J I N G L E
Рождество было другим, когда Кёнсу был маленьким (да и все было иначе в то время, но речь сейчас не об этом). Вся его семья съезжалась в их загородном доме, бабушки, дедушки, тетушки и дядюшки крепко целовали его и брата в щеки, а дом наполнялся смехом, теплом и чем-то, чему Кёнсу, порой вспоминая это ощущение, до сих пор не может подобрать название. Возможно, то было волшебство, но в свои целых пять — шесть, семь, восемь, девять и уж тем более десять — лет он был уже совсем взрослым и понимал, что нет никакого волшебства. Как и Санта-Клауса. Кёнсу никогда особенно не верил в него, однако, каждое Рождество он, едва проснувшись, откидывал свое одеяло с Бэтменом (а еще — Человеком-Пауком, Суперменом и котятами, когда как) и бежал со всех ног в гостиную, шлепая босыми пятками по полу. Не бегай по лестнице, мамин голос был разбавлен волнением ровно настолько же, насколько утренний ее кофе — молоком, но Кёнсу ничто не могло остановить. Он подбегал к пахнущей хвоей, зимой и праздником елке, падал неловко на колени и забирался в груду еще не разобранных подарков. Несколько секунд — и следовал разочарованный вздох. Каждый год, он, затаив дыхание, разворачивал завернутые в разноцветные и шуршащие обертки подарки, но раз за разом не находил того, чего так хотел. Нет, Кёнсу, как и все мальчики его возраста, любил пистолеты, радиоуправляемые машинки и супер-героев, но с радостью бы отказался от них ради исполнения своей заветной мечты. Вновь и вновь он, высунув от усердия язык, писал Санте письмо с одним единственным желанием, а еще — старался быть хорошим мальчиком весь год и даже не дергал Соён за косички, когда та в школе дразнила ее. Девочек же нельзя обижать. Однако, все это было насмарку, и в очередное Рождество, которое с каждым годом теряло свою прелесть, он получал не то, совсем не то. Он всего лишь хотел щенка, милого и славного, который вырос бы в добрую и ласковую собаку — защитницу Кёнсу и его семьи. Неужели Санта забыл про меня? спрашивал Кёнсу, когда мама утешала его. Неужели я был плохим ребенком? грустно предполагал он, макая печенье в молоко. Санта меня не любит? интересовался он у нового плюшевого Бэтмена, ведь был шанс, что Бэтмен приехал от Санты и знал, почему тот не принес ему щенка. Чувак, ты справишься, будь мужчиной, неловко хлопал его по плечу брат, пока Бэтмен молчал партизаном, уставившись своими глазами-пуговками в одну точку. В девять лет он узнал, что у его мамы аллергия на собак, а потом и о том, что, и впрямь, никакого Санты не существует. Приятель по школе доверительным шепотом в красках ему расписал, как его папа, притворяясь Санта-Клаусом, застрял в дымоходе, что пришлось аж службу спасения вызывать! Кёнсу покивал сочувственно, повздыхал да перестал; и о мечте забыл. Не срослось, так не срослось. Кёнсу был на редкость понятливым мальчиком. Но, кажется, где-то этот дед-склеротик все же есть. Кёнсу девятнадцать, и в этом году Санта-Клаус дарит ему насморк, скулящего щенка (всего-то на десять лет опоздал) и спящего под елкой парня.B E L L S
Во всех страшных фильмах все начинается абсолютно невинно. Компания подростков едет куда-то ночью, их машина ломается, а в радиусе десятков километров есть только лес и один единственный дом с приветливо горящим светом, где наверняка живут милые люди, которые разрешат им позвонить. Семья переселяется в дом, в котором нет никаких привидений (по-любому нет), и соседи совсем не косятся на новых соседей с ужасом в глазах и не обходят их за три метра. Группа друзей и пышногрудых девиц устраивает вечеринку, на которой абсолютно точно не отплясывает в пьяном угаре маньяк, пряча мясницкий нож за спиной. Утро Кёнсу тоже начинается вполне обычно. Мобильный вибрирует где-то на полу (и как он туда свалися?), оповещая о входящем сообщении, а сам он трет слипшиеся после сна глаза и потягивается в теплой, согретой им за ночь постели. Солнце без стука заходит в его квартиру и прыгает резвыми зайчиками по стенам. Сегодня Рождество, и мир становится от этого чуть более прекрасным. From: Umma ♥ “Дорогой, надеюсь, тебе не одиноко ♥♥♥ Помни, ты всегда можешь сесть на поезд и приехать к нам ♥♥♥ С Рождеством, милый, целуем тебя с папой в обе щеки ♥♥♥” Кёнсу улыбается. Его мама не скупится на сердечки. Новенький навороченный телефон, поддерживающий смайлики, специальные символы и уйму всяких (не)нужных функций, привел ее полгода назад в восторг. Он звонит родителям и уверяет их, что все абсолютно прекрасно, что его никто не обижает, что ему совсем не одиноко в этой большой и злой столице, что он хорошо ест и что мама, я не маленький мальчик. Мама со смехом отвечает ему, что он всегда будет для нее маленьким крошкой-Кёнсу. Короткие гудки после разговора не приносят грусть и тоску по семье, оставшейся в тысячах километров от него. На душе удивительно легко и радостно. @channiethebest007: ЭТО БЫЛ ПРОСТО ЗАШИБИСЬ ДЕНЬ В ГОРАХ ВСЕХ С РОЖДЕСТВОМ ПРИВЕТ ИЗ АВСТРИИ КЁНСУ НЕ КИСНИ НА РАДУГЕ ЗАВИСНИ ㅋㅋㅋ @baekhyunie92: как же болят ноги @baekhyunie92: кёнсу, хёны любят тебя, с рождеством! @dorchestra: @baekhyunie92 @channiethebest007 я до сих пор не простил вас за то, что вы меня кинули. с рождеством ㅋㅋㅋ Предатели. Но Кёнсу уже не злится (сегодня же Рождество). Он зарывается носом в подушку и думает о планах на сегодняшний день; ну и что, что он остался один в городе? Как будто он не способен обойтись без этих придурков. Он вполне может прогуляться до какого-нибудь кафе и отлично провести время, попивая горячий кофе и бродя по сети (не то, чтобы он не мог сделать этого дома, но у кофеен есть свой шарм). После может сходить в кино на любой из новогодних фильмов, которые сейчас везде крутят, и съесть целое ведро попкорна. И никто не будет красть половину его порции, счастье-то какое. (Сделать парочку фотографий для Instagram, чтобы предатели не думали, что он умирает от тоски без них, тоже не помешает.) Ну. Еще он может просто остаться дома и поспать. И поспать. И еще чуть-чуть (совсем немного) поспать. Отличный план на день. Решено. Кёнсу уже собирается уснуть, уютно заворачиваясь в одеяло, словно в кокон, когда слышит звук; какое-то странное шуршание и— поскуливание? Он резко садится в постели, чувствуя накатывающую панику. Неужели к нему забрался вор? Да, в девять утра в Рождество, гениальное преступление, рассуждает адекватная часть Кёнсу, пока неадекватная паникует и думает, как бы незаметно попасть на кухню и взять нож побольше. О том, что у него под рукой есть телефон и, если это действительно вор, ему стоило бы позвонить в полицию, Кёнсу забывает начисто. Его больше интересует вопрос, почему тот скулит. Ему невольно вспоминаются все те байки, что они с приятелями травили в летнем лагере, собравшись в темной комнате в круг. Самый задиристый и смелый из них — первый парень на деревне или как там — подсвечивал свое лицо снизу вверх тусклым фонариком и рассказывал устрашающим голосом страшилки про домовых, призраков и прочую белиберду в духе если ты нарисуешь в полночь губной помадой на зеркале флаг КНДР, подпрыгнешь пять раз на ноге и три раза