Благодарность

Секс — могучая сила, настолько могучая, что всякая связь между людьми, в которой секс не присутствует, оказывается в чем-то неполноценной. Мишель Уэльбек. Лансароте. Я стою у окна, смотрю на луну и думаю: этот месяц мертв, как и окружающий его мир. Здесь все неживое. Это раздражает, хочу вернуться назад, но знаю - меня там не примут, что поделаешь, я иной. Остается только желать, чтобы и здесь появилась капелька жизни, нечто яркое и своенравное. Слышу звук открываемой двери и усмехаюсь: даже не оборачиваясь, я знаю, что это ты. Чувствую твою реацу, такую взрывную, кипучую… Хочу тебя. Всего. Поворачиваюсь, выбирая самую доброжелательную из своих масок. Натягиваю улыбку на лицо, прищуриваю глаза и смотрю на тебя ласково. Ты подходишь ко мне медленно, горбишься как кошка. Смотришь тяжело, исподлобья. Злишься. Боишься меня? Тебя ведь не обмануть красивым фасадом… Ты прекрасно понимаешь, зачем я позвал среди ночи. Не хочется оставаться в долгу передо мной, потому что это выше твоих сил? Как трогательно и предсказуемо. И вот ты пожаловал как агнец на заклание. Хотя о чем это я… ты вовсе не похож на робкую овечку. - Звал? Я пришел, - о, черт! Какой низкий и хриплый голос, мне кажется, если ты будешь говорить без остановки, то я точно возбужусь и кончу, даже не прикасаясь к твоему телу. Хорошо, что ты об этом не догадываешься и замолкаешь, опасливо глядя на меня. - Гриммджо, я надеюсь, ты доволен тем, что все вернулось на круги своя? Мнешься, нервничаешь, прячешь глаза за синей челкой. Наконец открываешь рот и выдавливаешь: - Да, мой господин, - делаешь еще одну паузу и поднимаешь на меня взгляд. – Мне следует отблагодарить тебя. Ведь так? Я машинально киваю, попутно отмечая, какие у тебя красивые глаза: на свету они словно незамутненный топаз, а в темноте приобретают глубокие сапфировые оттенки. Сейчас они темные, цвета грозового неба, а еще у тебя обреченный взгляд. Мне нравится, когда ты осознаешь, что выхода нет, и понуро склоняешь голову. Подхожу. Вздрагиваешь и застываешь, кажется, что собрал всю свою волю в кулак, чтобы не отпрыгнуть и не убежать. Каждый раз, глядя на тебя, забываю, что ты всего лишь зверь с дикими инстинктами. Наверное, я хочу видеть в тебе человека. Мы с тобой почти одного роста и это очень удобно, когда целуешься. Запускаю свою руку в жесткие синие волосы, треплю и глажу, потом чуть оттягиваю твою голову назад, и целую в губы. Отвечаешь зло и яростно, пытаясь укусить. Выдыхаешь резко, рвано. Клацаешь белыми зубами возле моего носа. Чертов дикарь, я ведь, правда, хотел побыть с тобой нежным, но видимо ты не ценишь хорошего отношения. Отталкиваю тебя. - Раздевайся, - бросаю коротко и хлестко, будто отдаю команду непослушной собаке. Ты отступаешь назад, смотришь с вызовом и поджимаешь губы. Поводишь плечами и почти изящно сбрасываешь свою короткую куртку. Удивительно, какое гибкое у тебя тело и это при таких немаленьких габаритах. Любое твое движение завораживает. Резко выдергиваешь заправленный конец пояса, распускаешь его. Хакама съезжают на твои жилистые бедра, затем мягко соскальзывают вниз. Ты не носишь нательного белья и, почему-то осознание этого заводит меня еще больше. Доступность. Твоя мнимая доступность, словно афродизиак для меня, так и хочется протянуть руку, чтобы пощупать твою поджарую задницу. Хмыкаю, усмехаясь этой своей последней мысли и ловлю твой сердитый взгляд. Дурачок, неужели принял мой смешок на свой счет? Как же ты не уверен в себе. Хотя злись, ведь злость тебе к лицу. Выпрямляешься, переступаешь через собственную одежду и идешь ко мне, грациозно покачивая бедрами. Делаешь вид, что тебе безразлична нагота, но при этом отводишь глаза в сторону. Почему? Неужели ты умеешь стесняться? Подходишь и, не раздумывая, опускаешься передо мной на колени. Смотришь на меня снизу вверх и слегка разводишь ноги в стороны, отклоняясь назад. Глаза синие, шалые, рот немного приоткрыт – ты как будто предлагаешь себя, продаешь. Только вот на твоем