Истина проста

Над источниками плотной пеленой повисает пар, и его на куски можно ножом резать, настолько густой он и вязкий. Вода испаряется, потому что ее под землей нагревает магма – это простая истина. «Я зачем-то знаю японский», – думает Юра однажды, жадно припадая к бутылке с водой. Воздух жаркий, влажный: лето на Кюсю сливовыми дождями пропитано, солнцем прогрето и овеяно тайфунами. Юра пытается полной грудью вдохнуть, и вздох этот поперек горла встает, тоже влажный, как само лето, липкий и горчащий. Плисецкий отчаянно старается сглотнуть этот ком, но не выходит. Гортань наждаком царапает, и он стократно проклинает тот день, когда решился приехать сюда – за Виктором вначале, в поисках ответов сейчас. Проклят будь Кюсю, со своими муссонами, со своими дождями и ветрами. Проклят будь и Хасецу, с долбаным Юри вместе, в аду гори Виктор, свои неуемные фантазии и гребаные амбиции прихватив, будь трижды проклят он сам. Юра в горячую воду опускается, и сознание его закипает, как магмой согретая вода, а пузырьки неясных мыслей мечутся в голове. — Юрио, у нас нельзя нырять, — тянет из-за дверей Кацуки, о белый передник вытирая руки. — Скоро Витя вернется, и мы сядем ужинать. Вылезай, распарился ведь уже весь. У них семья-не-семья, и Плисецкому в ней нет места, хоть ему и рады здесь. Он из мыслей выныривает, из толщи воды, в маску свою кутаясь, точно в толстое одеяло. — Уйди, проклятая свинья, — кричит он по привычке, а в мыслях мечется «останься». У них дружба на грани новой мировой, у них общее прошлое, будущее тоже общее, к сожалению. У них на кухне отдельная кружка – большая, с охуенно милым котенком, потому что «аха, Виктор, правда они так похожи?» – для Плисецкого. Котенок, впрочем, мнение Юры разделяя, таращится на придурков керамическим взглядом убийцы. Кацуки добрый – «идиот», – мысленно добавляет Юра, от злости сжимая бортики бассейна. Кацуки смелый – «но идиот», – добавляет Плисецкий, до боли затягивая на своей талии пояс банной юкаты. Кацуки красивый – «я идиот!» – бьет себя мальчишка ладонью по лбу. Еще одна простая истина: Юра навсегда застрял между Питером и Хасецу. Эти двое – адски правильная смесь оттенков и противоречий, им сама судьба, наверно, навязала не быть врозь. Плисецкий с тоской смотрит на эту не-семейную идиллию, развалившись за кухонным столом. Его не спрашивают никогда, зачем он прилетает каждые каникулы, просто радостно встречают, просто поят мерзким – вкусным, на самом деле, потому что к заварке Юри Никифорова не подпускает – чаем и крепко обнимают двумя парами рук. Плисецкий рад, что не спрашивают, потому что дать честный ответ он все равно бы не смог. Он влюблен в Юри, и это тоже простая истина. Влюблен глухой подростковой любовью, искрами в глазах влюблен, несчастными махаонами где-то под сердцем. Он любит его так же отчаянно, как ненавидел, как ненавидеть будет. Истина проста: в русском языке нет слова, обозначающего чувство между ненавистью и любовью. Истина проста: характерные свойства ковалентной связи определяют химические и физические свойства соединений. Трижды три – девять. Косинус угла в девяносто градусов равен нулю. Логарифмы будут проходить в одиннадцатом, после летних каникул. Все влюбленные – придурки. Проклятый Кацуки весь светится от счастья, под нос себе напевая «Катюшу». Все влюбленные – придурки. На своей питерской кухне Плисецкий пытается приготовить кацудон. Его жизнь пустая, хоть и наполнена мелкими деталями: самым ранним восходом, едкой солью морского ветра, ароматами чужих цветов. Его жизнь пустая, но ее ориентир – родинка под ключницей и счастье в раскосых глазах. Чувство на границе горчащей ненависти и слепой любви гордо носит имя Юри. Они вместе проводят его в сентябрь. И Кацуки даже пустит слезу, обещая приехать на следующие соревнования, чтобы болеть за него с трибун, а Виктор легкомысленно расцелует в обе щеки, по старой традиции, наказав никогда не забывать основ. Они за руки будут держаться, пока самолет не укроет Плисецкого от их улыбок, пока не спрячет от чужого – не его и не с ним – счастья. Плисецкому горько и больно, и он – в который, блять, раз, Юр? – дает себе обещание больше не прилетать, заранее зная, что нарушит его. Набирая высоту, он думает о том, что истина действительно проста. Он влюблен в Кацуки также сильно, как тот влюблен в Виктора, и боль от этого прямо пропорциональна чужому счастью. Истина проста: ему не стать таким же близким для японца, да и сам он не стремится, честно говоря – не умеет просто, не может иначе, кроме как поддевками и поддельной ненавистью в глазах. Он улетает обратно в Россию, ручной кладью с собой забирая горький ком и осколки разбитых надежд. Истина проста: он говорит по-японски, потому что одним русским уже невозможно выразить всего.