Skillet — «Savior»
— Задание проще некуда, — говорит Намджун, толкая к Чонгуку по столу тонкую папку. Та по кривой проскальзывает по отполированной столешнице и со звучным шлепком падает на пол. Ну да, этого следовало ожидать, думает Чонгук, поднимая ее и заглядывая внутрь. На первый взгляд и правда ничего особенного, но… — Значит, просто проследить за объектом, поймать на измене и сделать фотки? — Я же говорю: проще некуда. — В чем подвох? — Нет никакого подвоха. — Бля, хен, я не вчера родился. Нам такие задания с потолка не падают. В чем подвох? Намджун вздыхает и трет переносицу. — Просто сегодня новогодняя ночь. — И…? — то, что сегодня тридцать первое декабря, Чонгука абсолютно никак не волнует, новый год он все равно не отмечает: негде, не с кем да и желания никакого нет. — И твой напарник — Ви. Чонгук резко поднимается из-за стола и кидает папку обратно. — Отказываюсь. — Отклоняется, — спокойно говорит Намджун, даже не поведя бровью. — И давай сразу опустим часть, где ты ломаешься, как девственница, и сразу перейдем к той, где ты берешь эту папку и идешь за снаряжением. — Я отказываюсь, хен, — с нажимом. — Почему именно он? У нас в команде хватает народу. — Потому что, как я уже сказал, сегодня новый год, и начальство выделило нам небольшой отпуск, чтоб навестить родных. — А нам, значит, не выделило? — Ты и Ви — единственные, у кого нет семьи, — без обиняков говорит Намджун. — К тому же, все остальные уже разъехались. — Юнги-хен, помнится, тоже сирота. — Его Джин-хен повез к себе. Все, отставить демагогию, решение окончательное. — В прошлый раз, когда ты поставил нас в пару, Тэхен грохнул клиента, и Джин-хену с Юнги-хеном пришлось в срочном порядке забирать нас с крыши на вертолете, — напоминает Чонгук. — То были непредвиденные обстоятельства, — Намджун пожимает плечами. — Ладно, материалы я тебе дал, можешь приступать. Тэхена встретишь на месте, а меня уже ждет такси, — он пихает злосчастную папку в руки Чонгука и выходит из комнаты, на ходу натягивая пальто. Отлично, блядь, думает Чонгук, глядя ему вслед. Встретить новый год наедине с психом — всегда мечтал.***
Iʼm everything youʼve wanted I am the one whoʼs haunting you I am the eyes inside of you, stare back at you Тэхен нетипично тихий, отмечает про себя Чонгук, скользя взглядом по знакомой высокой фигуре в черной куртке. Не язвит, не пытается вывести из себя, как обычно, даже глазищами блядскими не стреляет — в общем, выглядит на удивление нормальным, и от этого Чонгуку как-то непривычно и даже неловко. Он не знает, как вести себя с таким Тэхеном, а потому просто кивает вместо приветствий. Тэхен кивает ему в ответ и машет рукой на здание лав-отеля через дорогу. — Пойдем. — Мотель? — Чонгук выгибает бровь. — Ты серьезно? Тэхен закатывает глаза и тянет его за рукав куртки вперед. — Ты вообще читал материалы? Любовница объекта живет в здании напротив, из мотеля лучший обзор. К тому же, раз уж меня заставили работать в мой выходной, я хочу, по крайней мере, провести его с комфортом. — Не думал, что ты придаешь значение праздникам. — Каждый новый день — уже праздник, если ты до него дожил, — философски отмахивается Тэхен и дергает на себя дверь. Мелодично звенит колокольчик. В маленьком, но чистом вестибюле резко пахнет хвоей и почему-то мятными леденцами. Хмурая девушка за стойкой регистрации недоверчиво оглядывает их и натянуто улыбается, склоняясь в неглубоком приветствии. — Номер на третьем этаже, будьте добры. Обычный, не игровой. На всю ночь. Девушка кивает. — Оплата…? — Наличными, — Тэхен называет ей фальшивые имена, достает из внутреннего кармана несколько купюр и кладет на стойку, а после получает заветный ключ. — Я смотрю, ты в лав-отелях не впервые, — замечает Чонгук, идя следом за ним к неширокой лестнице. — А ты — да? — Как-то раньше не приходилось. — Ну, а мне вот приходилось. — По работе или…? — По работе в том числе. Чонгук поджимает губы: внутри скребется неприятное тянущее чувство, которому он не может дать названия, но которое ему абсолютно не нравится. Они поднимаются на третий этаж. Тэхен осматривает номера на ближайших к ним дверях и уверенно идет вперед по коридору. — Игровые комнаты тоже были по работе? — С чего ты взял, что я в них бывал? Чонгук ведет плечом: — Брось. Тэхен оборачивается, подается к нему