лице нет тех эмоций, которые мне так нравятся, да и твой член уныло висит. Нет, так не пойдет, я же хочу от тебя настоящего отклика, а не бутафорских декораций. Ты между тем не теряешь времени даром: тянешься, трешься щекой об мой пах, игриво кусаешься, оставляя на белых хакама темные влажные следы. Кладешь руки мне на талию, скользишь вниз на ягодицы, осторожно сжимаешь. Похоже, ты хочешь отделаться банальным минетом. В другое время я бы не отказался, но сегодня у меня другие планы. Кладу руку тебе на голову, сжимая синие пряди, треплю как щенка и глажу за ухом. Беру за подбородок и тяну вверх, принуждая подняться с колен. - Гриммджо, ты считаешь, что минет хорошая плата за возвращенную тебе силу и место в Эспаде? - Я думаю, что да, - теперь смотришь на меня с яростью, зрачки сужены от злости, а глаза размером с чайные блюдца. Киваю, в душе наслаждаясь твоим показным бешенством. - Возможно, ты и прав. Но, скажи мне, зачем ты так обошелся с Аттенором? Тоусен вот опять вне себя и требует твоего немедленного наказания. Мне стоило немалых трудов, чтобы успокоить его. - Мне кажется, чтобы успокоить командира Тоусена тебе надо цокнуть языком и или щелкнуть пальцами, - в твоем голосе звучит горькая ирония, и это настолько непривычно, что я изумленно вскидываю бровь. – Немалый труд, я понимаю… Вместо окончания фразы пренебрежительно пожимаешь плечами и отворачиваешься. Нет, с тобой определенно нельзя по-хорошему: ты понимаешь только силу. - Ах, сарказм, - мило улыбаюсь и грубо хватаю тебя за волосы, запрокидывая голову назад, и заглядываю в глаза. Ни малейшего страха, лишь злая насмешка отражается в синеве твоего взгляда. - Ну да, - презрительно кривишь губы. Мне надоедает этот беспредметный разговор и раздражает твоя наглость, очень хочется поставить тебя на место. Эх, сейчас бы выпустить реацу, а затем наблюдать, как ты будешь ползать на полу, хватаясь за горло. Но, черт побери, это слишком просто. Тащу тебя за волосы и с силой толкаю на кровать. Падаешь навзничь на подушки, тут же изворачиваешься и садишься, подтягивая колени к подбородку. Я между тем иду к столу, беру тюбик с кремом и красную шелковую ленту с маленьким серебряным бубенчиком. Ленту сжимаю и прячу в ладони, а тюбик швыряю тебе. Сидишь, насупившись, и смотришь на меня с непониманием. - Сделай сегодня все сам. Сжимаешь губы в тонкую полоску и обхватываешь себя руками. Прищуриваешься как-то очень нехорошо. Хочешь выругаться? - Хотя, наверное, ты не сможешь. Не умеешь ведь, - небрежно роняю я, пробирая тебя на слабо. Нервно дергаешься, бледнея от злости, и хватаешь тюбик, выдавливая чуть ли не половину крема на пальцы. Откидываешься назад, разводишь ноги в сторону, демонстрируя себя, и вставляешь пальцы так резко, что сам морщишься от боли. Подхожу, качая головой, и вкладываю в свой взгляд как можно больше сочувствия, ведь сейчас тебя по-настоящему жаль. И мне совсем не хочется, чтобы ты порвал себя: не хочу видеть мучения в твоем взгляде, только удовольствие. Как ни странно. Ложусь рядом, дотрагиваюсь до твоей щеки, потом обнимаю за шею и притягиваю к себе. Успокаивающе шепчу тебе на ухо ничего не значащие слова. Кладу руку на грудь и, едва касаясь кончиками пальцев длинного шрама, веду вниз на живот до дыры. Осторожно обвожу края, вызывая у тебя слабый стон и дрожь. Дотрагиваюсь до твоей руки, бережно поглаживая: хотел бы тебе помочь, но не буду. Ты же умница и все сделаешь сам. Вместо этого накрываю твой вставший член – тихо охаешь и запрокидываешь голову - ты всегда реагируешь на ласку одинаково. Оглаживаю пальцами влажную от смазки головку, затем нащупываю большим пальцем уздечку и осторожно массирую. Издаешь что-то похожее на всхлип и инстинктивно подаешься бедрами. Тут же тянешься вперед и трешься об меня, а еще нахально лезешь целоваться, царапая обломком маски мою щеку. Мне очень нравится твоя открытость – если тебе, чего-то хочется, ты добиваешься этого любыми путями. Весь нараспашку, не стесняясь желаний. Отвечаю на