Inkheart

Несмотря на то, что Юнги уже давно не бывал в лесу, он всё так же хорошо помнил дорогу к Серебряной реке. Он шёл медленно, пробираясь сквозь заросли бледных соцветий и множество белых звёздочек, рассыпанных по сочной траве на тонких стебельках, таких нежных в мягком закатном свете, что Юнги боялся раздавить их своими ботинками. Осень уже начала проступать желтизной на древесных листьях, но, хотя синие феи уже принялись выстилать звериным мехом и птичьим пухом свои гнёзда, в воздухе ещё пахло летом и переспелыми ягодами. Кажется, будто стволы дубов стали толще, кроны - гуще, а трава сочнее, и цветочный дурман, от которого он отвык, опьяняет, как настоявшееся вино. "Я правда дома", - подумал Юнги. Сквозь тихий шелест листвы и недалёкое жужжание огненных эльфов донеслось неспешное журчание реки, а меж свисающих ветвей плакучих ив серебристым потоком блеснула вода. Юнги аккуратно подобрался к берегу сквозь высокие травы и опустил колено на влажный камень, стараясь не оступиться, и медленно склонился над водой. Он впервые за несколько дней взглянул на своё отражение, дрожащее на водной глади: взлохмаченные волосы, накидка древесного цвета и лицо с небольшим шрамом на правой щеке. Сквозь толщу тёмной воды не видно дна, но практически на поверхности плавают мелкие рыбки и мальки, проскальзывая сквозь вросшую в воду траву. Чуть поодаль раздался всплеск, и Юнги резко повернул голову в попытках найти источник шума, но наткнулся взглядом лишь на небольшую лягушку, выпрыгнувшую из воды на нагретый солнцем камень. Когда он вновь опустил взгляд в воду, на него уже смотрела пара выпуклых глаз на мокром лице. - Ну привет, красавица, - почти шёпотом произнёс Юнги, мягко улыбнувшись русалке. Тот медленно высунул покрытые крошечными чешуйками руки из воды и коснулся холодной ладонью щеки Юнги, прижавшись к ней и нащупывая руками шрам, чтобы убедиться, что это и правда он. - Прости, меня долго не было, - виновато произнёс Юнги, позволяя оглаживать своё лицо и волосы. Голова Чонгука поднялась над водой, как и его гладкие плечи: влажные волосы прилипли ко лбу шоколадными взмахами, а розоватые чешуйки красиво мерцали на его висках, как небрежно размазанные по коже блёстки. Чешуя проглядывалась на его шее и плечах еле видными островками, но становилась более крупной и плотной вниз по позвоночнику, где переходила в красивый плавник, а от него - в хвост, так красиво поблёскивающий сейчас прямо под водной поверхностью и сверкающий розоватым блеском от солнечных лучей, пробивающихся сквозь тонкий слой воды к нему. Чонгук возбуждённо водил хвостом из стороны в сторону и неотрывно смотрел на Юнги немигающим взглядом, радостный его возвращению, но будто бы опасаясь, что он мог измениться за это время; Юнги ждал, пока он определится, и так же внимательно смотрел на него в ответ. И Чонгук определился. Юнги почувствовал это через холодные влажные руки на своих щеках и мягкий русалочий поцелуй: у Чонгука пухлые губы, и руки совсем нежные, потому что он всю свою жизнь провёл в воде. Юнги улыбнулся в поцелуй, коротко коснувшись его губ после. Теперь он сам мог коснуться чужого лица, пригладить подсохнувшие волосы, дотронуться рукой до подбородка и большим пальцем огладить поблёскивающую щёку. - Ты же знаешь, что мне нужно? - прошептал Юнги, прижавшись ко лбу Чонгука своим и расстегнув пуговицу на накидке, которая сползла вниз по спине, на камень. Чонгук медленно кивнул, отстранившись, и скользнул руками к его шее, потом к плечам и рукам, медленно оглаживая их, пока кожа не стала такой же холодной и покрытой таким же тонким защитным слоем, как и его собственное тело. Он задержался на ладонях, с грустью и надеждой взглянув в глаза Юнги и утягивая его на себя. "Может быть, сейчас?" - говорил он своим преданным взглядом в надежде на то, что Юнги согласится пойти с ним. Но он в очередной раз мягко высвобождает свои руки и гладит Чонгука по волосам, а после мягко целует. - Я не могу, Чонгукки, - шепчет Юнги, понимая, что Чонгук не послушает. Он не перестаёт коротко целовать его поджатые губы, но всё равно натыкается на обиженный взгляд ореховых глаз, смотрящих на него с упрёком. И Юнги злится сам на себя, что не может ничего с этим сделать, но он правда не готов утопиться в двадцать шесть лет, даже ради любви. Чонгук уплывает с тихим всплеском, который звучит чересчур обиженно в вечерней тишине, оставив на прощание прохладу на коже и опухшие от поцелуев губы. Юнги некоторое время вглядывается в воду, но не видит ничего, кроме собственного отражения. Он встряхивает головой, отгоняя наваждение, подхватывает свою накидку и пробирается сквозь траву к деревьям, прислушиваясь к тихому жужжанию эльфов, обустроивших свои гнёзда на платане, что растёт неподалёку. Непривычный взгляд мог бы принять их гнёзда за осиные, но они немного меньше и светлее, и вокруг них жужжат не осы, а маленькие, не больше бабочек, рыжие эльфы, дающие огненный мёд. Даже маленький его кусочек помогает общаться с огнём, приручать его: он становится резвым и ласковым, как домашний пёс. Юнги начинает тихо жужжать в определённой тональности, подходя к одному из множества гнёзд, и маленькие эльфы, кинувшиеся было на него, становятся сонными и медленными, опускаясь на его скользкие плечи. Они прожгли бы его кожу насквозь своими горячими тельцами, если бы чуть раньше над ней не поработал Чонгук. Юнги терпит жжение, как бы больно это ни было, и запускает смоченные русалкой пальцы поглубже в отверстие, пока не обнаруживает то, что искал - огненный мёд. Он знает, что жадничать не стоит, иначе они могут броситься в лицо и жечь кожу и волосы, пока вор не свалится в жутких муках. Высунув руку из гнезда, он аккуратно заворачивает маленький кусочек мёда в древесный лист, и, стоит ему перестать жужжать, как огненные эльфы подлетают с его плеч с тихим жужжанием, но на него не бросаются, хоть и грозно кружат вокруг. Юнги делает вид, будто их вообще не существует, и медленно, очень медленно уходит прочь от гнезда. Вверх, вдоль по реке, чтобы переночевать где-нибудь под деревом и продолжить свой путь следующим утром. И в каждом плеске воды ему чудится блеск русалочьей чешуи.