого стоит так переживать. Гарри деловито одернул свою белоснежную рубашку, сидящую точно по ладной мальчижеской фигурке, уверенно и даже нахально заглянул за дверь и указал конопатой девчонке на место у двери — мол, не можешь сама, не мешай другим. Девочка лет десяти, невысокая, опрятная и миловидная, посмотрела на него и послушно встала у порога, а в ее глазах, синих, как кусочки ночного смородинового неба, открыто заблестело что-то, похожее на восхищение. Иногда его жутко раздражало подобное беспрекословное подчинение всех девчонок, девушек и вообще женщин. Но ещё Гарри было девять лет, и ему хотелось выглядеть солидно, поэтому следующую фразу он продумывал до мелочей, чтобы она звучала по-взрослому. — Если она заметит, я скажу ей, что хотел посмотреть свои результаты за тест по математике, — заявил, переводя взгляд с Мэри на учительский стол, Гарри таким тоном, каким говорят абсолютно убежденные в своих словах люди. Кроме них с Мэри в классе никого не было, но он все равно на всякий случай воровато оглянулся и только после этого быстро сцапал с гладкой деревянной поверхности зеленую книжечку журнала. Ему было совсем не страшно, ведь он знал, что миссис Петкинс — добрая женщина сорока лет — все равно, как и все остальные, прикроет глаза на почти любой его поступок. Тем более, он делала это не для себя, а для милой, но все-таки глуповатой Мэри, перед которой почему-то постоянно чувствовал себя в долгу. — Ты такой смелый, — почти любовно ответила она, и Гарри, почувствовав странное тепло от этих слов, несмотря на то, что слышал их уже бесконечное количество раз от той же Мэри всякий раз, когда помогал ей шпаргалкой на уроке или давал списать прямо посреди контрольной. Легким движением ластика он удалил нежелательную двойку из журнала без единого следа, а затем, взяв ручку, изобразил на ее месте немножко, совсем чуть-чуть корявую четверку. Мэри вполне хватит этого для того, чтобы не быть обеспокоенной оценкой за семестр по математике, а ему ведь вовсе не трудно. Гарри захлопнул журнал и положил его на то же самое место, откуда взял, возвратил ручку и ластик на обычную учительскую этажерку и, окинув стол сканирующим взглядом, пришел к выводу, что ничто не может выдать их с Мэри криминального прошлого. Как и всегда в подобных ситуациях, он чувствовал легкое, пьянящее чувство адреналина, которое, наверное, и вынуждало его совершать те самые поступки, что Мэри называла «смелыми». — Дело сделано, — улыбаясь, сказал он и посмотрел на Мэри счастливым взглядом, будто бы он не ей, а себе исправил все имеющиеся двойки. Она оправила косички, подбежала к нему и крепко-крепко обняла, думая, что Гарри, определенно, самый лучший в мире мальчик и самый преданный друг. — А почему ты себе не исправлял? — насупилась вдруг она, когда они уже поспешно сматывались с «места преступления», и Гарри шагал рядом с ней по направлению к выходу из школы. — Я же знаю, что у тебя есть лишняя тройка по английскому. — Это нечестно, — сказал на ее слова Гарри, — мне кажется, что я должен всего добиться сам, а не фальсифицировать, — он с гордостью выговорил красивое слово, — свои результаты. Девочка с кукольным личиком резко остановилась и, оправив темные косички, как делала всегда, когда была чем-то обеспокоена, чуть пожала тонкие губки, будто хотела расплакаться. — Почему мне ты тогда стер двойку? — обиженно спросила она. — Потому что ты — другое дело, — ласково улыбнулся Гарри своей подруге, не желая делать так, чтобы она была расстроена. — Ты ведь девчонка, а я мальчик, и я должен тебя защищать и помогать. Обиженная гримаска пропала с милого детского лица Мэри, и она возобновила шаги по коридору.

