Пылающие

— Результаты проверки не должны повлиять на твой выбор, помни это.       Я киваю, и сердце моё сжимается. После смерти родителей я живу с дедушкой. У него есть только я. Он знает, что завтра я скорее всего покину его. Я могу разглядеть понимание этого в его глазах.       Он проводит рукой по моим отросшим волосам, и я прощаюсь с ним.       До школы я бегу, хотя путь совсем не близкий. Я ненавижу душные медлительные автобусы.       Сегодня день тестирования, и поэтому вся школа гудит. Правдолюбы спорят яростнее обычного, ребята из Товарищества нет-нет, да и начинают плакать.       Только моя фракция не показывает почти никаких эмоций — мы не имеем на них права. *** — Это не больно, — говорит мне парень, назвавшийся Отабеком пару минут назад.       В треугольном вырезе его черной футболки с левой стороны видно несколько языков пламени на излете.       В его брови поблескивает маленькое темное колечко пирсинга.       Отабек прикрепляет к нашим головам какие-то датчики.       Его лицо слишком близко, для меня непривычно такое вмешательство в личное пространство, и я чувствую, что начинаю краснеть, когда он откидывает мою челку, соприкасаясь пальцами с кожей.       Я не могу смотреть ему в глаза, и мой взгляд цепляется за ключицы. Под левой пляшет язычок пламени. — Почему огонь, а не символ Бесстрашия? — вырывается у меня.       Он смотрит с интересом. — Любопытный Отреченный. Необычно.       Я смущаюсь ещё больше, перевожу взгляд на свои руки. — Пылающее сердце, — Все же отвечает Отабек, улыбаясь краешком губ.       «Я хотел бы увидеть его», — проносится в моей голове совсем не скромная мысль, и я стараюсь отогнать её прочь.       Отабек протягивает мне стакан с какой-то жидкостью. — Что это? — Пей. — Но что это? — Просто доверься мне.       Я залпом выпиваю всё, крепко зажмурившись. ***       Я вскакиваю на кресле рывком, чувствую липкую кровь на моих руках. Закусываю губу, вытирая ладони о серую кофту.       Отабек перехватывает мою руку, проводит теплом по моим ледяным пальцам. Прикосновения почти обжигают. — У тебя нет крови на руках. Они чистые. Это была симуляция.       Я смотрю на свое запястье, которое кажется совсем белым по сравнению со смуглой кожей бесстрашного. Я молчу, понимая, что сейчас позорно расплачусь.       Отабек опять сдвигает в мою челку, но я не поднимаю взгляд. — Ты — Бесстрашный, — тихо говорит он, и я вздрагиваю. Глаза щиплет, слезы мочат ресницы. — Это не должно повлиять на твое завтрашнее решение.       Я только киваю: говорить сейчас не могу, так сильно сжимает горло слезами.       Отабек переплетает наши пальцы, левой рукой придерживает меня за подбородок. — У тебя глаза воина, — говорит он, и моё сердце пропускает удар. Я поднимаю взгляд, и меня затягивает в радужку цвета темной ночи. — Я хотел бы еще раз взглянуть в твои глаза, Юрий.       Он отпускает мой подбородок, но не отстраняется.       Я понимаю что, мне надо идти, но единственная мысль, которая сейчас сидит в моем мозгу — если бы я был Бесстрашным, я бы разорвал расстояние между нами, поддавшись вперед. — Сделай правильный выбор, боец, — долетает мне вслед. ***       В толпе Бесстрашных я замечаю лицо Отабека.       В рядах Отреченных я вижу спокойное лицо дедушки. Именно сейчас я понимаю, как мне будет тяжело оставить его.       Я заношу руку с ножом для надреза, нахожу глазами дедушку. Он едва заметно кивает. Даже сквозь такое расстояние я понимаю: он дает мне благословение на смену фракции.       Я могу разглядеть улыбку на лице Отабека, пока моя кровь шипит на углях Бесстрашия. ***       Я меняю имя, теперь меня зовут не строгим именем Юрий, а просто Юра. Я завязываю так и не подстриженные волосы в хвост на тренировках, я улыбаюсь, когда мне вздумается, и громко разговариваю, я показываю факи тем, кто называет меня сухарем.       Им я был раньше, теперь я Бесстрашный.       Я научился стрелять из оружия, я не стесняюсь смеяться за столом, и есть сколько влезет. Но я не могу заставить себя сходить в яму, чтобы увидеться с Отабеком. Я знаю, что он — татуировщик, и прийти к нему мне нужно уже зная, чего я хочу. Я всё ещё не могу определиться с выбором даже после начала второй ступени обучения.       У меня, оказывается, всего девять страхов, но и их хватает, чтобы душить меня по ночам.       В очередной раз, проснувшись раньше рассвета, я сажусь на скрипучей кровати. Голова у меня необычно пустая. Сегодня замечательный день, чтобы решиться на важный шаг.       Одеваюсь и иду в яму. В тату-салоне горит свет, и я, глубоко вдохнув, захожу туда.       Отабек рисует какой-то эскиз в свете настольной лампы. Он оборачивается на звук моих шагов. — Рад видеть тебя здесь. Я надеюсь, что ты не пожалел о своем выборе.       