и наконец становится похож на нормального (то есть абсолютно сумасшедшего) себя. — Ты такой милый, когда ревнуешь, Чонгуки, — он проводит по его щеке кончиками пальцев, но Чонгук тут же перехватывает руку. — Признайся хену, ты ведь подумал, что я потащил тебя сюда, чтобы потрахаться? По глазам вижу, что подумал. — Отвали. — Не то что? Нагнешь и выебешь? — Тэхен невинно взмахивает длинными ресницами. Чонгук с силой сжимает смуглое запястье. — Тэхен, не беси меня, я не в настроении сегодня, — он отпихивает его от себя. — Открывай эту чертову дверь. — Ну, хоть в чем-то мы с тобой сходимся, — хмыкает Тэхен и, к вящему удивлению Чонгука, действительно отступает и, повернувшись к двери, начинает возиться с замком. Тот недоуменно хмурится: с каких это пор Тэхен начал понимать слово «нет»? Это что-то из разряда фантастики: сколько бы он ни пытался его отталкивать, тот все равно продолжал лезть, не обращая внимания на сопротивление, и настойчиво пробивался через толстую стальную броню до тех пор, пока Чонгук не сдавался ему в руки. Что с ним сегодня? Чонгуку откровенно насрать на этого психа и его внутренний мир, но Тэхен как бомба замедленного действия — один черт знает, когда взорвется и что может вытворить в подобном состоянии. Чонгук заходит внутрь вслед за ним, тщательно запирает дверь и оглядывается. Номер оказывается небольшим, но чистым. Правда, почти всю его площадь занимает кровать, но чего еще ожидать от лав-отеля? Все для жаркой ночи любви, и Чонгук готов спорить, что в прикроватной тумбочке наверняка найдется смазка, ленты резинок разных размеров и пара-тройка игрушек. Ему вдруг приходит в голову, что это совместное смехотворно-простое задание похоже на отпуск для парочки влюбленных. Если бы идея посетить мотель принадлежала Намджуну, Чонгук бы даже оценил его чувство юмора. Но, увы, тот вообще вряд ли знает, куда их занесло, и кстати… — Откуда у тебя бабло на мотель? Намджун-хен выделил на расходы? Тэхен пожимает плечами. Кидает на кровать рюкзак и достает оттуда фотоаппарат. Расчехляет неспешно и отходит к окну. — Решил выписать себе небольшую премию. Намджун изрядно задолжал мне за этот день, — негромко говорит он, и Чонгук с удивлением слышит в спокойном низком голосе злость. — Ты точно псих. Он же вычислит тебя в два счета. — Разумеется, вычислит, иначе какой бы был в этом смысл? — Тэхен делает на пробу пару кадров, а потом отходит к рюкзаку и начинает менять объектив. — Это мой акт протеста, пусть знает, кто спиздил его деньги и за что. — За то, что заставил тебя работать в новогоднюю ночь? — хмыкает Чонгук. — Вроде того, — безлико отзывается Тэхен. Он все еще не смотрит на Чонгука, и это отчего-то бесит. Его поведение нельзя назвать игнором, но все оно просто кричит: «У меня проблемы!» — вопит истошно, визжит прямо в ухо. Но Чонгуку все еще насрать — и на Тэхена, и на его внутренний мир. Они не друзья и даже не приятели, и если у того проблемы, пусть обратится к психоаналитику. — Выключи свет, будь добр. Чонгук кусает изнутри щеку, швыряет свою куртку в сторону кровати и оборачивается к стене в поисках выключателя. Щелчок, и комната погружается во тьму. Тэхен стоит неподвижной тенью у окна и смотрит в объектив. Чонгук встает рядом, близко, но не касаясь, и тоже смотрит в окно. Бесит все равно.***
Thereʼs nothing left to lose Thereʼs nothing left to prove Surrender your love, itʼall you can do… yeah! Стоять в одной темноте с Тэхеном привычно, и в то же время — каждый раз, как в первый. Их темнота всегда разная, она меняет множество граней: ненависти и страсти, раздражения и восхищения, подчинения и доминирования, — но впервые она настолько… холодная. Тэхена нелегко читать, Чонгуку достаются лишь жалкие крохи понимания, что скрыто там, за огромной Китайской стеной вокруг его сердца — и есть ли оно там вообще? — но кое-чему он за время совместной работы все-таки учится. Впитывает в себя, запоминает. Вот сейчас, например, Тэхен зол. А еще раздражен, печален и как будто подавлен, но самое главное — отстранен. Это обескураживает, выбивает из-под ног почву, потому что Тэхен еще ни разу, с самого дня их знакомства не дистанцировался от Чонгука настолько очевидно. Всегда скрывался за дурными шуточками и страстными поцелуями, жаром своего тела маскировал лед нерастопленной души, раз