***
— Доброе утро! О, ты уже не спишь? — Дженни этим утром была бодра и свежа. Впрочем — чего уж тут скромничать — как и любым другим утром, днем, вечером. Отрада для глаз, а для души… Очевидно, Дженни — идеальный механизм, а вот он, кажется, уже ржавеет. Контраст не слепит, а почему-то наоборот открывает ему глаза. — У меня сегодня будет такой насыщенный день, некогда валяться. Тебе, как обычно, чай? Я поджарю яичницу. Нацу коротко кивнул и слабо улыбнулся. Не надо ей знать, что он глаз не сомкнул. Дженни, элегантно покачивая ничем не прикрытыми бедрами, продефилировала на кухню. Ждет, наверное, что, глядя на это, он последует за ней, чтобы вместе что-нибудь «поджарить», а он даже не шевельнулся. Продолжал вглядываться в пустоту и слушать, как на кухне с обидой зазвенели чашки. — Постой! Может, сваришь мне сегодня кофе? — прокричал он совершенно внезапно даже для самого себя. Он ненавидел кофе. А тут вдруг страх как захотелось. — Но у нас есть только чай. — Тогда хотя бы черный? — его Нацу тоже не любил за тот осадок, что он оставляет после себя. Но сегодня он готов был выпить что угодно, лишь бы не приевшийся за долгие годы зеленый. — Есть только зеленый, Нацу. И он сдался. Стол без скатерти. Стул с четырьмя ножками. Черная глянцевая тарелка. Яичница, которая ничем не отличалась от всех тех, что делала ему Дженни каждый раз, когда она подходила к плите (подразумевалось, наверное, что приготовлением пищи будет заниматься Нацу, но в большинстве случаев ему просто становилось лень, и он притворялся спящим). Крепкий зеленый чай. Нацу жевал и думал, что на треть он состоял из уже осточертевшей яичницы, на треть из бутербродов на обед, и еще на треть из спагетти на ужин. Оставшаяся же часть была доверху заполнена бессменным напитком. Он мимолетно взглянул на Дженни — как и вчера, и позавчера, и поза-поза-позавчера та совершенно не была похожа на Хелену Бонем Картер. Все, как обычно. На их фронте без видимых перемен. А самое страшное, что у него никогда не должно было появиться таких вот мыслей. Страх Нацу попытался как можно быстрее запить привычным и еще не остывшим зеленым чаем. — Ну, я пошла. Мне нужно в торговый центр, помнишь? Новые наряды для командировки. — Погоди, я с тобой. Дай только душ приму и оденусь. — Хорошо, но… ты же никогда не ходил со мной на шоппинг! Ответом ей послужила хлопнувшая дверь в ванную комнату. Пожав плечами, Дженни присела на кресло и принялась перелистывать каталоги с закладками (а вдруг что пропустила?). «Терпеть не могу шоппинг, но могу терпеть то, что она тратит на это деньги — благо, не голодаем, и бюджет позволяет ее баловать. Однако сегодня я просто не могу оставаться один». Нацу остервенело натирал себя мочалкой — вчерашнюю ночь надо было немедленно и бесследно смыть. Драгнил тяжело дышал — в толпе, какая обычно бывает субботними деньками в торговом центре, ему никогда не хватало воздуха. Руки болели от пакетов — Дженни на славу постаралась — и заметно полегчавший кошелек никак не успокаивал. Впрочем, это здорово помогло ему не думать (вообще ни о чем!), и это оправдывало выброшенное на ветер время и переглядывание около женских примерочных с такими же, как и он, несчастными мужиками (хоть таковым он себя не чувствовал — просто так нужно, часть имиджа). Пошли за продуктами — закончились яйца на завтраки и листья салата в бутерброды на обед. От мысли о последних Нацу невольно взвыл. «Дженни, как ты смотришь на ростбиф к ужину? Я приготовлю». На что ему сказали, что пусть сделает себе ростбиф, если хочется, а ей сегодня