Я мотаю головой. — Ты всё же решился на татуировку, — Отабек не спрашивает, а утверждает. Я благодарен, что он говорит за нас обоих, потому что мой голос меня не слушается совсем. — Уже определился? — Нет, — тихо говорю хриплым от долгого молчания голосом. — Я надеялся, что решу на месте.       Он достает несколько альбомов, показывает самые удачные эскизы, и иногда наши пальцы соприкасаются на каком-то из рисунков.       Но это всё не то. Минут через двадцать Отабек потягивается, ухмыляется, смотрит на меня с легким вызовом. — Сними футболку. У меня есть одна идея.       Я стягиваю темную ткань, не смотрю на Отабека — всё же немного смущаюсь. Он берёт меня теплыми руками за плечи, подводит к зеркалу со створками, в которых видно всю спину, сам встаёт позади, чуть сбоку. Смуглая кожа красиво контрастирует с моей, и я вздрагиваю, когда он касается моих лопаток кончиками пальцев. — Ты похож на ангела из книг. Знаешь, они ведь не маленькие пухленькие младенцы с куриными крылышками. Они воины — безжалостные, но справедливые.       Я знаю, догадываюсь, что мои щеки сейчас ужасно красные, но не могу посмотреть на свое отражение. Я весь концетрируюсь на мягких касаниях.       Отабек водит пальцами по моим лопаткам, плечам и руках до локтя, вызывая мурашки. — Мы могли бы сделать тебе крылья, чтобы когда ты поднимал руки, всем бы казалось, что ты летишь. И тут, в эту самую секунду, в моей голове формируется четкий образ того, что я хочу. — Пылающие крылья. — Под стать пылающему сердцу? — в голосе его слышны бархатистые теплые нотки.       Отабек берет меня за подбородок все так же глядя в отражение, по-прежнему стоя за моей спиной. Проводит большим пальцем руки по моей губе. Если бы я остался отрешенным, я бы умер на месте от разрыва сердца. Но я Бесстрашный, и поэтому я поднимаю глаза, сталкиваясь с темным взглядом в зеркале. — Да, — отвечаю я твердо. — Под стать пылающему сердцу.       Отабек улыбается краешком губ. ***       В последний раз я прихожу в тату-салон через неделю после окончания обучения. Сегодня последний визит, осталось лишь покрасить кончики крыльев, что теперь красуются на моих плечах, спускаясь маховыми перьями почти до самых запястьев. — Подожди пять минут, — кидает мне Отабек, прокалывая кому-то из прирождённых Бесстрашных бровь — мальчишке не больше тринадцати лет.       Когда я, уже привычно, ложусь на кушетку, я вдруг слышу, как щелкает дверной замок. — Ты у меня сегодня последний клиент.       Звуков в небольшом в кабинете почти нет. Отабек жужжит татуировочной машинкой, поджигает мои крылья.       Проходит не меньше двух часов, прежде чем он аккуратно проводит по воспаленной коже ваткой. — Ты просто потрясающий, — слышу я его тихий голос.       Я сажусь на кушетке, свешиваю ноги, но не достаю до пола. В тишине смотрю в его глаза. Он смотрит в ответ с легким вызовом, ожидая. — Ты видел мою татуировку, — почему-то шепчу я, соприкасаясь голенью с коленом Отабека. — А я твою еще нет.       И тут, наверное, именно в эту секунду во мне окончательно умирает Отреченный, уступая место Бесстрашному.       Я сажусь Отабеку на колени, и между нашими лицами сейчас считанные сантиметры. Я приподнимаю ткань его темной майки, тяну ее наверх, и Отабек поднимает руки, помогая снять с её.       На груди у него действительно сердце, совсем не как те, что рисовали девчонки из товарищества на полях тетрадок, а реалистичное, как на уроках биологии, объятое пламенем, чуть синеватым в начале и золотистым на излете. Я заворожено касаюсь каждого миллиметра этой поразительной татуировки.       Отабек приподнимает голову, смотрит мне в глаза, дышит мне в губы, но не целует первым.       Это делаю я, руками обхватив его шею.       Отабек берёт мое лицо в свои руки, а я свои запускаю в его густые колючие волосы на макушке, короткий ежик затылка щекочет ладонь. Прижимаюсь грудью к сердцу, что горит только для меня.       Мы целуемся, гладим пылающие татуировки на коже друг друга, тяжело дышим, едва добравшись до комнаты Отабека.       В тот вечер засыпаю в объятиях человека, в которого я влюбился еще в первую встречу. ***       Ни один из нас не знает, доживет ли он до завтра — спокойная жизнь не для Бесстрашных.       Мы прыгаем с крыш, бегаем по сонным кварталам других фракций, расписываем стены, сидим на полу поездов и просто проводим целые дни в постели, целуясь, перебирая волосы друг друга, изучая знакомые до мелочей татуировки. Мы горим в огне наших чувств.       Почему-то, я уверен, что если мы всё же сорвемся с какой-то высотки, то мы будем пылать до самой последней секунды.