за разом вгоняя Чонгука в агонию, но сейчас он даже не пытается. У него крупной вязью по коже «не подходи ко мне» и витиеватые узоры на морозной скорлупе вокруг. Чонгук в который раз проговаривает про себя, что его не ебет. Не должно ебать. Это же Ким-блядский-Тэхен: сейчас сидит сиднем, весь такой грустный и печальный, как три десятка ебучих Гамлетов, а через секунду рассмеется безумно и пойдет палить по соседям. Все нормально. Задача Чонгука — всего лишь переждать с ним несколько часов, мысленно дать пинка уходящему году, показать фак новому и свалить обратно в свою одинокую, но предсказуемую конуру. Заклинание не работает. Чонгук проклинает природное любопытство, заставившее его наблюдать за Тэхеном, потому что сейчас он отчетливо видит — нихрена ничего не нормально. Тэхен — горячий, как пламень, он зажигает все, к чему прикасается, и всех, кому не посчастливилось (или наоборот?) столкнуться с ним взглядом. Яркими всполохами оплавляет кожу и пробирается глубоко внутрь, в кости и дальше — пока не лизнет, не захватит в пылающее кольцо самую душу. Один взгляд темных глаз с тлеющей искрой безумия на дне зрачков, как вестник смерти и разложения — морального или физического, неважно — исход один: живым не уйти никому. Чонгук видел не раз во время совместных операций, как перемазанный грязью и копотью Тэхен легко хрустит обугленными черепами под ногами и собирает свою кровавую дань — зрелище, способное внушить трепет ужаса и безграничного восхищения. Чонгук не боится. Огонь Тэхена для него не опасен в прямом смысле этого слова, напротив, они с ним словно старые друзья, внезапно встретившиеся на случайной вечеринке — Чонгук жарится в точно таком же с тех пор, как лишился семьи в пятнадцать. Его костер вечным огнем поджаривает его изнутри прямо по соседству. Именно это сходство заставило Чонгука выделить из всей команды именно Тэхена. И именно поэтому он сейчас так явственно видит различия. Цвет Тэхена — их общий цвет — багряно-красный, цвет огня, крови, гнева и грязной, порочной страсти с черной примесью угля и смерти. Чонгуку нравится этот цвет, нравится погружаться самому и купать в нем Тэхена — наверное, есть в этом что-то от садомазохизма, хотя, скорее всего, причина в том, что они оба просто насквозь больные. Сейчас Тэхен спокоен, словно пламя потухло, и внутренний лед прорвался наружу, но, приглядевшись теперь, Чонгук видит иное. Это пламя пробралось сквозь плотную завесу изо льда и теперь сжирает Тэхена изнутри. Синее пламя. Чонгук думает, что синий Тэхену категорически не идет. Он настолько неправильный, что остро хочется что-нибудь сломать — желательно, эту самую ледяную защитную скорлупу. Его все еще не ебут причины и следствия, ему просто не нравится этот гребаный синий цвет. Бесит до усрачки. Itʼs time to redefine your deophobic mind Donʼt hesitate, no escape From secrets on the inside — Ты не хочешь здесь быть. Почему? — негромко спрашивает он вслух, разрывая в клочья успевшую угнездиться между ними тишину. — А ты хочешь? — Тэхен, ответь на вопрос. — Попроси меня, если хочешь услышать ответ. — Не заставляй меня выбивать его из тебя. — Uʼre welcome. Только ты знаешь, что я все равно не скажу, если не захочу. Туше, Чон Чонгук. — Ты сказал, что спиздил намджуновское бабло в качестве протеста, — он пробует еще раз. — Протеста против чего? — Против того, чтобы работать в новый год? — Не пизди, ты все равно не стал бы его встречать. Тэхен вешает фотоаппарат на грудь и приподнимает брови. — С хера ли это? Чонгук пожимает плечами: — Хочешь сказать, что праздновал бы один? — Чонгуки, если тебе не с кем встречать праздник, это не значит, что и мне тоже. Так что Намджун изрядно подпортил мне планы на приятную ночь. Чонгук незаметно сжимает кулаки. — И что же это были за грандиозные планы? — Чимин звал съездить в Пусан с ним и Хосоком, и я думал согласиться. Уверен, было бы весело. По глазам Тэхена Чонгук видит, что тот не лжет. Значит, и правда звал. Чертов Чимин с этой его псевдоангельской улыбкой и повадками плешивого мартовского кота. Вечно крутится рядом с Тэхеном, прикрываясь статусом хорошего друга, трется, ластится и смотрит так, словно готов отдаться на месте, лишь бы взяли. Почему-то до сих пор Чонгук был уверен, что тот не возьмет. Ошибался? — Значит, думали сообразить групповушку