страх как хочется спагетти, которые они и так едят почти что каждый день. У прилавка с чаем Нацу задержался дольше, чем планировал. В корзину полетели зеленый, черный, травяной и даже каркаде — пусть он их пить и не будет, зато будет из чего выбирать, а это почему-то стало невыносимо важным. У прилавка с кофе он замер, приметив пачку, которую постоянно видел на кухне в детстве. Такую выбирала для себя мама — вот у кого всегда и везде был выбор, который, в итоге, дорого обошелся. Но он не она. Вслед за кофе в корзину опустилась блестящая турка. На кассе выдали чек такой длины, чтобы можно было на нем же и повеситься (таким образом экономя на веревке) после того, как увидишь, сколько придется заплатить. — Ну, что, я вызываю такси? — в этом была вся Дженни: такой невинный тон, хотя облизывала свое фисташковое мороженое так, что оглядывались все. — Солнце, пощади на сегодня наши деньги. Давай на автобус. Нацу сел у прохода, Дженни, проникшаяся воспоминаниями из далекого детства, устроилась рядом, крепко обвивая его предплечье. Их пакеты заняли места на сидениях впереди. Большинство других пассажиров были такими же, как они — ездили парами с совместного похода в магазин или посещения родителей. В общем, все как по регламенту. Нацу смотрел в окно, как мимо проносятся улицы, машины, мамы с колясками (будто бы он один в этом проклятом мире стоял на месте). А еще повсюду были эти гребные рекламные щиты. « Твоя идеальная семья — залог твоего идеального будущего!» или «Вместе строим идеальный мир!», а еще «Откажись от автомобиля — сбереги здоровье твоих детей! ». И везде с плакатов ему улыбались «счастливые» рекламные актеры, которые, наверно, впервые друг друга видели, встав напротив фотоаппарата. Хотя чего это Драгнил сомневался? Он же сам был тем, кто делал эти снимки. Работа у него такая — фотографировать счастье, которому он говорит как улыбаться, как приобнять друг друга поубедительнее, как выглядеть для всех идеальной парой. Была бы мать жива — засмеяла бы и дала подзатыльник. Чтоб не маялся ерундой. Его качнуло, когда автобус резко затормозил у очередной остановки. Нацу лениво разглядывал людей, что входили, выходили или продолжали стоять и ожидать подходящий транспорт. Вдох. Одна секунда. Знакомый плащ. Прическа растрепана, светлые пряди торчат беспорядочно и мило, в руках сумка и что-то еще, не разглядеть — девчонка стояла к нему спиной. Выдох. Непонятно зачем Драгнил выбежал из автобуса. Шаг. Пальцы сжали хрупкое запястье и рывком развернули к себе лицом. Волосы на несколько тонов темнее и короче. Плащ совершенно другого покроя. Закат окрасил девушку в розовый. Все не то. Это была не она. — У вас ресничка, — выдавил Нацу. Во взгляде незнакомки плескалась паника. Он быстро отпустил ее руку. — Простите. Издалека ему с издевкой моргнул автобус, в котором уехала Дженни и ее армия пакетов. Скорее всего, она видела то, что он только что сотворил. Но сейчас ему было все равно. Чувствуя, как буравят его спину взгляды всполошившихся из-за его поведения горожан, он решил не ждать следующего. Пошел пешком, пряча руки в карманы и опуская голову. Надо бы убраться оттуда, да поскорее, пока кто-нибудь не вызвал полицию нравов.***
