***
Здания падали, следом слетали крыши. Стебли оплетали, стягивали и убивали. Ларин не хотел погибнуть в их нежных объятиях, нет... Но он бы не отказался от смерти в руках ненавистного им человека. Чем больше мы любим, тем больше это ранит, и Дмитрий огненным клеймом впечатал в память сухие, больные, как он, слова. Дни сменялись днями, за стеклом тонуло в бетонном лесу солнце, но денег всё равно не хватало. Критик с ужасом отмечал в календаре тот день, когда страшный рок, держащий костлявыми пальцами за плечи, наконец настигнет его, но он не приходил. — Привет, ютуб, с вами снова Ларин, и данный стрим я посвящаю сбору денег на лечение очень редкой болезни, имя которой я по понятным причинам выдать не смогу. Среди разноцветных листьев он чувствовал пробивающий мягкие ткани бутон розы. Дмитрий кашлял, скрывая кровавые подтёки влажными салфетками. Или это была маргаритка? Тихо скрипела ручка за спиной — менеджер смиренно записывала примерное количество затрат. Донаты сыпались один за другим, в основном агрессивного характера, но это совершенно не важно. Чертовски не важно. — … и тогда я задумался, а смысл мне говорить правду, если она никому не нужна и люди стараются услышать то, что совпадает с мнением большинства, а значит и с их? Так «твоя мамка» скинула пятьсот рублей, весьма оригинальный ник. «Следуешь пути Фирамира, Уткин? Я думал, что ниже проигрыша на версусе падать некуда. ЮХ». Ларин возился на кресле, стараясь не выдавать больше эмоций, чем надо. В горле першило, но критик держался до того момента, пока в глазах отчаянно не защипало. Рефлекторно смахивая слёзы, он продолжил: — Если бы я держался пути Фирамира, то придумал бы более экстравагантную вещь: зажёг своего менеджера или там сожрал утку, прикидываясь душевнобольным. Ах да, послал бы нахуй очередного недотролля из сети, так как если ты действительно не являешься Юрием Хованским, то ты обыкновенное ютуберское хуйло. И раскашлялся.***
Мир казался странным, сюрреалистическим местом. Пока учёные пытались найти способ победить рак и СПИД, обычные люди страдали от любви. Цветок смерти, как стали называть его многие, появился в двадцать первом веке подобно эпидемии. Болели не многие, но тех, кого он затронул, лечили либо дорогостоящей операцией, либо народными методами. Из практики было ясно — второй вариант стал смертельным исходом для пяти тысяч людей. Однако это не останавливало «знахарок» и аналогичных им лжеврачей, решивших нажиться на общем горе. Однажды Ларину скинули видео с этой операцией. Происходящее одновременно и завораживало эстетическим уродством, и выворачивало наизнанку остатками еды из желудка. Тонкий, острый скальпель полудугой неглубоко погружался сквозь мышцы. Чуть ниже живота. Крови почти не было, судя по всему, туда кололи какое-то вещество, замедляющее кровообращение — Ларин в этом не разбирался. Потом ещё один надрез, и ещё… До тех пор, пока рука в белой перчатке с ловкостью акробата не влезла в образовавшуюся дыру и не вытащила сначала корень, а потом и весь маленький стебель. Тот цеплялся липкими листьями за стенки и никак не хотел выходить на поверхность. Доктор около минуты рассказывал на китайском об этом паразите и его жизнедеятельности, и вскоре видео кончилось. Ларин ощущал дрожь в коленках. Если цветок смерти живёт возле мочеточника, то как сильно расцвёл его куст, раз оплёл лёгкие? Он знал, что подобному объекту необходима среда питания, и берёт её растение из некоего вещества, выделяемого вследствие химической реакции любви. Сердце больно стучало. То ли от безысходности, то ли от адреналина в крови.***
— Привязанность ведёт к гибели, откажитесь от плода своей больной фантазии и научитесь мыслить свободно! Взаимной любви не существует, всегда есть тот, кто любит, и тот, кто позволяет первому это делать. Ларин переключил внимание на работающий телевизор. Его менеджер листала каналы, чтоб не сидеть в полнейшей тишине. Политик по ту сторону экрана вещал об очередной пропаганде, на этот раз рассчитанной на молодёжь. Его толстые пальцы, как пауки, держали маленькую девочку с испуганными голубыми глазами за голову и быстро перебирали тонкие волосы. Он с эмоциями пытался достучаться до зрителей, взмахивая руками и брызжа слюной. Отвратительно громкий, басистый голос подлетал к потолку и проходил сквозь критика. Несмотря на отвращение к личности, Ларин отчасти соглашался с открытыми словами. — Не верьте докторам с запада, только наши, проверенные временем люди способны вытащить паразита, засевшего глубоко внутри ваших родных и приятелей!… Девушка переключила канал на МузТВ и откинула пульт в сторону.***