на троих? — должно было быть насмешливо, но выходит почему-то зло. Тэхен смотрит снисходительно, как на неразумного младенца. — Гуки, солнышко, возможно, тебя удивит, но я не ебусь со всеми своими знакомыми. — Только с избранными? — Только с тобой. Чонгук, уже приготовивший язвительный ответ, застывает, чувствуя, как отчего-то внутренности делают кульбит, разнося по венам дурацкое тепло, а к голове стремительно приливает кровь. Черт. Слишком много власти для одного Ким Тэхена. И слишком много чувств для того, кто давно похоронил их за каменной стеной равнодушия. Когда он пропустил треск осыпающейся кладки? Почему не заметил истончившихся стен? — Эй, — Тэхен снова нарушает повисшую тишину, — не думай там себе слишком много. Просто мне так удобнее, ясно? Ответной любезности не жду. Чонгук невесело хмыкает: — Спасибо за разрешение. — Цени мою щедрость. Только предохраняться не забывай, не хочу, чтоб ты притащил мне какую-нибудь дрянь. — То есть ты абсолютно уверен, что мы переспим снова? Не слишком самонадеянно с твоей стороны? Чонгук ждет в ответ чего-то насмешливого вроде «пытаешься сказать, что не хочешь меня?», что позволило бы продолжить пикировку, но Тэхен медленно опускает ресницы, а после и вовсе отворачивается к окну. — Некоторые вещи бессмысленно отрицать, — произносит он, и Чонгук невольно вздрагивает от той черной обреченности и злости, которой пропитан его голос. — Чт… — Тшшш, вижу объект, — Тэхен вскидывает фотоаппарат. — Точен, как часы, мудак, — выплевывает он — от былых эмоций не остается ни следа. Чонгук напрягается и смотрит в бинокль. Объект — высокий мужчина средних лет — выходит из дорогого автомобиля с букетом цветов и практически бежит к одному из подъездов, а вскоре скрывается за тяжелой с виду дверью. — Вот это прыть, — присвистывает Чонгук, наблюдая за объектом, то появляющемся, то исчезающем на разных этажах подъездных окон. — Еще и беспалевный такой, что пиздец. — Постеснялся бы хоть в новый год к любовнице бегать, урод, — Тэхен делает фотографии, как заведенный, а Чонгук с удивлением наблюдает за наполовину скрытым фотоаппаратом лицом. То, с какой интонацией Тэхен произнес «новый год», наводит на мысли. Поездка к Чимину ни при чем — это было ясно с самого начала, настоящая причина абсолютно в другом. Что за счеты у Тэхена с этим безобидным праздником, на него напал спятивший Санта-Клаус? Хотя нет, Санта же приходит на Рождество… — Почему ты ненавидишь новый год? — спрашивает Чонгук в упор. Тэхен вздрагивает и шипит раздраженным котом. — Не говори под руку. — У тебя что-то случилось, да? Что? — продолжает напирать Чонгук. — Странно, что я говорю это тебе, мистер Работа-Прежде-Всего, но у нас как бы задание, — отмахивается Тэхен и снова щелкает кнопкой. — Хватит придуриваться, Тэхен, ты сделал уже достаточно снимков, чтобы жена отсудила у этого придурка даже его трусы, а не только половину имущества, — Чонгук изо всех сил сдерживает раздражение. Его бесит скрытность Тэхена, его отстраненность, то, как просто он отмахивается от самого Гука. Ему хочется схватить Тэхена за шкирятник, бросить на постель и вытрахать признание, вот только… Тэхен прав: он ничего не скажет, пока сам того не захочет, и потому Чонгук пытается сдерживаться. Знать бы еще, почему это кажется таким важным, почему ему обязательно нужно разбить скорлупу между ними, почему жизненно необходимо… спасти? Нет, что за чушь. Он не спасатель и не посол доброй воли, а Тэхен — не жертва, и вообще-то Чонгуку все еще поебать, что там с ним, ему просто интересно. — Это всего лишь один из трехсот шестидесяти пяти дней в году, что могло случиться такого, что ты так его возненавидел? Пальцы Тэхена с силой сжимаются на глянцевом черном корпусе. Он преувеличенно аккуратно кладет фотоаппарат на подоконник, а после льнет к Чонгуку всем телом. — День, когда погибла твоя семья, тоже всего лишь один из многих, — жарко шепчет он ему в ухо. — Почему же ты так ненавидишь его, Гуки? Эффект достигнут. Ким Тэхен, получайте свою Нобелевскую. Чонгук тихо рычит сквозь зубы, резко хватает его за ткань рубашки и швыряет на стоящую позади кровать. Садится на бедра и крепко придавливает запястья у головы, блокируя любое сопротивление. — Что же ты так грубо, детка? Разве я сказал что-то не то? — тягучий голос патокой заливается