зажмуришься, то придет Ким Ирсен и заберет тебя в Северную Корею. Девчонки визжали, да и у самого Кёнсу от некоторых историй мурашки бежали по коже. Сейчас ему не двенадцать, и вряд ли к нему пожаловал сам Ким Ирсен (Кёнсу не увлекается рисованием флагов на зеркалах и уж тем более — помадой), но, о боже, что это тогда? Ноги отказываются гнуться, когда он все же поднимается с постели, чтобы пойти и проверить, что же там творится (он мужчина или нет, в конце концов). Он вооружается толстенным англо-корейским словарем и крадется к двери. Замок зловеще скрипит, как в распоследнем фильме-ужасов, и скулеж затихает. Глаза Кёнсу округляются. Кажется, даже призраку Ким Ирсена из зеркала он удивился бы меньше, чем тому, что видит сейчас. Под его елкой, на украшение которой он вчера, кстати, потратил полтора часа, лежит парень. Кёнсу шумно сглатывает и подходит немного ближе. Он сжимает словарь так, что костяшки пальцев его белеют, и удивленно выдыхает, когда понимает, что парень— Спит. Кёнсу начинает казаться, что спит здесь он. Он пребольно щипает себя за руку, потому что некому сказать эй, ущипни меня, и ойкает; это явно не сон. Какого черта он здесь делает? думает Кёнсу, рассматривая своего — как бы сказать — гостя? Теория о воре тут же оказывается отметена, потому что, черт возьми, воры не спят в домах, которые собираются ограбить. А еще они не морщат носы, как пятилетние дети, когда свисающая с елки мишура щекочет им щеки (не то, чтобы Кёнсу знал что-то о ворах, но все равно). Может, это особенный вор, конечно, ограниченный выпуск и все такое, но Кёнсу сомневается. Сюрпризы на этом не заканчиваются. Тихий шорох раздается за елкой, и Кёнсу поворачивает голову на звук. Теперь, кажется, его глаза никогда не вернутся в прежнее положение и навсегда останутся такими выпученными. Маленький щенок лабрадора смотрит на него с интересом, виляя толстеньким хвостом. Он выглядит настолько очаровательно с этой красной ленточкой на шее, что Кёнсу забывает на мгновение о том, что в его квартире вполне может спать маньяк. Какие маньяки в семейном фильме про щенков? Максимум — злые владельцы приютов для собак. Он берет малыша на руки и, пока тот лижет его щеку, неуверенно смотрит на спящего и в ус не дующего парня. Ему срочно нужно посоветоваться (и плевать, что, если он сейчас отвернется, парень может резко вскочить, оглушить его, привязать к кровати и устроить кровавую— Кёнсу нужно поменьше смотреть фильмов). d.o. (11:03): вот d.o. (11:03): как хорошо, что вы еще не ушли спать бэкхённи (11:04): вау чанёльмэн (11:05) САНТА ПОЛОЖИЛ ТЕБЕ ПОД ЕЛКУ ЩЕНКА? бэкхённи (11:05) САНТА ПОЛОЖИЛ ТЕБЕ ПОД ЕЛКУ ПАРНЯ? бэкхённи (11:05) первое апреля через четыре с лишним месяца d.o. (11:05) я не шучу чанёльмэн (11:06) ЧУВАК НО У ТЕБЯ НЕТ КАМИНА ЭТО НЕ САНТА чанёльмэн (11:06) ХОТЯ ОН МОГ ЗАЛЕЗТЬ ЧЕРЕЗ ОКНО чанёльмэн (11:06) ТЫ ОТКРЫВАЛ ОКНА чанёльмэн (11:06) ? d.o. (11:07) нет бэкхённи (11:08) сфоткай его и покажи нам!! d.o. (11:09) я не буду фоткать маньяка чанёльмэн (11:09) ЭТО ЩЕНОК А НЕ МАНЬЯК бэкхённи (11:09) кёнсу-я, это подарок санты, а не маньяк бэкхённи (11:09) поделись с нами своей радостью <3 d.o. (11:10) -_- Щенок лежит рядом с потенциальным маньяком и посапывает, когда Кёнсу вновь подкрадывается к елке, будто воришка или маньяк, забравшийся в чужой дом, здесь он. Он наводит на них объектив и лишь через него, наконец, разглядывает парня. Он смуглый (гораздо смуглее Кёнсу), и у него чуть пухлые, красивые губы. Он на удивление симпатичен во сне, и у Кёнсу засасывает под ложечкой, когда он думает о том, как тот будет выглядеть, когда проснется. Нет, стоп— засасывает под ложечкой у него от голода, и он совсем не думает о маньяках в таком ключе. Стоп, стоп, стоп. Он резко и раздраженно жмет на кнопку, и— Тишину разбивает вдребезги слишком громкий звук затвора (черт бы побрал эти телефоны). Кёнсу замирает. Черт возьми, черт возьми, черт—, думает он, но щенок лишь убегает в сторону кухни, цокая коготками, а парень что-то недовольно мычит, машет рукой, будто пытается оттолкнуть кого-то от себя, а затем вновь затихает. Кёнсу позволяет себе выдохнуть. SNC00835.jpg Файл отправлен. чанёльмэн (11:15): КАКОЙ МИЛЫЙ ЩЕНОК бэкхённи (11:15): КАКОЙ МИЛЫЙ МАНЬЯК d.o. (11:16): я вас ненавижу — Эй, — бормочет Кёнсу, присаживаясь рядом. Он осторожно тыкает указательным пальцем в щеку парня (тот хмурится и причмокивает во сне), — эй, что ты делаешь в моей квартире? Он наклоняется ближе и делает еще пару попыток растормошить незнакомца. Господи, я должен звонить в полицию, думает он и продолжает пихать парня. Ресницы того начинают дрожать, и через мгновение он открывает глаза, смотря удивленно на потолок и елку. Через еще же одно мгновение он резко, слишком резко и неожиданно поднимается— И заезжает Кёнсу в нос. Лбом и очень больно. — Твою ж—, — Кёнсу падает неловко на задницу (это тоже не щекотно) и стонет, держась за нос. Перед глазами мутнеет. Парень вскакивает на ноги одним изящным движением, и Кёнсу бы присвистнул от подобной грациозности в рождественское утро, но сейчас он слишком занят своим носом, который, черт возьми, болит. — Что ты делаешь в моей квартире? — недоуменно спрашивает он, повторяя слово в слово вопрос Кёнсу, и хватает пробегающего мимо щенка на руки. Кёнсу пытается встать, но тот кричит не двигайся! и выставляет щенка вперед, будто тот — пистолет какой-то. В любой другой ситуации Кёнсу было бы смешно. В любой другой, когда его нос не травмирован. — Не хочу тебя расстраивать, — раздраженно говорит Кёнсу и отрывает, наконец, руку от своего носа. Крови нет, зато появляется хоть что-то положительное в этой ситуации, — но это моя квартира. — Оу, — красноречиво тянет парень. Он оглядывает комнату, и в его глазах проскальзывают понимание и непонимание одновременно. — Но где я? — В моей квартире? — хмыкает Кёнсу. Вся эта ситуация начинает ему надоедать (а еще его нос— Все помнят про нос, да). — Ты ударил меня. Лицо парня становится виноватым. Щенок скулит у него на руках, и тот бездумно поглаживает его дрожащую лапку. Как умилительно. Так умилительно, что Кёнсу убивать готов. — Больно? — спрашивает он очевидное, и Кёнсу закатывает глаза. Парень надувает губы, и теперь Кёнсу не знает, у кого более жалостливый взгляд: у щенка или потенциального-маньяка-практически-сломавшего-ему-нос. — Нужно приложить что-то холодное, — бормочет Кёнсу и ощупывает свой нос. — Да, да, холодное, — отзывается тот, пока взгляд его мечется по комнате. Он протягивает Кёнсу щенка. — Он горячий, — замечает Кёнсу. Парень игнорирует его и идет на кухню. Щенок вылизывает нос Кёнсу горячим языком. Отличная первая помощь. — Сегодня Рождество, а я получил в нос, — жалуется он, когда маньяк (ладно, не совсем маньяк) возвращается с холодной банкой колы из холодильника. Тот ойкает. — Рождество, — повторяет он, и у него действительно испуганный голос. Кёнсу вопросительно смотрит на него, но взгляд его прячется за банкой, которую он прикладывает к травмированному носу, — вот черт. Вот черт, вот черт, вот черт! Он продолжает что-то отчаянно бормотать, ходя то вправо, то влево, а потом стаскивает щенка с колен Кёнсу, говоря прости, прости, пожалуйста, хорошо?, и спешно выбегает из квартиры. Кёнсу остается наедине с миллионом вопросов и еще одним до кучи. В основном все они — вариации что это было? d.o. (12:34): от меня убегают даже рождественские подарки Чанёля и Бэкхёна нет в сети.J I N G L E