— Ты хоть понимаешь, что мне пришлось одной тащить все эти пакеты?! — Дженни, прости меня. Мне очень жаль, что тебе пришлось так несладко. — Ну хорошо, — от подобных извинений она таяла мгновенно, особенно одетая в новенькое платье, в котором только что крутилась перед зеркалом. — А что произошло? — Мне показалось, девушке стало плохо. Думал, что она вот-вот потеряет сознание и упадет, — глупое оправдание, конечно, но не говорить же Дженни про ресничку или, тем более, про настоящую причину. — Какой же ты у меня заботливый! — видимо, такой расклад Реалайт совершенно устроил. Чмокнув мужчину в щеку, она вернулась обратно к зеркалу, предоставив его самому себе. Сбросив куртку, Нацу, абсолютно подавленный, поплелся на кухню, где его ждали ростбиф и турка, к которой он в итоге не притронулся — заварил каркаде. За ужином Дженни, не удержавшись, отведала кусочек его мяса, оторвавшись от своих извечных макарон. «Боже, как вкусно! Может, теперь всегда будем делать его на ужин?». Драгнил едва не подавился чаем. Сегодня решил лечь пораньше — завтра на рассвете нужно везти Дженни в аэропорт. Сама Дженни об этом, похоже, не думала. Чемодан все еще не закрывался, а сама она продолжала примерять покупки, довольно хихикая и улыбаясь своему отражению. Внезапно стало тихо, а затем в спальню с кошачьей грацией вплыла блондинка — из одежды на ней не было ничего, кроме полупрозрачной кружевной сорочки. Медленно забралась на кровать, красиво перебросив длинные стройные ноги, подобралась поближе к мужчине и вовлекла его в долгий чувственный поцелуй. Нацу не сопротивлялся. Но когда ее пальцы потянули за резинку его боксеров, он… Снова. Ее. Остановил. — Что, опять?! — раздосадовано воскликнула Дженни, отпрянув от него и возмущенно надувая щеки. И ему ничего не оставалось, кроме как жалобно взглянуть на нее из-под полуопущенных ресниц. Тогда ее осенило. — Точно, это все из-за того, что ты сегодня целый день отходил со мной по магазинам. Ладно, мой хороший, спи, отдыхай. Только знай, что больше я тебя на шоппинг без «предоплаты» не возьму! Нацу в ответ только усмехнулся, едва сдержав облегченный выдох. Дженни свернулась рядом, по-хозяйски обнимая его торс. На этом веселье для него кончилось. Сон снова не шел. Он думал о ростбифе, которому грозила участь стать их новыми спагетти. «Знаешь, Дженни, почему он был таким вкусным? Вовсе не из-за моих кулинарных навыков. Просто потому, что ты давно его не ела. Но если мы станем питаться им каждый божий день, то и он, в конце концов, быстро растеряет свою прелесть». — Знаешь, а та девушка, которую ты бросился спасать сегодня, чем-то напомнила мне Хартфилию. — Кого? — выдавил из себя Нацу как бы невзначай, прекрасно при этом понимая, о ком идет речь. — Ну, Люси. Ту, с которой ты в лифте вчера застрял. Кстати, как она тебе? По-моему, она скучновата, хотя работает довольно неплохо. — Не знаю, — пробормотал Нацу. Он знал только, что Люси мечтает издать свой сборник сказок, но из-за работы ей не хватает времени, чтобы их писать. И знал еще, что цепенеет от страха, понимая, что помнит такие мелочи. Он не должен был этого помнить, а знать тем более. Спустя какое-то время его девушка, наконец, заснула, избавив его тем самым от всяких расспросов, а он сам думал о том, что услышал некогда по телевизору. «Ученые, — тараторил диктор скучнейшей передачи, — провели эксперимент и выяснили, что лягушка, помещенная в сосуд, не чувствует, как нагревается вода, пока не станет слишком поздно». Его безмолвный крик отчаяния в ночи — свидетель, что температура в его котле уже почти достигла максимального кипения. Ровно в четыре часа утра прозвенел будильник. Дженни ловко выскользнула из-под одеяла и сразу же скрылась в ванной. Нацу устал моргать за очередную бессонную ночь. Встал, натянул спортивные штаны и футболку без рукавов. Заправил постель. Заварил чай на двоих. Пошел в прихожую — Дженни