в уши, желая лишить контроля, но Чонгук не намерен ему поддаваться. В эту игру можно играть вдвоем, Тэхен. Чонгук делает глубокий вдох-выдох. Злость потревоженных воспоминаний не должна помешать. — У меня хотя бы есть неплохая причина, — тяжело выдыхает он наконец, — а какая причина у тебя? Насколько помню, твои родители погибли не в декабре, а в мае? Ах, прости, только мать — ведь отец загнулся раньше, а отчима ты грохнул сам. Я прав, детка? Тэхен под ним лежит, не шевелясь, но Чонгук отлично чувствует, как сильно тот напряжен. — Прав, — он согласно мотает головой; челка распадается на две почти симметричные части, открывая высокий чистый лоб. — И грохнул бы еще раз. Знаешь, у меня до сих пор встает, когда вспоминаю, как он орал и молил о пощаде, — Тэхен облизывает губы, в глазах его читается вызов. — Ебаный псих, — хмыкает Чонгук, констатируя давно известный факт. — Так что случилось тридцать первого декабря, Тэхен? Кто из твоих близких погиб в этот день? — Зачем тебе это, Чонгук? Нравится копаться в чужом дерьме? Так во мне его слишком много — утонешь. Чонгук наклоняется вперед и утыкается лбом в лоб Тэхена. — Просто ответь. Это важно, — просит он, глядя ему в глаза. Тот смотрит в ответ, не мигая — воздух между ними искрит; Чонгуку кажется, что он мог бы увидеть наяву электрические разряды, но он не видит ничего, кроме губительной черноты тэхеновых глаз. Чонгук не знает, кто первым делает движение навстречу. Их губы сталкиваются, зло и голодно, стукаются друг о друга зубы, и языки сплетаются в яростной борьбе за первенство. В этот раз Тэхен не позволяет вести — атакует сам, безжалостно кусает губы и язык, выплескивает ярость, обжигая Чонгука ненавистным синим пламенем, и тот в ответ щедро делится своим — красным. Внизу живота разливается знакомый жар, а воздух вокруг становится горячим и вязким. Чонгук отпускает чужие запястья, перемещая ладони на талию, и Тэхен тут же пользуется моментом: обхватывает за шею и толкает в грудь, заставляя перевернуться. Чонгук утягивает его за собой, и они катятся по кровати, так и не размыкая губ и раскрашивая тишину комнаты звуками возни, поцелуев и жаркими вздохами. Руки Тэхена беспорядочно скользят по его спине и плечам, то ли в желании приласкать, то ли — расцарапать в кровь, задирают толстовку и обжигают холодом пальцев. Чонгук вздрагивает от яркого контраста температур, мстительно оттягивает и прикусывает тэхенову нижнюю губу, с удовлетворением словив ртом тихое «ох», и, спустившись ниже, присасывается к шее — Тэхен выгибается и утробно стонет, путаясь пальцами в его волосах. Он подается тазом вперед, соприкасаясь с Чонгуком бедрами, и тот с готовностью трется об него, губами спускаясь к уху. Втягивает в себя нежную мочку, посасывает ее, облизывает, играется с серьгой, ласкает языком чувствительную раковину, прикусывает хрящик — Тэхен едва слышно всхлипывает и чуть разводит колени. Чонгук, повинуясь безмолвной просьбе, сдвигает ладонь к его паху, надавливает, срывая еще один низкий стон, сжимает, поглаживает, наблюдая, как меняется от его ласк красивое лицо. Чонгуку мало. Он хочет больше, гораздо больше. Хочет, чтобы Тэхена размазывало от удовольствия тонким слоем, чтобы дробило в крошку и разбивало на осколки — так, чтобы лишь Чонгук мог склеить его обратно. Он фиксирует чужие бедра и соскальзывает вниз; упирается лбом в живот и жарко дышит, целует кожу под задравшейся рубашкой. «Вжикает» молния. Тэхен цепляется за покрывало. Чонгук берет в руку полувставший член, жалея на мгновенье, что тот, в отличие от его собственного, не проколот, ведет носом по всей длине, вдыхая запах. Тэхенов запах — именно его, без примесей парфюма — сродни тяжелому наркотику: стоит вдохнуть однажды, и ты порабощен. Его стоит запретить, он опасен, он сводит с ума, но Чонгук уже давно перешел черту. Он слишком зависим и, кажется, что «без» просто сдохнет. Чонгук ловит ртом головку, посасывает недолго, с чувством облизывает ствол по всей длине, снова возвращается наверх поиграться с дырочкой и в который раз думает, что «принц Альберт» на Тэхене смотрелся бы просто охуенно. У того вообще охуенный член: большой, ровный, с красивой головкой и отличными пропорциями, но сверкающее украшение стало бы идеальным завершающим штрихом. «Вишенкой на торте, — ухмыльнувшись, думает