— И тогда Ригоберто влепил Хуаните пощечину за то, что она изменила ему с Педро, — у Ким Ёнми, его соседки сверху, длинные черные волосы, которые она заплетает в косы, и большие красивые глаза. Она носит милые платья и смотрит слишком много мексиканских сериалов по спутниковому телевидению (канал с этими сериалами явно пора запретить законом, потому что большего бреда Кёнсу не слышал). Она говорит, что обязательно выйдет замуж за Кёнсу и кокетливо называет его оппой. Она прекрасная, эта девочка. Ким Ёнми шесть лет, и она ходит в детский сад, в котором Кёнсу работает воспитателем. И это вполне мужское занятие, заткнитесь, пожалуйста. — Кёнсу-оппа, ты слушаешь? — капризно тянет Ёнми и дергает его за рукав куртки. Они стоят на снежной и погружающейся в вечер улице уже полчаса, но никто до сих пор не пришел за Ёнми. Снежинка падает ему на нос, и он моргает. — Да, да, Ригоберто влепил Педро пощечину за то, что тот изменил ему с Хуанитой, — кажется, он что-то перепутал. Перепутал ведь? И чему он научит детей. — Наоборот, — закатывает она глаза (и у кого нахваталась?). Иногда ему кажется, что ей не шесть, а все шестнадцать. Мексиканские сериалы действительно нужно запретить законом. — Но я не об этом. Чонин-оппа сегодня приехал! Он должен меня забрать. Точно, Чонин-оппа. Прекрасный, добрый и замечательный Чонин-оппа. 18 лет. Не женат. Не привлекался. Учится в Америке. Увлекается танцами. Любимый старший брат Ёнми. Это все объясняет. Они все стоят и стоят, стоят и стоят во дворе закрывшегося, заснувшего детского садика. Кёнсу вглядывается в темноту впереди, слушая вполуха Ёнми, что увлеченно балаболит о новой кукле (подарила бабушка перед тем, как улететь в Пусан к дедушке), платьице (отправили родители из Швеции-нет-Финляндии-ой-не-знаю-оттуда-где-холодно) и щенке (принес утром брат). Здорово, улыбается Кёнсу и треплет ее по розовому помпону на шапке с завязочками. Неподалеку слышится скрип снега под чьими-то ногами. Подбежавший парень дышит так, словно в рекордное время пробежал кросс (он, кажется, и пробежал). Куртка его расстегнута, тонкий шарф неаккуратно повязан на шею, но сам он, вроде бы, и холода вовсе не чувствует, прижимая к себе рюкзак. Облачка пара вырываются из его рта, и Кёнсу удивленно охает, когда из рюкзака высовывается щенок. Тот самый щенок. Того самого парня. Да ладно, хочется сказать Кёнсу, такое бывает только в фильмах. Это, несомненно, его вчерашние гости. Нос начинает ныть в подтверждение. Минуточку. Это— — Чонин-оппа? — брякает Кёнсу. Лицо маньяка-вернее-Чонина-оппы — бесценно (для всего остального есть— чертовы рекламы). Он недоуменно хмурится, вглядывается в лицо Кёнсу, прищурившись, и в глазах его проскальзывает узнавание. И, отчего-то, паника. — Чувак, слушай, — говорит он, делая осторожный шаг вперед. Кёнсу приподнимает брови. — Я не хотел забираться к тебе в дом и бить тебя. И вообще. Отпусти мою сестру, я заплачý, ладно? — А? — тупо переспрашивает Кёнсу, чувствуя себя идиотом, не понимающим, что здесь, черт возьми, происходит. Ёнми, лепящая снеговика неподалеку, кричит привет, Чонин-оппа и машет брату рукой. — Я— Ты ведь ничего с ней не сделал? — спрашивает Чонин. — Слушай, я реально не хотел. Я ничего не украл, честно. Дверь была открыта, и я немного ошибся. Рождество и все такое, понимаешь. Кажется, он начинает понимать. Неужели этот идиот думает, что— Кёнсу смеется так, как не смеялся давно. Взахлеб и чуть ли не до слез. Почему его окружают идиоты? — Ёнми-я! — кричит он, когда понимает, что снова может дышать и что ему не хочется больше биться в истерике от смеха. — Твой брат ждет тебя. Ты слепишь снеговика завтра. Чонин недоуменно смотрит то на свою сестру, что, кажется, и не собирается возвращаться, то на Кёнсу, который зябко ежится и засовывает руки в карманы, чувствуя какую-то странную обиду, смешанную с резко накатившей усталостью, словно молоко и ягоды для коктейля в миксере. Вчера было сумасшедшее утро, которое продолжилось сегодняшним не менее сумасшедшим вечером. Ему просто хочется спать. — Ты опоздал, — говорит он, прикрывая на пару секунд глаза и разворачиваясь, чтобы уйти, наконец, домой, — впредь забирай ее не позднее шести часов. Они догоняют его на полпути к дому. — Стой, стой, — говорит Чонин, кладя руки ему на плечи в попытке остановить. Кёнсу вздрагивает. — Подожди, прости, ладно? Я все не так понял. Просто вчера утром я проснулся у тебя дома, врезал тебе, убежал, а теперь я прихожу, и ты стоишь с моей сестрой, и я подумал, что— Ну, как в фильмах, что ты какой-то крутой перец и собираешься мне отомстить. Ладно, даже мексиканские сериалы теперь не кажутся ему таким бредом. Он это серьезно? Да какой-то крутой перец этому Чонину по плечо. — Ты работаешь в детском саду? — продолжает тот. Кёнсу хмурится, предвидя что-то в духе чувак, ха-ха, да ладно, это так странно, никогда не видел воспитателя-мужчину, хотя нет, видел, но ему было лет пятьдесят, ха-ха. Так обычно и бывает. Однако, в голосе Чонина слышится улыбка, когда он добавляет лишь. — Здорово. Ёнми бежит за ними, крича подождите, он тяжелый! Кёнсу улыбается. Раздраженность машет ему рукой на прощание. — Он же замерзнет так, — говорит он, и Чонин мягко усмехается, кивая, мол, понял. Иди-ка сюда, бормочет он и заворачивает щенка в одеяло из рюкзака. Ёнми трепетно прижимает его к себе, словно драгоценность. — Как вы его назвали? — Ёнми, как ты его назвала? — смеется Чонин и подмигивает Кёнсу. Кёнсу почему-то смущается (что за черт?). — Адриан Игнасио Эдуардо Пабло Хосе Мартин Леонардо Эстебан Альваро Хуан Роберто Чонин Кёнсу, — с гордостью заявляет она и тянется, чтобы поцеловать щенка. Он совсем не против и с энтузиазмом принимается облизывать лицо новоиспеченной хозяйке. Они явно без ума друг от друга. — Оригинально, правда? — посмеивается Чонин. — Кёнсу — это какой-то мальчик из ее детского сада? — Приятно познакомиться, — Кёнсу улыбается уголком губ и протягивает Чонину руку. — О, — расплывается тот в улыбке и повторяет еще пару раз, будто пробует на вкус — Кёнсу, Кёнсу. По спине Кёнсу бегут мурашки, и он закусывает губу. Да что с ним не так? Должно быть, рука Чонина слишком холодная, когда он отвечает на рукопожатие. — Привет, Кёнсу. Оставшуюся дорогу они проводят в тишине. Снег скрипит под ногами и переливается в ярком свете фонарей (улицу, будто поделку на уроке труда, щедро посыпали блестками). Все не так и плохо, верно? Они во всем разобрались. Небольшое рождественское сумасшествие окончилось. — Эй, — окликает его Чонин, когда он выходит на своем этаже. Кёнсу оборачивается. Чонин кажется смущенным, зажимая кнопку остановки дверей. — Твой нос в порядке? Кёнсу смеется и кивает. — Погоди, — он вновь оборачивается, собравшись уже было уйти, но Чонин снова начинает говорить. — Проверь дверь перед сном, ладно? Вчера— Она была незаперта, знаешь? Ты забыл ее закрыть. Кёнсу чувствует себя странно, когда они все же уезжают (Чонин все еще мягко улыбается, а Ёнми машет Кёнсу лапой щенка). Странно. Но тепло. d.o. (19:02): у меня такое ощущение, что я попал в кино какое-то d.o. (19:02): ущипните меня чанёльмэн (19:02): УЩИПНУЛ d.o. (19:02): ай, больно!●