поцелуй, затем отстраняюсь и, улыбаясь, показываю тебе ленточку с бубенчиком. Крепко завязываю ее бантиком на основании твоего члена. Смотришь на это, пьяным от желания, непонимающим взглядом, потом рычишь и делаешь попытку освободиться от странного украшения. - Оставь, - легонько шлепаю тебя по руке и перехватываю запястье. Замираешь. Подцепляю указательным пальцем бубенчик, и его мелодичный звон сливается с твоим протяжным стоном. Похоже, оценил. Порывисто кидаешься ко мне, обнимаешь, ластясь как огромная умильная кошка, и снова выпрашиваешь поцелуй. Отвечаю, целую тебя долго, глубоко: кончиком языка ласкаю небо и оглаживаю острые кромки зубов. Я уже не опасаюсь твоих укусов, ведь сейчас ты податливый и нежный, таешь, словно воск от любого моего прикосновения. Перекидываешь ногу через мои бедра и ерзаешь под переливчатый аккомпанемент бубенчика. Поднимаешь голову, умоляюще заглядывая мне в глаза. - Пожалуйста… - тихо-тихо просишь чужим заискивающим голосом. Таким покладистым и непривычно нежным ты бываешь только в моменты близости, когда похоть полностью поглощает твой разум. Я подкладываю себе подушку под плечи и молча киваю. Ты же сегодня все делаешь сам. Мгновенно сползаешь чуть ниже, хватаешься за мой бордовый оби и быстро распутываешь его. Стягиваешь хакама и распахиваешь полы косодэ, нервно путаясь пальцами в ткани. Ворчишь от злости, увидев фундоши. Мне и самому не терпится, поэтому я тебе в этом помогаю. Закусываю губу, когда ты обхватываешь губами мой член. Черт, только бы не застонать: так хорошо, так горячо и влажно. Языком обводишь головку, кончиком толкаешься в дырочку на вершине, щекочешь. Затем скользишь вниз, прижимая уздечку, и одновременно забираешь чуть глубже. Когда я чувствую, что головка упирается в твое небо, то у меня темнеет в глазах от удовольствия. Резко хватаю тебя за волосы, оттягивая назад. Я очень слаб на работу твоего ротика и совсем не хочу кончить быстро и позорно. Тяну тебя вверх. Кидаешь на меня совершенно невменяемый взгляд и облизываешь блестящие от слюны губы. - Давай, - легко похлопываю ладонью по своему члену. Покорно перебираешься вперед, ладонью обхватываешь мокрый от слюны и смазки член. Медленно, очень медленно опускаешься на него. Чувствую твое непроизвольное сопротивление и морщусь от неприятных ощущений, затем перевожу взгляд на твое лицо и понимаю, что тебе гораздо больнее. Я знаю одну маленькую особенность: от долгой саднящей боли у тебя непроизвольно текут слезы. В драках это не проявляется, там все резко, быстро и почти не причиняет страдания – и другие арранкары даже не подозревают о твоей слабости. Но я прекрасно помню наш первый раз: ты был таким невозможно узким, что мне стоило немалых трудов растянуть тебя. И все это время у тебя текли слезы, выдавая тебя с потрохами. Вот и сейчас несколько слезинок сбежало по твоим щекам и сорвались тяжелыми крупными каплями. Тебе больно, а мне досадно: черт, зачем было так торопиться, лучше бы я сам тебя подготовил. Кладу руки на твои жилистые бедра и поглаживаю, а затем несильно сжимаю ягодицы. - Расслабься, - шепчу, разминая твои каменные от напряжения мышцы. Делаешь волевое усилие, выдыхаешь через нос и неспешно опускаешься на меня. Очень туго и приятно – я даже жмурюсь от накативших ощущений. Впиваюсь пальцами в твои бока и неосознанно тяну вниз. Ты поддаешься, насаживаясь еще больше, а потом отклоняешься назад и начинаешь двигаться. Бешено звенит бубенчик в такт твоему ритму. Быстро, рвано, импульсивно – в сексе, как и в битве, ты не умеешь сдерживать себя. Смотрю на твое лицо и невольно думаю о картинах итальянских мастеров эпохи Возрождения: ну чисто образ Святого Себастьяна воплоти! Голова чуть запрокинута, взмокшие волосы растрепаны, твои черты отражают какую-то дикую смесь муки и удовольствия, неистовства и умиротворения. Черт, если бы я не был таким жадным, то созвал бы всех арранкаров из Эспады и приказал бы им трахать тебя, а сам бы смотрел, наслаждаясь… Но почему я не слышу