Чонгук, прежде чем натянуться ртом почти до основания. — А уж если соединить его цепями с колечками в сосках… » — он негромко стонет, представив, как золото цепей в неверном свете свечей будет холодить бронзовую кожу, спускаясь витыми нитями ниже, к прижимающемуся к животу твердому члену, и как Тэхен будет теребить звенья между пальцев, причиняя себе боль на грани с удовольствием, как он будет откидывать назад голову, выставляя напоказ сильную шею, покрытую следами чонгуковых губ и зубов, как будет просить, умолять Чонгука о большем… Он с силой сжимает себя через джинсы, пытаясь снизить градус возбуждения — если он сейчас спустит себе в штаны, будет очень не круто — но в который раз убеждается, что Тэхен — процесс необратимый. Мозгу и внутренностям насрать, чего хочет и не хочет Чонгук, потому что они хотят Тэхена — телом, мыслями и душой. И Чонгук жмурится от встающих перед глазами жарких картин. Полностью обнаженный Тэхен на его коленях, ластящийся большим, похотливым котом. «Твой котенок хорошо себя вел?» Тэхен, смущенно улыбающийся и стесняющийся до розовеющих щек и ушей, что, переборов робость, все же тянет руки. «Чонгуки, все хорошо, если это ты…» Тэхен, сидящий у его ног, преданно заглядывающий в глаза в надежде на ласку. «Хозяин…» Тэхен в ошейнике… ох, Тэхен в ошейнике. Самый давний и самый сильный фетиш Чонгука. У него встает по стойке смирно, едва стоит представить, как грубый кусок черной кожи обхватывает крепкую шею Тэхена, как мешает тому дышать, когда Чонгук тянет его к себе за металлическое звено, и как он смотрит с надеждой и толикой страха в глазах, не зная, ударят его или поцелуют… Чонгук снова стонет, чувствуя, как от пускаемой им вибрации, мелко дрожит Тэхен. Пальцы последнего перебирают волосы и отбрасывают челку, открывая лоб. — Хочу видеть, — слышится его жаркий шепот, — своего прекрасного Чонгуки… Что может быть прекрасного в красном, как помидор, лице, покрасневших от слез глазах и слипшихся ресницах, Чонгук не имеет понятия, но в тэхеновом голосе столько нежности, искреннего восхищения и какой-то необъяснимой гордости, что ему хочется рыдать от переизбытка эмоций, а от ладони, стирающей невольные «минетные» слезы, становится совсем плохо. Тэхен с усилием отрывает Чонгука от себя, тянет наверх и присасывается к его рту, жадно, как изголодавшийся путник. — Я тоже хочу, — его ладонь накрывает топорщуюся ширинку чонгуковых джинс, — почувствовать вкус своего мальчика. — Тогда вдвоем. Тот, кивнув, улыбается и, отстранившись, меняет позу, чтобы было удобнее им обоим. Чонгук шире раздвигает ноги, давая больший доступ, и несдержанно стонет, когда освободившийся от оков ткани член буквально прыгает в чужую ладонь. Тэхен не разменивается на прелюдии: берет сразу глубоко, и Чонгуку становится очень тяжело сосредоточиться на своем. Тэхен сосет жадно, быстро, с полной отдачей и явно кайфуя от процесса. Он намеренно задевает пирсинг, долго играется с ним в свое удовольствие, и Чонгука подбрасывает на постели от яркости ощущений. Чонгук не отстает: продолжает сосать, планомерно подводя Тэхена к оргазму, но когда тот скользит ладонью ниже по промежности, давит на сфинктер и легко проникает пальцем внутрь, Чонгук не выдерживает: с жалким полустоном-полувсхлипом изливается в тэхенову глотку и, почти на автомате доведя того до разрядки, заваливается на бок и выпадает из реальности. Чонгук может сколько угодно фетишировать на покорного Тэхена — он даже больше чем уверен, что тот согласится на все безумные авантюры, но правда в том, что в реальности — той, что невидима глазу — поводок находится в тэхеновых руках, а ошейник, что он держит — настоящий и навсегда. И единственное его спасенье, что Тэхен еще не знает, как близок Чонгук к тому, чтобы надеть этот ошейник самому.***