***

Когда Гарри было десять, он верил каждому слову, написанному в книге. Вечером после тяжелого дня, насыщенного выполнением домашней работы и помощи тете Петунье на кухне, Гарри любил заходить в свою комнату и там спокойно раскладывать на рабочем столе найденную в кладовке коробку с вещами его матери. Лилия. Мать. Эти слова у него были почти что синонимы. У нее красивое цветочное имя — Лили. Она непременно была длинной, тонкой и непременно рыжей. Тетя Петунья не любила рассказывать про свою сестру, но никогда не могла противостоять взгляду Гарри, когда ему что-то очень сильно хотелось. Она рассказала ему про волшебный замок-школу-волшебства Хогвартс, про то, как завидовала его матери и как поначалу не хотела, чтобы он становился волшебником, как хотела воспитывать его в тирании, несправедливости и деспотизме, и даже делала это до определенного момента… Пока однажды не взглянула в глаза Гарри и не поняла, что он каким-то образом сумел добиться отголоска ее чувств к родной сестре. Она думала, что все дело в схожести глаз матери и сына, и Гарри тоже так думал, но не могли же все вокруг быть сестрами его матери и любить его исключительно за красивые глаза? Он скучал по семье, честно. Тетя не любила его, он это знал, хотя делала все, что он хотел. Она никогда не говорила с ним часами и не целовала в лоб семнадцать раз. А мама Лили целовала бы. Или папа Джеймс. Он бережно и любовно достал из красивого резного сундучка толстую книжку в кожаном переплете. Она называлась «Фантастические твари и где они обитают», имела картинки, которые удивительным образом двигались и содержала очень много информации о волшебстве. Когда Гарри первый раз увидел ее, он сразу понял, что это будет самая любимая его книга, — ведь от нее тянуло настоящей, родной магией, соприкосновения с которой Поттер ждал с той самой минуты, с которой тетя рассказала о ее существовании. С нетерпением, страхом и любопытством Гарри ждал одиннадцати лет, ведь, как сказала Петунья именно в этом возрасте его мать забрали учиться в таинственный и манящий Хогвартс. Знаете, иглы впиваются в ладонь? Но несильно, просто прикасаются остриём. У Гарри всегда было такое ощущение, когда он думал о магии. — Так, что у нас на сегодня? — пробубнил мальчик себе под нос и расстегнул пуговку на домашней рубашке одной рукой, а другой пролистал страницы бесценной книжки, которая раз за разом погружала его в родной мир. Вчера он читал про русалок и с удивлением обнаружил, что это вовсе не прекрасные девы с рыбьими хвостами, как он о них думал. Оказывается, они живут глубоко в толще воды и не прекрасны ликом, а ужасны. По легенде, которую он, затая дыхание, читал, выходило даже то, что они порождение тьмы, созданное злой волшебницей Морганой для того, чтобы победить в войне с Мерлином. Кто такие Мерлин и Моргана, в книжке, к сожалению написано не было. Он открыл оглавление и детским пальчиком сосредоточенно провел по строчкам с названиями. «Единорог», «Пикси», «Гиппогриф», «Василиск»… Он все это уже читал, он уже прекрасно знал, что, положим, гиппогриф — гордое животное, перед которым нужно кланяться, единорог несет в себе кровь, способную даровать бессмертие, однако кровь эта имеет слишком высокую цену в виде вечного проклятья, василиск же — или иначе царь змей, боится петушиных криков, а вообще все змеи и он в частности разговаривают на каком-то парселтанге, и рождаются иногда волшебники, которые способны их понимать… Наконец, пальчик остановился на таинственном слове «вейла», и Гарри с любопытством потянулся к странице сорок один, на которой должна была быть статья об этих самых вейлах. На страничке сорок один было красивой витиеватой росписью выведено слово «Вейла», а слева от него располагалась большая двигающаяся фотография, глядя на которую Гарри замер. Иголки. Эта фотография изображала девушку столь дивной красоты, что он не мог наглядеться на нее. Она была высокая, стройная, красиво сложенная, с длинными белокурыми волосами, струящимися по обнаженным плечам и спадающим на длинное платье синих оттенков, у нее были пухлые розовые губы и яркие голубые глаза, в которых, словно в море, можно было утонуть. Десять минут он просто смотрел на нее и думал, что никогда не видел никого прекраснее этой девушки. Затем сглотнул и принялся за чтение. Мурашки медленно бежали по рукам. «Вейла — существо, в спокойном состоянии похожее на прекрасную обворожительную женщину. Голос, пластика движений, взгляд вейлы заставляют окружающих смотреть только на неё, будто на величайшее чудо. Редкий мужчина способен противостоять магии вейлы, особенно если она захочет, шутки ради, покорить его сердце. Но вот разгневанная вейла выглядит совершенно иначе. Лицо её вытягивается в остроклювую злобную птичью голову, а из плеч вырастают чешуйчатые крылья. К тому же в этом состоянии вейла может и зашвырнуть в обидчика горстью магического огня.» Гарри почти что в ужасе уставился на прекрасную девушку, представив, как у нее из спины вырастают крылья, а лицо вытягивается в остроклювую птичью голову. Весь шарм и очарование мгновенно спало. «Вейлами могут быть только девушки, эта способность передается исключительно по женской линии», — прочитал Гарри, едва отбросил наваждение, и тут же расстроенно сник. Он начинал подумывать, что он и есть эта самая вейла, ведь не может же быть, чтобы просто так к нему все женщины так относились. Или, возможно, он просто преувеличивает и делает из себя центр вселенной, думая, что просто хорошее отношение — это признак чуть ли не приворожения? «По одному из преданий вейлы — злобные колдуньи, использующие свои способности для того, чтобы поедать сердца влюбленных в них мужчин». Гарри похлопал глазами и искренне посочувствовал тому человеку, которому придется встретиться с разгневанной вейлой.