уже застегивала пуговицы на темно-синем пальто с меховым воротником. — Завтракать не будешь? — Сегодня придется тебе кушать самому. В самолете обещали покормить. — Вот, возьми хотя бы чай, пока я буду одеваться. Не думал, что ты так быстро соберешься. — Слушай, Нацу, я думаю, что тебе не стоит ехать со мной в аэропорт. Не обижайся, но ты ужасно выглядишь. Отдыхай. Я уже попросила Эльзу подобрать меня, она ждет с такси внизу. «Нет, пожалуйста, не бросай меня здесь! Не оставляй совсем одного, Дженни!» — Хорошо, поезжай. Позвони, как доберешься до отеля. Она ушла, а Нацу, оставив кружки, в бессилии сполз по стене на пол. Он был раздавлен. Четыре-сорок-семь, воскресение. Дженни улетела на Окинаву. Через несколько часов Люси встретится со своим женихом. А Нацу… остался наедине со своим котлом.***
Он плотно занавесил шторы. Забыл про покинутый в прихожей чай. Так ничего и не съел. Однако при этом целый день проторчал на кухне у плиты. С туркой и инструкцией по приготовлению на упаковке. Из гостиной доносились обрывки песен Элвиса Пресли, столешницы были плотно заставлены кружками с кофе, на вкус отвратным, а Нацу думал, что ему снова пять — весь дом насквозь пропах кофе, отца нигде не было видно (закрылся в кабинете, нависнув над ноутбуком), а на кухне мама слушает Элвиса и пританцовывает с кружкой кофе, проливая немного на пол. А он прячется, из-за стены поглядывает, видит, как мама танцует и как катятся по ее лицу и шее крупные слезы. Мама поет и плачет, глотает горе и горький кофе, наступает на пролитый, смеется. Отец, естественно, ничего не видит. Нацу злится — если бы папа хоть раз вылез бы из своего панциря, он бы заметил, что мама сходит с ума. Маму нужно было спасать. Маму нужно было любить. Но папа прятался в панцире и видел лишь пустые кружки из-под кофе, лужи, и упрекал жену за неряшливость. Пред-предпоследняя чистая кружка в доме до краев наполнилась его двадцать второй попыткой. Глоток — а после озлобленное рычание и крик «Не то, не то!». Запах уже дурманил голову. Подошвы ступней стали липкими от танцев под Элвиса на разлитом кофе. От него уже тошнило и воротило наизнанку, которую видела только Люси, когда он признался, что считает Дженни слишком красивой для себя и что программа при выборе невесты сыграла с ним злую шутку. Снова Люси. Кружка полетела в белую стену. Он услышал смех откуда-то с улицы. Наверное, она уже сидит в ресторане со своим иностранцем, переплетает с ним пальцы и выбирает дату свадьбы. Наверное, они идеально подошли друг другу. Нацу уныло посмотрел на стену. Пятно вряд ли удастся отмыть. Ей там, наверное, весело, пока он тут теряет рассудок. Она, наверное, и не помнит даже его имени, пока все в этом гребаном мире напоминает ему о ней. Даже кофе (последний вышел более-менее) был таким же, как она: мгновенная нежность разменивалась горьким осадком, от которого не избавиться, сколько воды ни пей. Кружки пулеметной очередью понеслись добивать несчастную стену. Дженни кружки нравились, но повод купить новые мгновенно развеет все ее печали. От нее, кстати, в обед пришла смска. Мол, прилетела, сижу с подружками и коллегами в ресторане, пою песни Элвиса в караоке. Нацу вырубил телефон и швырнул его куда-то в сторону гостиной. Пол отчего-то становился коричнево-красным. Нацу тупо уставился на свои руки, с которых в сумбурном ритме стекала кровь — факт, что он даже не почувствовал, как порезался об осколки, был контрольным в голову. Простоял так несколько минут, пока не поплелся в ванную смывать. Руки жгло. Он посмотрел на свое отражение — из зеркала на него насмешливо смотрела мать. Звонок в дверь. На кончике языка — ядовитые слова, которые готовы сорваться и войти под любую кожу. Щелчок замка. На пороге заплаканные глаза, в которых ураганом метался ужас. Вчерашняя девчонка была похожа на Люси больше, чем Люси сегодня на себя. — Когда? — В следующую субботу. Нацу все понял. Она не смогла. И он больше не может. Балансируя на двух концах одной и той же пропасти, они в итоге оба упадут. Но это потом. А сейчас они падали в объятия друг друга.***