Если бы Кёнсу спросили, какое место в квартире — его любимое, он бы, не задумываясь, ответил — балкон. Его маленький балкон, на котором едва ли смогли бы уместиться два человека. Балкон, на котором он стоит летом, впитывая в себя вечернюю прохладу, и зимой, укутавшись в пальто и вдыхая морозный воздух. Балкон, который открывает ему вид на ставший уже родным район — на множество домов и окон, загорающихся и гаснущих, словно светлячки. Он стоит, облокотившись на перила, и вглядывается вдаль, чувствуя, как мысли, заполонившие его голову, постепенно растворяются в этой темноте, рушимой лишь огнями ночного города. Это был странный вечер. Очень странный вечер. Он громко чихает в подтверждение своих слов. — Будь здоров, — слышится сверху, и Кёнсу вздрагивает. Почему я не могу просто спокойно постоять? думает Кёнсу немного раздраженно, однако, говорит спасибо, понимая, что замерз — его голос слегка подрагивает. — Я Чонин, кстати, — говорит парень-с-15-этажа, вернее, Чонин (кажется, давать клички Чонину — маньяк-под-елкой, парень-с-пятнадцатого-этажа — входит в его привычку). — Я ведь так и не представился. — Ты ведь знаешь, что я знаю твое имя, — закатывает Кёнсу глаза, но улыбается. В доме напротив зажигается окно. — Знаю, — соглашается Чонин и, кажется, тихонько смеется, — но ведь невежливо не представиться. Что-то ты не думал об этом, когда убегал из моей квартиры и подозревал меня в том, что я собираюсь отомстить тебе с помощью твоей сестры, думает Кёнсу, однако, молчит. — Эй! — восклицает Чонин, и Кёнсу даже может представить, как тот хмурится. — Не молчи, мне страшно представить, что ты обо мне думаешь. И правильно, усмехается про себя Кёнсу. — Не хочешь говорить? — спрашивает Чонин и, мамочки, фыркает. — Ну и не говори. Кёнсу думает, что Чонин уйдет. Но тот не уходит. Он рассказывает Кёнсу о себе (зачем? удивляется Кёнсу, но слушает внимательно); рассказывает о том, как учился в Америке год и теперь вернулся обратно. Рассказывает, как там все совсем не так, как фильмах, никаких пьянок и вечеринок! Рассказывает о своих преподавателях (мистер Локк — премерзкий тип) и о друзьях, которых ему пришлось там оставить (Жан из Франции и Тобиас из Германии). Рассказывает о том, что танцует и танцы — это его жизнь, то, чем он дышит, то, чем чувствует. Рассказывает, как в свои каникулы объездил множество штатов, путешествуя с какой-то танцевальной командой. Отличные ребята, говорит он, и в голосе его — улыбка. Он говорит и о том, как по приезде домой напился со своим школьным другом в честь Рождества и за встречу. Я слишком смелый, когда пьян, смеется он и рассказывает о том, как просто пошел и купил щенка, потому что она всегда ведь хотела. Голос его виноватый, когда он добавляет и о том, как забрался в незапертую квартиру Кёнсу и уснул прямо под елкой в обнимку с щенком. Ну и стыдобища, неловко посмеивается Чонин. Кёнсу чувствует накатывающую дрему, убаюканный голосом Чонина, который все говорит, говорит и говорит. — Это я к чему, — тихо говорит Чонин, и Кёнсу приоткрывает глаза, понимая, что совсем замерз. — Ты не думай, что я мудак какой-то. Все случайно произошло. Кёнсу собирается уже сказать что-то в духе ой, да ладно тебе, когда Чонин желает ему спокойной ночи. Слышится тихий щелчок двери. — Спокойной ночи, — запоздало отвечает Кёнсу, но Чонин уже уходит. Этим утром Кёнсу проваливается в сон так быстро, как никогда до этого. На душе легко. (Он понимает, что улыбался в течение всего монолога Чонина.) За окном — рассвет.B E L L S
Торговый центр мерцает огнями, охваченный духом праздника. Сердце его бьется, словно у живого организма, пульс учащается, и люди поддаются этой предновогодней беготне — спешат, носятся из магазина в магазин, сметают с прилавков все, что есть, пихаются порой больно в погоне за очередным только-сейчас-специальным-предложением. Кёнсу же медленно бредет, давая мысленный отпор всей этой спешке, и улыбается, попивая горячий шоколад из стаканчика и мурлыча себе под нос какую-то рождественскую песенку. До Нового Года остались считанные дни, он до сих пор не купил подарки, но это не повод бегать так, словно тебе подпалили задницу. Он знает, что будет покупать. Примерно знает. Ну. Очень примерно знает. Мама наверняка будет рада тем часикам, которые так ей понравились, когда она в последний раз была у него в гостях. Папе он купит еще одну фирменную зажигалку для коллекции. Брату он отошлет теплый шарф и шапку, потому что тот наверняка не задумывался о существовании зим, когда собирался в армию. Бэкхён явно не откажется от люксовой подводки (самое главное — мило улыбаться консультанту и да-да, это для моей любимой девушки). Чанёль— Ради Чанёля он даже сходит в Детский Мир. Кёнсу ликующе улыбается (надо же, так быстро разобрался) и уже собирается направиться в Детский Мир неподалеку, когда его хватают с двух сторон и куда-то тащат. — Здравствуйте, — слишком широко, доброжелательно и радостно, что аж даже страшно, улыбается один из парней. На голове у него оленьи рога. Кёнсу оглядывается. Cats&Dogs, гласит вывеска. При чем здесь олени? — Сегодня и только сегодня у нас есть для вас специальное предложение! — продолжает второй, в белой шапке с черными ушами (панда?). — Вы показываете нам фотографию своего любимца и получаете— — Пятидесятипроцентную скидку! — хором заканчивают они вместе и снова расплываются в улыбках. Кёнсу уже собирается сказать, что у него нет домашних животных, когда начинается это. Так что, вы покажете?, не стесняйтесь, наверняка он очарователен!, или это она?, у вас собачка или кошечка?, или хомячок?, черепашка?, или это морская свинка?, а может, попугайчик?, ну же, неужели вы его совсем не фотографируете?, 50% на все товары — это очень выгодное предложение!, давайте же, не отказывайтесь! — Собака, — выдавливает Кёнсу с мыслью о боже, остановитесь, моя голова. Он роется у себя в телефоне и думает, что полный идиот, если собирается показать ту фотографию со спящим Чонином и щенком. А он собирается, потому что эти странные парни его отсюда, кажется, не выпустят, пока он не воспользуется своей восхитительной скидкой. — Какой хорошенький, — говорит Оленьи Рога, разглядывая фотографию. — Просто милашка, — соглашается Панда. Вы это о Чонине или щенке? хочет спросить Кёнсу, но это начинается снова. Вы хотите костюмчик? Сейчас очень холодно!, нам завезли новую партию косточек!, и мячиков!, ваш щеночек любит играть в мячик?, купите этот комбинезон, в нем он никогда не замерзнет!, вот этот ошейник подойдет к его глазам!, мы можем даже заказать гравировку на медальоне!, или вы хотите прикупить ему свитер из натуральной шерсти?, в этой корзине ему будет очень уютно спать!, попробуйте наш новый корм, максимум полезных веществ!, 50%-скидка на все, не забывайте! Господи, спаси и сохрани, думает Кёнсу с ужасом. — Свитер, — выдавливает он из себя, — я хочу свитер. А какой?, хотите синенький?, а лучше берите зелененький!, а лучше кремовый, ему пойдет!, берите красный с оленями!, нет, белый со снежинками!, красный с оленями!, белый со снежинками!, какие к черту снежинки, берите с оленями!, нет, со снежинками! — Красный с оленями, — прерывает их спор Кёнсу. Оленьи Рога ликующе смотрит на погрустневшего Панду. — И белый со снежинками. Отлично, прекрасный выбор!, в подарок мы дадим вам косточку!, если размерчик не подойдет, вы можете обменять, не теряйте чек!, спасибо за покупку, ждем вас снова! (— Каждый раз прокатывает, — говорит Лу Хань, посмеиваясь. — У меня в горле пересохло, — жалуется Тао, — пошли попьем.)●
