Что сильнее Инкурсио?

Мэйн коснулась руки-лапы Тацуми. Мощные мышцы чувствовались под почти непробиваемой чешуёй, не отличавшейся оригинальным цветом. Серый, невзрачный по цвету дракон; когда он застывал, задумавшись, издали и вблизи он был похож на каменное изваяние, памятник кому-то величественному, а может быть, и удачной революции. Его выдавали открытые белые зубы в вечном оскале и живые глаза со зрачками-крестами, завидев которые, запоздало осознаёшь, что перед тобой — живое и опасное существо. Даже в таком внушающем, по мнению Мэйн, виде Тацуми похож на себя прежнего — деревенский парень, ничего из себя толком не представляющий, но умеющий махать мечом и распространяющий вокруг свою фирменную тупость. Тупой, тупой, тупой. Почему он всегда такой упрямый и тупой? Сильный, смелый, безрассудный, прогрессирующий, надёжный, любимый и самый дорогой. *** Красные глаза внимательно и спокойно смотрели на Мэйн, а открытые зубы сложены в подобии улыбки, как и обычно. Тацуми лежал рядом под солнцем, подставив спине Мэйн совсем не мягкий бок. Оба отдыхали, она — по причине трудности ходьбы; нерабочие мышцы давали о себе знать, и ноги время от времени не слушались хозяйку, заплетались, подгибались, болели. Сейчас, как никогда, Мэйн восхищалась мышцами дракона: крепкими и выносливыми. Или у Тацуми они всегда такие были? *** Его рука сжимала её маленькую упругую грудь, губы касались кожи за ухом, и тёплое дыхание было приятным. Он больше не боялся причинить ей боль по неосторожности; ранее она казалась не просто хрупкой, а хрустальной, а он стремился к огню её тела, хотел расплавиться в ощущениях и задохнуться от эмоций. Она запускала руки в его волосы, ероша их, отмечала про себя в который раз их мягкость, тянулась за поцелуями, коим не было счёта, предавалась удовольствию, и больше не было слышно язвительных слов про неумелость. Ноги переплетались под одеялом, животы скользили и соприкасались между собой. Это не ново для них, но, как и в первый раз, такие близкие тактильные ощущения и касания сводили с ума и казались чем-то неестественным, не из этого мира. За стеной мог слышаться грохот, Раббок опрокидывал частенько какую-нибудь мебель, чтобы не попасться на глаза кому-то из Рейда. Он сбегал с места преступления, когда подслушивал, куда заводят разговоры Тацуми и Мэйн в комнате. Но ни Мэйн, ни Тацуми не придавали этому значения. Какое им дело до Раббока, когда напротив эти зелёные затуманенные страстью глаза, когда по подушке раскиданы розовые волосы, когда можно притянуть ближе к себе за шею, когда можно целовать плечи, грудь, живот, гладить спину... *** Мэйн и сейчас гладила сильную лапу, не обращая внимания на реальный мир вокруг, погружавшись мыслями в совместное прошлое и сон. Тацуми, наконец, прикрыл глаза, прислушавшись к равномерному дыханию Мэйн. Он не мог узнать о чём она думала и что видела сейчас, только догадывался. Его Мэйн жива, и она рядом, больше ему ничего не нужно, даже свой облик, ведь он способен защитить, противостоять всему, и для него больше нет преград на пути. Оба не всегда были такими, как сейчас. Они менялись, росли, приспосабливались, совсем как его броня, тянулись друг к другу, боялись, нервничали, прежде, чем стать единым целым. И, в отличие от Инкурсио, их процесс единения не поглощал без остатка и забвения самого себя. Ведь, если забыть себя, то не вспомнишь и другую часть тебя. А забывать друг про друга они не хотели.