Когда проснулся, первое, что он почувствовал, это аромат жареных тостов и свежесваренного кофе. Приподнявшись на локтях, понял, что лежит на ковре в гостиной, с подушкой под головой и укрытый пледом. Из включенного телевизора над головой доносилась знакомая музыка и слова. «Труп невесты», — на автомате идентифицировал он мультфильм. А потом вскочил на ноги, вспомнив, что вчера произошло. На ходу натягивая штаны, он сразу же помчался на кухню. Ни одного следа былых крушений, идеально чистый пол, столешницы и раковина. На столе — тарелка с золотистыми тостами, джемом и двумя уцелевшими кружками, наполненными дымящимся кофе. На полу, на коленях, сидела Люси, губкой драила безнадежно испорченную стену и зажимала рот рукой, сдерживая всхлипы. Нацу показалось, что он только что опустел. — Люси, прекрати, — проговорил он тихо, на что она покачала головой и с утроенной силой принялась затирать пятно. — Люси, я сказал, хватит, мать твою! Посмотри на меня! Он еще никогда так не орал. Глотку скребло от такого крика. Девушка сжалась и не поднимала головы. И Нацу не мог ее за это винить. Потому что перед ним больше не Люси. Перед ним — живой труп. Ибо когда ее жених узнает о том, что она не чиста, ее тут же сдадут в полицию нравов. Связь с чужим партнером — расстрел без суда и следствия (Идеальный закон, статья 11, артикул 2). — Что же мы наделали… — прошептал он, пряча лицо в перебинтованных (тоже Люси?!) ладонях. — Упали, — эхом отозвался осипший голос живого трупа, намертво вцепившегося в мокрую тряпку. — Люси, беги. Беги скорее! Пока еще есть время. У меня есть знакомые, я… я найду способ вывезти тебя из страны. Туда, где тебя смогут защитить, где ты будешь жить нормальной жизнью, такой, о которой ты читала в старых книжках, где напишешь свои сказки… — А ты? — с надеждой посмотрела на него Хартфилия, но, увидев, как поджались его губы, неверяще прошептала: — Не может быть… Ты собрался бросить меня одну? После всего, что было?! — Я защищу тебя, вывезу из Японии! А потом я не буду тебе нужен! — Но ты нужен мне сейчас! Я все тебе отдала, слышишь?! Все, что у меня было! — И чего ты от меня хочешь?! Что я должен сделать?! — Уехать со мной! Или… — Или что? — Остаться. Здесь. — Ты с ума сошла. — Ты тоже, если думаешь, что побег бы меня спас. — С чего ты так решила? Если все тщательно продумать… — Нет, Нацу, смирись. Тут ничего уже не сделаешь. Все, что можно, мы уже совершили. Теперь кому-то придется заплатить, — охрипшим от криков голосом промолвила она. Затем встала, резким движением руки одернула юбку и вышла из кухни. Нацу не дышал. Повеяло холодом. — А сейчас прошу меня простить. Мне нужно готовиться к свадьбе. Прощайте, мистер Драгнил. И прошу прощение за принесенные неудобства. Она ушла, тихо прикрыв за собою дверь. Нацу не шевелился, оцепенев от мысли, что видел ее в последний раз. По крайней мере, живой.***