И что мне с этим делать? Кёнсу делает глоток кофе и вздыхает, смотря на собачьи свитера, разложенные на столе. Это будет странно, подарить их сейчас Чонину? kriswu (16:08): почему ты спрашиваешь это у меня? d.o. (16:08): чанёль сказал, что с тобой можно поболтать, пока они с бэкхёном катаются на сноубордах kriswu (16:09): чанёль много чего говорит kriswu (16:09): но вообще, да kriswu (16:09): это странновато kriswu (16:09): дарить парню свитер для его собаки d.o. (16:10): спасибо kriswu (16:10): но оригинально kriswu (16:10): он тебе нравится, что ли? d.o. (16:11): НЕТ, ТЫ ЧЕГО, МЫ ТОЛЬКО ПОЗНАКОМИЛИСЬ kriswu (16:11): значит, да d.o. вышел из сети. @dorchestra: @channiethebest007 твой друг крис меня пугает своей прямолинейностью @kriswu: @dorchestra @channiethebest007 я все слышал. иди и подари уже свой свитер, хватит ныть Они ведь не друзья. И даже не знакомы толком. (Не считая того, что Чонин едва ли не ночь напролет рассказывал ему о себе.) From: 829088897 “странно дарить парню свитер для его собаки, но еще более странно - стоять под его дверью десять минут” Кёнсу оглядывается в поисках скрытых камер. Этот Крис его действительно пугает. To: 829088897 “откуда ты знаешь мой номер? :о” From: 829088897 “ух ты, я угадал? я все знаю >D иди уже” Он успевает лишь подойти к двери, тяжело вздохнуть и потянуться к звонку, когда она открывается сама и чуть было не сносит его с ног. На пороге — парень (точно не Чонин, на зрение Кёнсу не жалуется). Тот смотрит на него удивленно из-под падающей на глаза челки; в руке у него — мешок с мусором. Кёнсу догадывается, что это может значить. — Вы к Чонину? — спрашивает он. Его лицо миловидно и голос — под стать. Кёнсу его почему-то почти ненавидит. — Кёнсу-оппа! — кричит Ёнми и выбегает на лестничную клетку, утыкаясь носом Кёнсу в живот. Щенок (как его называть? Адриан— как-его-там?) бежит за ней, неловко перебирая лапами. Миловидный округляет глаза. — Кёнсу? — переспрашивает он, и Кёнсу может поклясться, что в глазах у него прыгают чертенята. Он выглядит серьезным, но от взгляда Кёнсу не укрываются дрожащие уголки его губ, словно он хочет улыбнуться или засмеяться. — Я пойду пока, он сейчас выйдет. На вышедшем Чонине нет рубашки. Вот так-то, думает Кёнсу, мысленно усмехаясь. Вот так-то. Он чувствует себя дураком. — Привет? — говорит Чонин тихо и удивленно, вопросительно. — Что-то случилось? — Нет, то есть, да, вернее, нет. Нет, не случилось, — он мысленно бьет себя по лбу и вытаскивает пакет. — Это тебе— Вернее, не совсем тебе. Они чисто случайно оказались у меня. С прошедшим Рождеством? Чонин с каким-то странным трепетом принимает его из рук Кёнсу и заглядывает внутрь. Губы его растягиваются в улыбке. Чтобы не замерз, смущенно поясняет Кёнсу. — Спасибо, — бормочет Чонин, а Кёнсу смотрит на ямочку у него на щеке. — Но у меня нет для тебя подарка. — Ничего, — пожимает плечами Кёнсу. Чонин, кажется, хочет сказать что-то еще, но снизу слышится преувеличенно громкий топот. Миловидный громко говорит а вот и я! и выхватывает пакет из рук Чонина. Кёнсу напрягается. — Как мило, — говорит он, и улыбается Чонину, — мы должны это немедленно примерить! Кёнсу чувствует такую обиду, что это пугает его самого. — Я пойду? — улыбается он как можно шире и радостнее, надеясь, что никто не заметит его странной слабости. Что-то идет не так. — Эй, стой, — неуверенно говорит Чонин, но Кёнсу кричит пока! и спускается вниз, перепрыгивая через ступеньки. Он неудачник. О чем и пишет Пугающему Крису. kriswu (16:45): да нет kriswu (16:45): если только немного d.o. (16:46): спасибо kriswu (16:46): да не за что kriswu (16:46): так он тебе понравился или как? Кёнсу вздыхает. Он никогда раньше об этом не задумывался (да и какое никогда раньше, они знакомы три дня). Но Чонин забавный и интересный. И Кёнсу посчитал его красивым, даже когда тот был в роли спящего-маньяка-под-елкой. А еще он грустит (совсем чуть-чуть), потому что Чонин наверняка занят этим Миловидным. Так что— d.o. (16:48): да? kriswu (16:48): ничего, все пройдет Ладно. Пугающий Крис не совсем пугающий. В этой ситуации есть хоть что-то хорошее.●
— Эй, Кёнсу, — около полуночи слышится голос Чонина (он всегда будет угадывать, когда Кёнсу на балконе?), — спасибо за кофточки, они милые. Кёнсу молчит, делая глоток из своей кружки и продолжая смотреть на ночной город. — Ты обиделся? — Чонин слышится расстроенным. — Или тебя здесь нет? Кёнсу продолжает молчать, смотря на то, как дома засыпают все крепче и крепче с каждым погасшим окном. Сердце его быстро бьется в груди. Ему нужно перестать пить столько кофе. Чонин уходит, демонстративно громко вздохнув, через несколько минут (часы в гостиной так громко тикают, отсчитывая мучительно долгие секунды, что Кёнсу отчетливо их слышит даже с балкона). Он лишь вздыхает, потирая пальцами переносицу. Просто потрясающе. Кажется, он запал на парня. Наверняка занятого парня. Спустя всего пару дней после их первой встречи. Браво, Кёнсу, аплодирует он себе стоя. Браво. Отличные праздники. Ничего не скажешь.J I N G L E
День начинается катастрофически ужасно. Кёнсу падает с кровати, бьется мизинцем ноги о дверной косяк, делает глоток отвратительного скисшего молока (срок годности которого, по идее, нормальный) и обнаруживает вишенкой на торте, что горячей воды нет. Обозленный на весь мир, он громко хлопает дверью квартиры и вызывает лифт. Конечно, лифт оказывается не пустым. Кёнсу ненавидит законы подлости. Законы подлости обожают Кёнсу. — Привет, — говорит Чонин, держа за руку засыпающую на ходу Ёнми. На нем дурацкая огромная шапка с помпоном, и его одеколон потрясающе пахнет. Кёнсу забывает на секунду о том, что зол на всю Вселенную. — Ты опаздываешь в детский садик. — Я выходной, — чуть хмурится Кёнсу и смотрит на часы, — это вы опаздываете. Чонин виновато улыбается и трет глаз. Кёнсу замечает, что его рука перевязана. — Что с рукой? — спрашивает он. Чонин переводит взгляд на свою руку и, посмеиваясь, объясняет, что жарил яичницу с утра. Кёнсу не представляет себе, как можно так жарить яичницу. Осторожнее нужно быть, бормочет он почти неслышно, но Чонин, кажется, слышит. И улыбается еще шире. Кёнсу ежится, когда они выходят на улицу. Небо щедро осыпает улицу снежными хлопьями. Им в разные