What you got, what you want, what you need? Gonna be your Savior? Everythingʼs gonna crash and break But I know… Некоторое время они, оправившись, просто бездумно пялятся в темный потолок. Губы нестерпимо саднит, по глотке будто проехались наждачкой, и челюсть затекла неимоверно, но по телу расползается приятная нега, обволакивающая с макушки до пят, а в груди поселяется странное чувство, название которому Чонгук дать не может, как ни пытается. Он на ощупь находит тэхенову ладонь и накрывает своей. Тот вздрагивает, но руки не отнимает — длинно выдыхает, а после переплетает их пальцы. — Ты знаешь, как я попал в BTS? — неожиданно спрашивает он в тишину комнаты. — Слышал краем уха, — от вездесущего Чимина, мать его, — но подробностей не знаю — кажется, твой предыдущий отряд погиб? — Инфа засекречена, так что неудивительно. Да, верно. Все банально, на самом-то деле — один из наших, Соджун, оказался двойным агентом. Работал тайком на «JYP», сливал им инфу об операциях, разные данные наших клиентов, манипулировал счетами. Наебывал нас, как только мог, а мы велись на честные глаза, улыбку, веселый нрав и то, что на него всегда можно было положиться — так мы думали. — А потом случилось тридцать первое декабря? — Чонгук поглаживает его ладонь большим пальцем. — Да. Задание было простым, по наводке из проверенного источника, ошибки быть не могло. Мы угодили в западню, — Тэхен говорит так отстраненно, словно пересказывает чью-то историю, но именно в этой отстраненности Чонгук слышит хорошо запрятанную боль. — И когда поняли, кто нас сдал, было уже слишком поздно — перебили всех, как кучку слепых котят. Ну, а я оказался слишком удачливым ублюдком, чтобы выжить, — заканчивает он с усмешкой и умолкает, но Чонгук чувствует: это не все. Настоящая причина его злости не в этом, здесь определенно есть что-то еще. Что-то более темное, более личное, что до сих пор не дает ему покоя, что-то очень… Чонгук резко приподнимается на локте и, нависнув над Тэхеном, впивается взглядом в его лицо. — Вы с ним трахались, — не спрашивая, а утверждая. Тэхен криво улыбается: — Хуже, — Чонгук едва успевает открыть рот, чтобы спросить, как получает ответ: — Мы были любовниками. Удержать лицо стоит больших усилий, а с левой стороны груди снова неприятно колет. Может, пора наведаться к кардиологу? — И ты знал, так? О его предательстве. — Мы жили вместе два года, и я знал его, как облупленного — точнее, думал, что знаю. Ловил его пару раз на сливании безобидной инфы, которую можно было нарыть и без него, при желании, но закрывал на это глаза. — Почему ты не сдал его? Тэхен отводит взгляд, и это отчего-то дико раздражает. Чонгук сильнее сжимает его ладонь. — Я любил его, Чонгук. Очень сильно, до безумия. Он убедил меня, что не собирается сливать что-то важное, что хочет просто срубить легких деньжат и вреда от этого никому не будет, и я ему поверил. Просто потому что хотел ему верить, — он усмехается. — Успокаивал себя тем, что если просеку что-то серьезное, то тут же сдам его. — И в итоге? — Не просек, — Тэхен пожимает плечами, — наверное, только это хоть немного меня оправдывает. Чонгук слышит сильный треск, но никак не может понять, трескается ли это тэхенова скорлупа или трещит по швам нечто внутри него самого? Нечто, жившее в твердой уверенности, что Тэхен — ебанутая машина для убийства, помешанный на адреналине маньяк, для которого нет ничего святого; нечто, уверенное, что Тэхен не способен на романтические чувства и чувства вообще, что внутри него просто огромная глыба льда — это нечто рассыпается в прах. Открытие ошеломляет. Выбивает из легких кислород и жгучей кислотой расползается по телу. Он так настойчиво требовал тэхеновой исповеди, но он совсем не ждал, что больно будет и ему самому. Чертов Ким Тэхен. — Почему он не убил тебя вместе с остальными? — через силу давит Чонгук. Тэхен пожимает плечами. — Кто знает. У него был приказ, знаешь: убрать любого, кто что-то заподозрит. Со мной было бы проще всего: мы делили постель, работали вместе, подстроить несчастный случай было раз плюнуть — его все любили, никто бы и не заподозрил. Но он даже не попытался. Чонгук до скрипа сжимает зубы. В груди мерзко скребет, царапает по ребрам отравленными когтями, и Гук не может понять, почему простое осознание того, что Тэхен любил кого-то так сильно, причиняет ему боль. А от одной мысли, что эта любовь могла быть взаимной, становится еще хуже. — Он умолял меня, Чонгук, — совсем тихо продолжает Тэхен, — пока мы стояли там, в окружении тел наших товарищей. Умолял уйти вместе с ним, говорил, что любит, обещал… много, чего обещал. — А ты? Отпустил его, да? — с усмешкой спрашивает Чонгук. — Ну, конечно, отпустил. Тэхен поворачивает к нему лицо и, глядя в глаза, четко произносит: — Я не терплю предателей, думал, что ты это понял. — Так