В субботний вечер в Токио лил бесконечный и холодный дождь. Но даже несмотря на это обстоятельство, Дженни покидала аэропорт в приподнятом настроении. На конференции ее доклад был принят на ура, и, кажется, запахло повышением. Одна беда — всю неделю Нацу не отвечал на звонки. Хотя, впрочем, ее это мало удивляло. Вечно с ее женихом вот так: забудет где-нибудь свой дурацкий телефон, а потом даже и не вспомнит о нем спустя несколько дней. Ну, ничего. Когда она доберется домой, ее ненаглядный увалень наверняка найдется на диване, зависая на мультиках этого странного Тима Бертона. А потом он ей за все ответит. В постели, разумеется. И не только. — А вот и я! — воскликнула Реалайт, вваливаясь в квартиру и втаскивая за собой тяжелый чемодан. Ожидая, что сейчас из гостиной покажется сонный Нацу и скажет, что спагетти как раз почти готовы. Но квартира встретила ее звенящей тишиной. — Милый? Не разуваясь, она проследовала в темную гостиную. Никого. Ни Нацу на диване, ни спагетти в кастрюле. Только на столе что-то лежало, чего раньше она никогда там не видела. Конверт. На нем знакомым почерком ее имя. «Как романтично! » — закусила от радости губу и присела на край дивана. Холодный. В конверте письмо и диск. Развернула сложенную вдвое бумагу. Прочла. «Солнце, Надеюсь, ты хорошо добралась, и тебе понравилось на Окинаве. Прости, что не отвечал на звонки — в понедельник я выбросил телефон в окно, и его раздавил автобус. Не мог смотреть на него даже. Не мог вынести, что ты звонишь. Боялся, что, ответив, растаю от твоего тепла, когда за эти дни я так замерз. Дело в том, что кое-что произошло. Еще тогда, в лифте с Хартфилией. Ожидая помощи, мы с Люси от нечего делать много говорили. И я понял несколько важных вещей. Программа не совершенна. Когда мы рождаемся, она по ДНК через базу данных в течение нескольких лет ищет нам наиболее подходящую пару, учитывая параметры наших генов и предрасположенности, чтобы паре было комфортно вместе, чтобы на свет рождались здоровые, красивые и порядочные дети (хотя это, в конце концов, зависит от банального воспитания). Люди бывают похожими между собой, иногда они меняются с течением времени и становятся уже в большей или меньшей степени совместимыми. Нам с тобой повезло. Нас познакомили еще в пять лет, и с тех пор мы и представить не могли, что на свете может быть еще кто-то, с кем бы нам могло бы быть так же хорошо, как и друг с другом. А вот Люси, к примеру, встретила своего жениха только в прошлое воскресение. До этого она никогда его не видела, ничего о нем не знала. Не удивительно, что, встретив человека, с которым она волею судьбы сблизилась раньше, чем сблизилась со своим женихом, она не нашла его тем, кому хотела бы отдать свое сердце. Она пришла ко мне сразу после встречи с ним и, пребывая в полном отчаянии, сказала, что свадьба назначена на субботу. Что творилось до ее прихода со мной, думаю, говорить не стоит — ты уже наверняка видела пятно на кухне, отсутствие наших кружек и, в конце концов, меня до твоего отъезда. Я мучился не меньше, чем она. И на то были свои причины. Я никогда не рассказывал тебе о своей матери. Теперь скрывать нет смысла. Маму расстреляли именно за то, что полюбила другого человека. За то, что дала себе право выбирать. Я всегда осуждал ее, был в обиде, что она не взяла меня в расчет, поддавшись чувствам, за что заплатила головой. Перед тем, как она навсегда исчезла из моей жизни, она потрепала меня по волосам и сказала: „Я сделала свой выбор. Надеюсь, ты никогда его не поймешь“. Но теперь я все понял. Видишь ли, дорогая Дженни, это правда, что мы не можем выбирать, кто нас полюбит. Мы тратим годы, а чаще всего целую жизнь, следуя идиотским