стороны, и Кёнсу уже собирается попрощаться, но— — Слушай, Кёнсу, — мнется Чонин, а Ёнми, кажется, дремлет, прижавшись щекой к куртке брата. — Тэмин и я— Он мой лучший друг. К чему это он? — Понятно, — недоуменно кивает Кёнсу. — Он мой лучший друг, — повторяет Чонин, — не мой парень или что-то в этом духе. О. Чонин сказал то, что сказал? Он имеет в виду именно это? Но зачем он говорит об этом Кёнсу? (Или все тягостные мысли проявились вчера на его лице, словно картинка на полароидном снимке?) — Понятно, — словно заведенная игрушка, повторяет Кёнсу и кивает еще раз. — Тогда я пошел? У меня дела. Чонин открывает рот, чтобы, должно быть, сказать что-то еще, но Кёнсу разворачивается и быстро шагает прочь. Неловко, думает он, ускоряясь, и— Поскальзывается на льду (сейчас же зима, забыл? ехидно спрашивает его внутренний голос). Точно неловко, проносится у него в голове, пока он машет руками, как идиот, пытаясь удержать равновесие (но ноги разъезжаются, и он, конечно же, падает, пребольно ударившись рукой). — Ты в порядке? — подбегает к нему Чонин (он выглядит обеспокоенно). Кёнсу-оппа, ты жив? спрашивает проснувшаяся Ёнми, что осталась стоять неподалеку. Чонин помогает ему подняться, постоянно спрашивая ты точно не ушибся? ты в порядке? может, в больницу? и отряхивая его пальто от снега. Кёнсу лишь тихо бормочет, что нет, все в порядке, спасибо, а затем быстро ретируется в сторону метро. Как же, все-таки, неловко. И рука болит. Он пишет Чанёлю и Бэкхёну (и Крису еще, просто так), сидя в вагоне. чанёльмэн (08:20): о боже, кёнсу-я, ты не ушибся? чанёльмэн (08:20): не пугай меня так!! чанёльмэн (08:20): и, конечно, ты ему нравишься! чанёльмэн (08:20): как ты вообще можешь ему не понравиться? чанёльмэн (08:20): ты такой милый ^-^ чанёльмэн (08:20): он наверняка сказал это, чтобы ты понял, что он свободен d.o. (08:21): ЧАНЁЛЬ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ, ТЫ НЕ ЗАБОЛЕЛ? чанёльмэн (08:21): это бэкхён : D чанёльмэн (08:21): чанёль спит чанёльмэн (08:21): у нас ночь чанёльмэн (08:21): а чонину ты по-любому нравишься чанёльмэн (08:21): без вариантов ^^ d.o. (08:21): а вдруг он просто не хочет меня обижать чанёльмэн (08:22): эй чанёльмэн (08:22): если я сказал, что ты ему нравишься, значит, ты ему нравишься!!! From: 829088897 “кёнсу, ты достал уже, дай поспать не падай там” — Кёнсу-оппа, — подходит к нему на следующий день Ёнми. Косички ее криво заплетены и разного размера; точно Чонин заплетал. Она протягивает ему листок со стандартным нарисуй-свою-семью. Кёнсу уже немало таких видал; они милые и странные, но сделаны с любовью. По мнению Ёнми, ее папа размером с медведя (хотя тот вовсе не высокий), мама — дюймовочка (хотя сама едва ли не выше папы), а у самой Ёнми волосы до земли (они длинные, но не настолько). Чонин же смахивает на любимчика Ёнми из очередного мексиканского сериала — высокий, смуглый и кучерявый. Тот еще красавчик. Мама, написано над мамой-дюймовочкой. Папа, написано над папой-медведем. Чонин, написано над Чонином-латиносом. Я, написано над Ёнми. Кёнсу-младший, написано над щенком (и как только Кёнсу сразу его не заметил?) Стоп. Кёнсу— —младший? — Ага, — кивает Ёнми. Кажется, Кёнсу сказал это вслух. — Чонин его так называет. Как мило. — Кёнсу-оппа, — дергает Ёнми его за рукав, привлекая к себе внимание, и неожиданно надувает губы, — почему ты не хочешь дружить с Чонином? — А? — переспрашивает Кёнсу, думая о том, что он-то как раз очень хочет дружить с Чонином. Оказывается, Чонин так громко разговаривал со своим другом по телефону, что Ёнми даже не смогла посмотреть очередную серию Между любовью и ненавистью. А так она совсем не хотела подслушивать. Совсем-совсем. — Он сказал, что ты очень милый, но у вас ничего не выйдет, потому что он тебе чуть не сломал нос, — делится Ёнми, пока Кёнсу размышляет о том, что все девочки (даже шестилетние) — те еще сплетницы и секреты выдают на раз. Да здравствуют девочки. — Прости его, ладно? Я очень хочу, чтобы вы дружили! — Мы обязательно будем дружить, — заверяет ее Кёнсу и, когда она убегает к своим подружкам, позволяет себе широко улыбнуться. Они будут дружить. Да-да. Дружить.●
Они вновь разговаривают полночи, стоя на своих балконах (сегодня потеплело, и на улице почти не холодно). Кёнсу рассказывает о своей работе в детском саду, о том, что работать с детьми — здорово и что совсем это не смешно, как многие считают. Мне кажется, это классно, говорит Чонин, и Кёнсу немного очарован. Тот делится с Кёнсу, как подрабатывал в кофейне в Америке и здесь тоже устроился на работу. Варить кофе — это такое же искусство, как и танцы, говорит он тихо, словно по секрету, и Кёнсу чувствует в этих словах увлечение, страсть. Чонин обещает приготовить ему лучший кофе в его жизни, и Кёнсу ловит его на слове, посмеиваясь. Они разговаривают о музыке и фильмах, танцах (хоть Кёнсу и ничего в них не смыслит) и детской психологии (а здесь ничего не знает Чонин), маленьких собаках и больших, политической ситуации в стране и курортах Таиланда. Они разговаривают обо всем. Когда Чонин желает ему доброй ночи, а голос его мягок, Кёнсу начинает задумываться, а может, у них и правда есть шанс быть не-совсем-друзьями? Может, он действительно нравится Чонину? Может, в этом фильме он не один такой дурак? (Он не особенно верит тому, что сказала Ёнми. Шестилетний ребенок мог все перепутать, да и просто — не так понять.) Но он все же немного надеется. Это был бы неплохой подарок на Новый Год, правда?A L L
Вообще-то Кёнсу собирался спать. Долго спать. Очень долго спать. Спать, завернувшись в теплое одеяло и уткнувшись носом в мягкую подушку. Где-нибудь по двенадцати. Или часа. А лучше — трех. Звонок в дверь путает все его карты. — Привет, — улыбается Чонин на пороге. Привет, Кёнсу-оппа, кричит Ёнми, а щенок — Кёнсу-младший, да — гавкает. Они одеты так, словно идут взбираться на вершину Эвереста, а на Кёнсу-младшем — свитерок. Белый со снежинками. Панда был бы доволен. — Ты пойдешь с нами кататься на горку? Кёнсу сонно трет глаза. Он похож на человека, который в восемь часов утра пойдет кататься на горку? Видимо, похож. Потому что он думает об этом, когда одевается, держа во рту зубную щетку. — Надень шапку, — советует Чонин, когда Кёнсу повязывает на шею шарф. Тот отмахивается, мол, тепло же. Чонин лишь пожимает плечами.●
Кёнсу удивленно моргает и смотрит на часы еще раз, когда они добираются до места. Ошибки быть не может — половина девятого. Откуда здесь столько людей? Сани, снегокаты, ледянки, лыжи, задницы — они катаются на всем. Даже на сноубордах (нужно передать это мистерам мы-уехали-в-австрию-кататься-целуем-не-скучай). — Пойдем, — дергает его за руку Чонин и тащит сидящую на санках Ёнми наверх. Та смотрит на всех снисходительно, словно принцесса. Санки выглядят маленькими (очень маленькими). — Ты уверен, что мы поместимся на них все вместе? — с сомнением спрашивает Кёнсу. Чонин смеется. Ёнми садится впереди с Кёнсу-младшим на коленях; Кёнсу — за ней (чтобы мы не потеряли тебя по дороге, бормочет Чонин ему на ухо, и Кёнсу, возможно, краснеет, но его щеки и так красные от мороза); Чонин — за Кёнсу, крепко обнимая того за пояс. Боже, чем я занимаюсь? думает Кёнсу, но тут они начинают съезжать. И ветер бьет в лицо, и снег тает на коже, и ветер свистит в ушах, и Чонин сзади смеется, едва ли не зарываясь носом ему в волосы. — Ну как? — спрашивает Чонин, когда они лежат в снегу, свалившись все же с санок. — Отлично, — смеется Кёнсу и делает ангела на снегу (как в детстве).●