ты… — Послал его в ад и пустил три пули в грудь. Так что в каком-то смысле — да, отпустил. Дышать становится чуточку легче. — Но все еще любишь? — Нет, — отвечает Тэхен с едва заметной заминкой. — Нет, не люблю. Но новый год с тех пор не жалую. Надеюсь, я ответил на твой вопрос? — Намджун знает, да? Про всю эту историю? — Обо всем, кроме наших с Соджуном отношений. Об этом — только ты. Чонгук пристально вглядывается в его лицо. Тэхен в этой темноте, разбавленной лишь тусклым светом уличных фонарей за окном, выглядит хрупким, почти уязвимым. Морозная скорлупа идет крупными трещинами по периметру, но все еще держится, потому что, понимает Чонгук, история предательства — тоже еще не все. Одна из причин, но не главная. Он погружается в черную бездну тэхеновых глаз и в глубине видит желанный алый всполох. Cause you need me… Догадка бьет внезапно и сильно, словно разряд тока, заставляя вздрогнуть. Чонгук наклоняется ближе, соприкасаясь с Тэхеном носами. — Тебя злит не новый год, — выдыхает он твердо в чужие губы. — И даже не Соджун — тебя злю я, так? Точнее, то, что между нами. Тэхен распахивает глаза и со свистом втягивает в себя воздух. Ледяная скорлупа разлетается тысячами осколков, постепенно обнажая то, что внутри. То самое адское пламя, которое так любит Чонгук. Еще чуть-чуть, дожать еще немного, и он увидит его вновь. — Ты думаешь, что это может перерасти во что-то большее, чем секс на адреналине, и тогда все пойдет по пизде. Я прав? Тэхен под ним неожиданно расслабляется и растягивает губы в улыбке. Его рука запутывается в волосах Чонгука, перебирает мягкие пряди и поглаживает кожу головы, заставляя невольно млеть. — Ты не представляешь себе, Гуки, — горячо шепчет он ему в рот, — как приятно, когда у твоего мальчика не только крепкий член, но и мозг на месте. Дико заводит. А теперь успокой меня — скажи, что между нами ничего не изменится. Ну же, детка. Чертов эгоистичный мудак. Все уже изменилось, и он, блядь, понял это гораздо раньше Чонгука, а теперь требует, чтобы тот ему соврал? Да черта с два! — Ты забыл кое-что, сладкий, — тянет Чонгук вслух. — Меня твои тонкие душевные заебы абсолютно, — он лижет его губы, — никаким боком, — обводит языком по контуру, — не ебут. — Чон… — Тэхен не успевает договорить, накрепко запечатанный чонгуковыми губами. — Ты все еще пиздецки бесишь, — выдыхает тот, отстранившись. — Но у нас один костер на двоих, Тэхен. И ты сам знаешь, что нам с него уже никуда не деться. — Хочешь сгореть вместе, значит? Сполохи в глазах Тэхена разгораются все сильнее. В номере становится еще жарче, и Чонгук облизывает враз пересохшие губы. Где-то вдалеке слышатся звуки фейерверков, символизирующие начало нового года, и они смеются, отпуская накопившееся и сильнее сплетая пальцы. — Весьма символично, черт возьми, — усмехается Чонгук напоследок, чувствуя, как внутри становится легче, а боль в груди притупляется. — Надеюсь, новый год будет веселее предыдущего. — Со мной — однозначно, но знаешь, на что надеюсь я? — Тэхен толкает его в грудь и, поменяв их местами, седлает бедра. — Просвети меня, детка. — Я надеюсь, что в этом чертовом номере действительно есть смазка, как они обещают. — Так ты все-таки затащил меня сюда, чтобы потрахаться, — Чонгук довольно ухмыляется. Поутихшее желание разгорается с новой силой и, черт побери, покорный Тэхен наверное навсегда останется его тайным фетишем, но реальный Тэхен — абсолютно не контролируемый, с кучей заебов и любящий подчинять, а не подчиняться — заводит куда больше фантазий. Впрочем, Чонгук не простит себе, если однажды не посадит эту тварь на поводок. В качестве ответной услуги. — Ну, скажем так, я предполагал, что этим может кончиться. И раз уж говорят, что как год встретишь, так его и проведешь, я решил, что хочу хоть раз потрахаться на кровати. — Я думал, ты скажешь, что хочешь провести его со мной, — тон Чонгука шутливый, но глаза смотрят серьезно. — Ну, похоже, что у меня нет другого выбора, — Тэхен склоняет голову к плечу. — Так что, Гуки, будем гореть вместе? Алое пламя, наконец, разгорается и вырывается наружу, а взгляд обещает адское наслаждение и мучительно сладкую смерть. Чонгука устраивают оба варианта. Он тянется вперед и заключает Тэхена в кольцо рук — цепи, из которых не вырваться уже ни одному из них. — Да. Вместе.