принципам, которые с детства нам вбила в голову машина. Но как бы система ни старалась, она не может создать романтические чувства, основанные только на удобстве. Я, Дженни, пожалуй, за всю жизнь не смог дать тебе того, что дали мы друг другу с Люси за несколько часов. Именно поэтому сейчас я отправлюсь на поиски машины, которую угоню, и поеду к церкви, где сегодня у Люси свадьба. Я предоставлю ей выбор: уйти со мной или остаться там, хотя итог для нас обоих будет один и тот же в любом случае. Не знаю, что случится дальше. Ты же сможешь узнать о нем, скорее всего, в девятичасовых новостях или, если не успеешь, из ролика на YouTube. Любовь не случилась с нами. Мы с Люси полюбили друг друга, потому что каждый из нас сделал свой выбор — полюбить. И мы уходим с миром, потому что здесь нам уже делать нечего. Прощай, Солнце, и никогда не прекращай светиться. Спасибо за наше прошлое, и прости за то, что отнял у нас будущее. Я видел платье в шкафу — ты была бы в нем самой прекрасной невестой на свете, честно. Ты всегда прощала мои промахи, ошибки, ты прощала мне меня. Сделай это, пожалуйста, в последний раз. И не скучай, ладно? Чуть что — сразу мультики Тима Бертона, они классные! Я как раз приготовил один для тебя, в прошлый раз ты так его и не досмотрела, заснула на самом интересном…» Ослабевшей рукой Дженни потянулась к пульту — через пару минут должны начаться новости, о которых упоминал Драгнил. Знакомая заставка — а сразу за ней заголовок «BREAKING NEWS!». Вот оно. Началось. — Шокирующий инцидент произошел сегодня в шесть часов после полудня: невеста сбежала во время венчания на подъехавшей к церкви угнанной машине вместе неизвестным никому мужчиной. За ними сразу же был отправлен вооруженный наряд полиции нравов, к погоне был также подключен и военный вертолет. В конце концов машину удалось блокировать на северном выезде из Токио. Беглецов, которые были опознаны как Люси Хартфилия и Нацу Драгнил, заставили выйти из машины. Однако пара не захотела сдаваться добровольно и, схватившись за руки, они совершили попытки скрыться в лесах, но их удалось нагнать и расстрелять. Таким образом, правосудие было совершено, виновные наказаны, а сообщество глубоко осуждает их поступок. Позор! Далее, у нас в студии психолог Лаки Олиета с подробным анализом произошедшего… Репортаж сопровождался подробным видеороликом, на котором было четко видно, как машина с Нацу и Люси покидала город, как за ними гналась полиция, как они бежали из автомобиля в сторону лесов. Была слышна пулеметная очередь. Виден снег, окрашенный в алый. Мощные потоки ветра уносили в небеса длинную воздушную фату… Дженни выключила телевизор. Слезы стремительным ручьем стекали вниз, размазывая по щекам черную тушь и подводку. Перед ее глазами все еще стояло лицо родного Нацу, когда он покидал автомобиль. Ему было страшно, но он был совершенно уверен в том, что делал. Как и Хартфилия, в общем-то. Два психопата. Зазвонил телефон. — Мисс Реалайт? Вас беспокоят из «Токио Ньюс». Мы знаем, вы были начальницей погибшей Люси Хартфилии и невестой Нацу… — Пошли к черту. Новенький телефон был безжалостно впечатан в пол. Дрожащими пальцами Дженни извлекла из конверта оставленный для нее диск. И оглушительно рассмеялась, да так, что заболел живот. Однако диск она все равно поставила и вернулась на диван, так и не раздевшись, забрасывая обутые в испачканные сапоги ноги прямо на светло-серую обивку. — Ну, Драгнил, ты, конечно, никогда не был лишен иронии, но такое… «Труп невесты» — гласила надпись, высветившаяся на экране.