Нет, думает Кёнсу, нет. Нет-нет-нет. Нет-нет-нет-нет-нет. Он не поедет с этой ледяной горы. На ногах. — Давай же, — уговаривает его Чонин, — даже Ёнми может. — Я отвратительно держу равновесие, — отнекивается Кёнсу (он не хочет встречать Новый Год с разбитым лицом или сломанной рукой), — вот и катайся с Ёнми. — Я возьму тебя за руку, — обещает Чонин. — Так неинтересно, ну же, давай. Все детство Кёнсу падал. Он падал с велосипеда, с коньков, с самокатов и просто падал. Все коленки и локти его были в зеленке (Кёнсу может поспорить, что родители потратили на нее целое состояние). Да и Чонин сам видел, как он протер своим пальто лед у их подъезда. И теперь он предлагает ему это? Кёнсу не самоубийца. Но ноги его уже скользят по льду, и он вцепляется в руку Чонина так, что, наверное, тому больно. Согни коленки, кричит ему Чонин, и Кёнсу слушается. Так действительно легче. Не упасть, не упасть, не упасть, бьется панически у него в голове. Они падают, конечно же. (Когда доезжают до конца.) Чонин — в снег, Кёнсу — на Чонина (что за клише). — Ты как? — шепчет Кёнсу. Чонин так близко, что в его глазах он видит свое отражение. — Лучше не бывает, — неуверенно и хрипло отвечает тот, а сам — смотрит на Кёнсу в упор. Кёнсу закусывает губу, и Чонин будто просыпается, неловко бормоча, что все, все в порядке. Где-то неподалеку слышен визг съезжающей Ёнми и лай Кёнсу-младшего. (— Я же говорил, чтобы ты надел шапку, — хмурится Чонин и натягивает на него свою, когда Кёнсу дрожит на обратном пути и зуб на зуб его не попадает. — Я приготовлю тебе кофе в качестве компенсации, идет? Идет, хочет ответить Кёнсу, но тут Чонин приобнимает его за плечи, и сразу же становится теплее. Говорить больше ничего не хочется.)●
В квартире, где пока живет лишь шестилетняя девочка и ее восемнадцатилетний брат, уютно и на удивление чисто. Кёнсу отогревается, сидя в толстовке Чонина (быстро надень ее!) и грея замерзшие пальцы о кружку с кофе (я же обещал). — Родители до сих пор не знают, что я купил ей собаку, — смеется Чонин, глядя, как Кёнсу младший носится из угла в угол. — Мне кажется, они выкинут меня вместе с ним, когда узнают. Но я все равно рад. Что все так вышло. Чонин улыбается, и Кёнсу почему-то кажется, что он под всем имеет в виду их знакомство. Или он просто надеется на это. — А я всегда хотел собаку, — признается он и делает глоток. Это действительно лучший кофе в его жизни. Он показывает Чонину, что заинтересованно на него смотрит, большие пальцы, потому что, кажется, на большее сейчас не способен — так вкусно. — Тогда я поживу у тебя пару недель, если меня выгонят? — Чонин улыбается уголком губ и выжидающе смотрит на него. Кёнсу усмехается и прячет ответную улыбку за кружкой кофе.●
Той ночью Кёнсу делится с ним своим увлечением и собой (если бы их история была войной или рассказом, он бы назвал это про себя переломным моментом). Я люблю петь, признается он немного смущенно и понимает, что редко кому это говорил. Это что-то очень личное и особенное, то, о чем не знает практически никто. Чонин внушает доверие. Чонин ему, в конце концов, действительно нравится (чего уж тут отпираться). Чонин просит его спеть, и Кёнсу сидит пару минут молча, а потом начинает напевать какую-то популярную песенку, что у всех на слуху. Это сложно назвать нормальным пением, голос Кёнсу — немного хриплый и пропитанный волнением, но Чонин хлопает в ладоши, когда тот заканчивает. Так здорово, говорит он, и Кёнсу улыбается. — Эй, Кёнсу, — окликает его Чонин несколькими минутами позже, и в голосе у него сквозит какая-то странная неуверенность. — Что? — тихо отвечает Кёнсу и разглядывает тусклые звезды на небе. — Н-нет, ничего, — бормочет он. Кёнсу лишь пожимает плечами и советует ему идти спать; поздно уже. Одинокая звезда срывается вниз и стремительно падает. Кёнсу не успевает загадывает желание. (Да и он не девчонка какая-то.)T H E
С Наступающим и прости, пожалуйста, прости, но ты не посидишь с ней, очень нужно? так начинается его тридцать первое число. Чонин переминается с ноги на ногу, выглядя виновато, и Кёнсу не может ему отказать. — Чем займемся? — спрашивает он Ёнми с улыбкой, и когда глаза ее загораются, в голове у него проскакивает о боже.●
— Этот Лукас — просто идиот! — восклицает он и дает печенье Кёнсу-младшему. — Как он может крутить с этой Луизой, ведь ее отец — бывший любовник его матери, конечно же, они окажутся братом и сестрой в следующих сериях. — Нет, не станут, они ведь такая прекрасная пара! — плаксиво говорит Ёнми и смотрит на Кёнсу так, словно он забрал у нее конфету. Он ненавидит этот взгляд. — А как же Паула? — спрашивает Кёнсу мягко. — Они с Лукасом — тоже отличная пара, и она ждет от него ребенка. — Паула страшная, — отрезает Ёнми. — С вами неинтересно смотреть сериалы. Когда же вернется бабуля. Кёнсу лишь пожимает плечами. Мексиканские сериалы — это все же бред. Как и девчачья логика.●
После полудня они идут в кафе, в котором работает Чонин, и плутают полчаса по улочкам района. Я точно знаю, как дойти, говорит Ёнми, но они ходят по кругу, Кёнсу уверен. Добираются они до места назначения замерзшие, румяные и веселые. О, у Чонина удивленное лицо, но он весь словно светится. Парень рядом с ним посмеивается и говорит привет, красотка! Сехун-оппа, радостно машет ему рукой Ёнми. — Что будешь заказывать? — спрашивает Чонин и широко улыбается. — На твой вкус? — закусывает губу Кёнсу и оглядывается. Светло и уютно; мило. Чонин лишь кивает и уходит; за ним, словно привязанная, убегает Ёнми. Кёнсу-младший сидит у него на коленях и с любопытством оглядывает все вокруг. — С собаками сюда нельзя, — к нему подсаживается второй бариста (Сехун-оппа), улыбаясь. — Но Чонину, кажется, невдомек. Я О Cехун. А ты? — До Кёнсу, — кивает он в знак приветствия и поглаживает мягкую шерстку Кёнсу-младшего. Тот довольно и благодарно щурится. О Сехун смотрит на него так, что Кёнсу хочется спросить, а нет ли у него ничего на лице. Кто-то так на него уже смотрел. Определенно. Кёнсу ненавидит чувство дежавю. — А твой нос в порядке? — с интересом спрашивает тот, наконец. Кёнсу мечется между ты откуда, черт возьми, знаешь? и любезным да-да, все в порядке, спасибо. Чонин спасает его (словно принц на белом— в белом фартуке) и приносит кофе с пирожными. Он улыбается, но смотрит на Сехуна так, словно хочет взглядом взять его за шкирку и выкинуть за дверь. — Сехун уже уходит, — с нажимом говорит Чонин. Сехун лишь расплывается в улыбке. — Сехун пришел пять минут назад, — ехидно возражает он. Чонин хмурится, но, вроде бы, сдается и уходит. Кёнсу опускает взгляд на свой кофе, где на пенке нарисовано— ^_^v~ — Он просто постеснялся нарисовать сердечко, — комментирует Сехун, ухмыляясь. — Он ведь стеснительный, ты знаешь? — О Сехун, я все слышу! — кричит откуда-то Чонин. Сехун лишь подмигивает Кёнсу, а тот улыбается ему в ответ. Этот кофе — еще вкуснее и слаще. Кёнсу же младший явно оценил пирожные, судя по его перепачканной в креме мордочке.●