твоего чудного голоса? Стиснул зубы и молчишь как партизан, пытаясь контролировать себя. Это злит, ведь мне совсем недостаточно слышать только твое тяжелое дыхание. Ты весь открыт передо мной – грех не воспользоваться. Осторожно сжимаю твои яички – всхлипываешь и сильно стискиваешь меня бедрами. Вытягиваешься в струнку, напрягая рельефные мышцы пресса, и безотчетно обхватываешь пальцами мои запястья, причиняя боль. О, да! Ты можешь быть очень шумным: твой голос становится то низким и бархатистым, то взлетает до высоких вибрирующих нот. Ощущаю, как вокруг члена становится необыкновенно тесно. Это ощущение просто восхитительно - у меня даже дыхание перехватывает от удовольствия. Я знаю, что долго так не выдержу, поэтому нащупываю и дергаю бантик ленточки: она тут же развязывается и соскальзывает мне на живот под тяжестью бубенчика. Какой-то ускользающей гранью сознания отмечаю на твоем лице детское удивление смешанное с растерянностью. Но сейчас мне не до этого: в висках глухо шумит кровь, кажется, я вскрикиваю и впиваюсь скрюченными пальцами в твои бедра. Напряжение аж до судорог в мышцах, аж до цветных пятен перед глазами, накрывает, волной пробегаясь по измученному приятной пыткой телу… Лежу, пытаясь прийти в себя, и ощущаю, как по моему животу течет твоя теплая сперма. Ты же клонишься вперед от усталости и, не совладав с собой, падаешь мне на грудь. Морщусь от боли – край твоей чертовой маски пребольно стукнул в ключицу. Пытаешься слезть, откатиться – удерживаю и глажу по голове. Мне нравится призрачное ощущение власти над тобой. Хочется верить, что я могу контролировать любое свое создание. Но эта иллюзия рассыпается ровно через минуту, когда ты, отдохнув, резко отталкиваешься от меня и выдаешь несколько грязных ругательств. Делаю глубокий-глубокий вдох, чтобы не поддаваться ярости внутри себя: что у тебя за отвратительная привычка портить момент? Из прекрасного любовника опять превращаешься в бестолковое животное с поганым языком. Бесит. Грозно смотрю на тебя с немым укором – ну же, бойся меня, гаденыш! - Ты выебал меня, чё тебе еще надо? – спрашиваешь меня с гадкой ухмылкой, умело маскируя иронию за нарочитым хамством. Твоя показанная грубость раздражает даже больше всего остального – когда же ты перестанешь прикрываться маской вспыльчивого идиота? Злюсь, хочу ответить и задеть побольнее, но понимаю, что это бесполезно. Вдруг мне в голову приходит идея, как проучить тебя. Мило улыбаюсь и резко притягиваю тебя к себе, одной рукой нащупывая упавший бубенчик. Хватаю тебя за задницу, раздвигая ягодицы… - Подарок за грамотно поставленный вопрос, соответствующий ситуации, - интимно шепчу тебе на ушко и отклоняюсь, с удовольствием наблюдая за румянцем стыда на твоих щеках. Ведь ужасно унизительно ощущать, что ты всего лишь игрушка в моих руках? Захочу запихну бубенчик в задницу, а захочу лишу жизни… Весело, правда? Давай, сквернословь дальше. Молчишь и смотришь так по-человечески с укоризной, что мне становится не по себе. Наконец открываешь рот и говоришь совершенно спокойным голосом: - Айзен-сама, ну что же ты так. Вот приду, завтра на общее собрание со звоном в жопе, а все будут спрашивать: «Хули ты, Гриммджо, бренчишь как погремушка?». И что я отвечу? Что пускай вас Айзен-сама выебет так и вы зазвените? Смотрю на тебя и чувствую, что слова у меня закончились. Я тебя смешал с грязью, а ты в ответ пошутил. Нагло. Похабно. Мерзко. Вернул мне словами то, что я причинил тебе действием. Удивительная сволочь. Отворачиваюсь и смотрю в потолок – всё, не буду на тебя обращать никакого внимания. Сейчас ты, ворча, встанешь, соберешь вещички и уползешь в свою дыру, животное. Но ты не торопишься, лежишь рядом и заставляешь меня слушать твое дыхание. Оборачиваюсь, чтобы выгнать тебя и застываю. Ты спишь. Так и уснул с этим чертовым бубенчиком в заднице. Вздыхаю, накрываю тебя одеялом и почему-то чувствую, что остался в дураках. Когда в следующий раз попрошу о благодарности, буду аккуратней в словах.