***

В свои одиннадцать Гарри никак не мог дождаться той минуты, когда, наконец, поедет в Хогвартс. — То есть вы хотите сказать, что я волшебник? — радостно переспросил Гарри, очаровательно улыбаясь строгой статной даме в темном балахоне, с седыми проседями в волосах и серыми воистину орлиными глазами. — Да, мистер Поттер, именно так я и хочу сказать, — ответила строгая мадам, которую звали профессор МакГонагал, и чуть улыбнулась. Она ловким движением руки достала из кармана конверт, который он накануне получил от почтальона. Точно такое же письмо пылилось в вещах его мамы, пожелтевшее, написанное изумрудными чернилами, с той лишь разницей, что в нем значилось не «дорогой мистер Поттер», как в гаррином письме, а «дорогая мисс Эванс». Тот же самый список школьных принадлежностей, из которого Гарри понял ровным счетом ничего, и те же самые скупые предложения. Гарри не мог сидеть на месте. Это был самый прекрасный день в его жизни. Наконец-то он дождался одиннадцатилетия и прекрасного мгновения, которое определяет всю его дальнейшую жизнь… Он не мог поверить — он волшебник! Настоящий, самый-самый настоящий волшебник, не просто красивый мальчишка, не просто Гарри Поттер, которого не любил дядя Вернон, а волшебник, сын Джеймса и Лили Поттеров. Когда Петунья только рассказала ему о магии, он тут же испугался, что его ждет судьба тети, обделенной магическим талантом. Он мечтал, верил и погружался в книги о волшебном мире с головой, но старался остановиться, боясь, что после этого разочарование будет слишком сильным, и он озлобится на мир как его тетя. Наверное, даже правильно было бы, если бы он не узнал о волшебном мире до того самого момента появления МакГонагал, ведь он мог оказаться тем, кто, зная о магии, никогда бы не смог ею воспользоваться… Однако что-то внутри него, теплое и родное, было убеждено, что он — волшебник. А сейчас, когда не осталось ни единого сомнения в этом, душа мальчика преисполнилась счастьем, и ему показалось, что он сможет летать, словно птица. Подумать только, он на самом деле поедет в Хогвартс — замок, одно название которого возбуждало в нем волну тепла. Он представлял себе древние средневековые дворцы, предполагал, какие дети буду рядом с ним и все думал, думал, мечтал о дне отъезда, пускай даже было жаль расставаться с тетей Петуньей, подругой Мэри и Анастейшей. Но он чувствовал, что возвращается домой. Иголки щекотали руки. Наверное поэтому он ничего не боялся. Наверное поэтому он легко простился с родственниками, не был удивлен ни банком Гринготтс, ни Косой Аллеей, ни даже метлами, зельями и совой по имени Букля, которую ему купила профессор МакГонагал на День Рождения. Он расстроился и почувствовал страх, когда профессор рассказала ему о судьбе его родителей, но, признаться честно, он их не знал и не помнил, а хранил лишь светлый образ, чтобы верить, что в жизни есть что-то хорошее. Когда он садился в Хогвартс-экспресс, он чувствовал, что по-настоящему счастлив. Он, Гарри Поттер, мальчишка в стильных очках, рубашке и брюках, с яркими зелеными глазами и вихрастыми волосами, ехал туда, где изначально должен был быть.