— Мне нужно рассказать тебе секрет, — говорит Ёнми, когда они идут обратно. Кёнсу потирает замерзшие пальцы и с готовностью наклоняется к ней, мол, начинай. Он улыбается с каждым новым словом, что она шепчет ему на ухо. Все-таки девочки — такие болтушки. Кёнсу-оппа, Чонин сказал, что очень хочет, чтобы ты отпраздновал с нами Новый Год, и я тоже хочу, но он так и не спросил тебя, не спросил ведь? Ты ведь отпразднуешь с нами, правда? О. Ничего себе. — Да, отпраздную, — отвечает он и улыбается. Это ли хотел сказать вчера Чонин? Кёнсу чувствует, как волна радости накрывает его с головой. Или это просто пресловутое новогоднее настроение попало в пробку и только-только до него добралось. From: 829088897 “ура! наконец-то ты перестанешь меня доставать!” — Спасибо, — улыбается Чонин, зайдя около четырех за Ёнми. Он весь в снегу, и Кёнсу хочется его отряхнуть, но не то, чтобы у него было на это право (или—?). Сказать или не сказать, сказать или не сказать, сказать или не сказать, мысленно гадает он на ромашке (какой бред), когда Ёнми пихает его и смотрит выжидательно. — Слушай, — говорит он, решившись. — Если ты все еще хочешь и если ты вообще хотел— То есть, не хочешь ли ты, то есть, вы, отпраздновать со мной Новый Год? Чонин застывает с открытым ртом. И переводит взгляд на Ёнми (которая тут же убегает наверх). Сестра твоя — враг твой. (Но не в этом случае.) — Да, — тихо и все еще удивленно отвечает он и улыбается так ослепляюще, что Кёнсу хочется зажмуриться, — конечно, я хочу, то есть, мы хотим. — Я приготовлю поесть, — Кёнсу старается смотреть куда угодно, только не на Чонина — таким смущенным он себя чувствует, — я помню про твою яичницу. Чонин краснеет. — Это свидание? — спрашивает он, а в голосе его — волнение, ожидание, предвкушение. Кёнсу усмехается мягко. — Я не встречаюсь с мужчинами, у которых есть дети, — говорит он, и Чонин смеется. — Понял, не дурак, — разводит он руками, но в глазах у него — бесенята. — Значит, в девять у тебя? — По рукам, — Кёнсу улыбается, должно быть, как полный идиот, когда Чонин внезапно тянется к нему. Он тянется и тянется, мучительно долго, и Кёнсу уже чувствует его дыхание на своих губах, когда— — Оппа, ты где? — кричит Ёнми, спускаясь обратно. Чонин тихо (и немного разочарованно) смеется, практически невесомо проводя пальцами по руке Кёнсу. — В девять, — повторяет Чонин еще раз, мягко улыбаясь. — В девять, — кивает Кёнсу. Это свидание, хочет все же сказать он, но Чонин и так ведь знает. Знает ведь?W A Y
Он весь вечер ходит в шапке Санты, напевает Jingle Bells и колдует на кухне. Офигеть, я так рад за тебя, ты хотя бы можешь нормально отпраздновать, перекрикивает помехи Бэкхён. В Австрии их завалило снегом, и они не могут даже выйти из своего домика. Поздравь нас с Новым Годом из будущего, это так классно! говорит Чанёль и, кажется, что-то жует. Кёнсу смеется. (Пока мясо запекается в духовке, он настраивает веб-камеру и звонит Устрашающему Крису. — Привет, Кёнсу, — говорит он и зевает (он всегда спит, или хочет спать, или только проснулся?) Он не один. Справа от него сидит светловолосый парень с милой улыбкой. Слева — темненький с суровым взглядом. Подождите— Оленьи Рога? Панда? Глаз Кёнсу нервно дергается. — О, привет! — удивленно восклицает Оленьи Рога. — Ты хочешь еще одну скидку? Костюмчик подошел? — Нам завезли новые свитера! — продолжает Панда. — Красные со снежинками. — И белые с оленями! Классная шапочка у тебя, кстати. — С Наступающим! — кричит он в ужасе и отключается.) Чонин приходит без пяти девять. На нем потрясающая рубашка, и выглядит он в целом — потрясающе. Ёнми, одетая в красивое платьице, держит на руках Кёнсу-младшего в красном свитере с оленями. Оленьи Рога одобрил бы. Они едят под какой-то новогодний концерт. Кёнсу-оппа так вкусно готовит! довольно говорит Ёнми, и Чонин согласно кивает. Кёнсу лишь улыбается и с удивлением замечает, что чувствует себя так же, как когда-то в детстве, когда семья его собиралась вместе. Уютно. По-семейному. Волшебно. Он знает Чонина меньше недели, но чувствует себя с ним так, как с людьми, которых знает годы. Удивительно. Здóрово.●
Сколько бы Ёнми ни смотрела мексиканские сериалы и ни строила из себя взрослую, она засыпает до двенадцати, и они укладывают ее спать в спальне Кёнсу. Когда стрелки приближаются к заветному числу, Кёнсу отчетливо понимает, что пьян. Его всегда быстро развозило от алкоголя, и сейчас он чувствует легкую, приятную слабость; в голове у него — туман. Они с Чонином неловко танцуют под какую-то старую песню восьмидесятых (наверное, именно под такую их отцы звали на танец их матерей). Кёнсу не совсем понимает, как они оказываются в центре гостиной, но ничего против этого не имеет, прижимаясь щекой к плечу Чонина. Ты отвратительно танцуешь, говорит ему Чонин, когда Кёнсу в очередной раз наступает ему на ногу, но в голосе у него — лишь мягкость, возможно, нежность. Я знаю, чувствуя головокружение, бормочет Кёнсу и, потеряв всякий стыд, как любила говорить его бабушка, виснет на Чонине. Тот, кажется, совсем не против и лишь обнимает Кёнсу крепче. Позже они сидят на диване и пьют вино (оно прилетело ко мне из Франции в Америку, а я привез его сюда). Кёнсу смелеет настолько, что берет Чонина за руку, переплетая их пальцы. Это неловко, глупо и сладко, как вино, что они пьют. Чонин сжимает пальцы крепче и неожиданно едва ли не скороговоркой выдает, что я, ну, вроде хотел пригласить тебя погулять, то есть, ну, на свидание, дважды, вообще-то, но ты не давал мне этого сделать. Кёнсу открывает рот. Серьезно? Ты убегал, поясняет Чонин. Господи, какой же он идиот. Чонин смеется, смотря на шокированное лицо Кёнсу, а затем вновь тянется к нему. Кёнсу прикрывает уже было глаза, предвкушая (ведь теперь ему все ясно), но— Кёнсу-младший запрыгивает на диван между ними и громко лает, привлекая к себе внимание. Тихо, ты разбудишь Ёнми! ворчит на него Кёнсу, а Чонин разочарованно стонет и смеется. — Прости, нам не суждено быть вместе, — припоминая их вчерашнюю попытку, Кёнсу с чувством пародирует фразу из как-там-этот-сериал-называется. Чонин закатывает глаза, усмехаясь, а в следующее мгновение оказывается близко, слишком близко — и целует его. И, о боже, боже, боже, это прекрасно, это так прекрасно, что Кёнсу забывает на мгновение о том, что нужно отвечать. Боже, думает он и прижимается ближе (Кёнсу-младший недовольно скулит и царапает когтями его джинсы). Часы бьют двенадцать. Где-то на площади пускают салюты. Ведущий с телеэкрана желает всем счастливого Нового Года. Он таким и будет. Сто процентов. Кёнсу девятнадцать, и в этом году Санта дарит ему насморк, скулящего щенка (всего-то на десять лет опоздал) и Чонина. Это круче, чем просто щенок. чанёльмэн (00:03): ЭЙ ПОЧЕМУ ТЫ НАС НЕ ПОЗДРАВИЛ С НОВЫМ ГОДОМ ИЗ БУДУЩЕГО