Огни ночного города отчаянно светили сквозь плотный туман. Ларин смотрел вперёд, но не знал, что ему делать. А потом он очнулся. Автобус остановился прямо перед ним, сияя отполированным до блеска боком. Первое, что насторожило критика, было табличкой с номером маршрута. Строгие цифры оканчивались коротким, написанным от руки предложением: «и дальше в неизвестность». Но выбирать особо не приходилось. Никто не обратил внимания на нового пассажира. Холод распространялся по салону вместе с дешевыми мужскими духами. Дима дул на ладони в попытке согреть продрогшие пальцы рук. Пар мягко ложился на кожу и растворялся в воздухе, оставляя после себя теплоту дыхания. Наконец автобус тронулся, над критиком слегка дёрнулись поручни, скрипнули кривые двери. Огни ночного города очаровательны, особенно когда отражаются в прозрачных лужах. Ларин смотрел на самого себя в окне — такого растрёпанного и чертовски уставшего человека. За ним, внутри него летели звёзды и машины, растворяясь в пучине. И не было никакого цветка, никаких страданий и боли, лишь шорох колёс по асфальту и шепот за гранью мысли и слов. Сознание постепенно уходило на нет, разбиваясь осколками о грязный пол салона. Поблекшая дорога в никуда. Здесь нет ни выхода, ни входа. Вновь рушатся мосты и рвутся провода, А в венах не хватает кислорода. Твой поезд съехал с рельс.***
Дима резко раскрыл глаза, ощутив грубый толчок в спину: автобус затормозил и через несколько секунд остановился, как вкопанный. Рядом с критиком засуетился съехавший пассажир, пытаясь устроиться поудобней. — Бля, что за? Туман расползался подобно молоку, видимость становилась минимальной, однако рассмотреть очертания пустых сидений всё ещё оставалось возможным. Людей не было, кроме одного человека, который пытался найти некий предмет в складках одежды — возможно телефон. Ларин практически на рефлексах нащупал в кармане гладкую поверхность экрана и нервно вцепился в него, как утопающий за свою последнюю надежду. Воздух тяжелел от напряжения и давил на плечи, за спиной критика рушился мир сновидений, погружая всей душной сущностью в сомнительную реальность… и только белый иней, трескавшийся по окну, казался чем-то сюрреалистичным. — Ты так и будешь здесь… Ларин?! Дима поднял взгляд, услышав знакомые нотки, но Хованский отвернулся, не вступив в маленькое, почти ребяческое сражение. Его чёрное пальто резко контрастировало с серым пеплом тумана, а кудряшки слабо покачивались от рваных движений. Блядские. Уродские. Кудряшки. Юра поднял телефон, включив на нём фонарик, и направился к выходу — двери, как ни странно, были открыты. Ларин решил не отставать, сжав вспотевшей ладонью край воротника, он аккуратно переступил рассыпавшиеся разноцветные леденцы и грациозно спрыгнул на асфальт рядом с Хованским. Тот никак на это не отреагировал. В туннеле не было света: заледеневшие лампочки лопнули. Осколки стекла громко трещали под ногами, а стены покрывались едва видимым белым налётом. Юра кинул яркий огонёк вдаль, и у Ларина всё сжалось внутри. Дорога казалась бесконечной. Нереальной. Хованскому, судя по слегка участившемуся дыханию, становилось не по себе, и Дима краем сознания оставался солидарен с ненавистным ему человеком. То, что происходило здесь, не было очередным совпадением. Да, чёрт возьми, всё это казалось больше мифом на грани фантастики! — Тебе не кажется странным отсутствие людей в автобусе? Не могли же они просто… Исчезнуть. Ларин скептически посмотрел в сторону Хованского. — Я думал, у тебя ещё осталась хоть капля здравого смысла и ты не веришь в подобную мистическую чушь. В глазах Юры полыхнул огонёк ярости, он вскинул руку, указывая на заледеневшее транспортное средство: — Ну конечно, — протянул комик, — а вот это вот — всего лишь пранк! Коля, бля, выходи, мы тебя раскрыли! — Хованский покрутился вокруг своей оси, пытаясь найти хоть что-то в темноте подземки, а потом резко остановился. Его плечи мелко дрожали, за ними ореолом простиралась тьма, льющаяся к ногам. Юрий выдохнул пар, и Ларин столкнулся с холодом голубого неба, ощущая покалывание на кончиках пальцев: — Но никто не пришёл. Эхо разбилось о бетонные стены.***
— Здесь нет связи. — Я уже это понял, умник, — Хованский пытался дозвониться по одному из номеров, но всё было тщетно — за ними не приедут. Его прямая спина и гордая походка наполняли Ларина решительностью. Хотелось дотронуться, одновременно и обнять, и разрушить. Ненависть к себе поднималась с глубины души вместе с цветком и острым лезвием падала на них обоих. Дмитрий не был уверен, что попутчик испытывал те же эмоции, но что-то внутри хотело, чтоб это оказалось правдой. — Я где-то слышал, что цветки смерти способны «призвать» вторую половинку довольно необычным образом. — Ага, и кто из нас верит больше в «мистическую чушь»? Дмитрий замолчал. Юра продолжал набирать номера и строчить СМС’ки, и критик впервые заметил, как красивы тонкие пальцы басиста. В голову прилетел образ политика, и Ларина передёрнуло. Мерзкие, но правдивые слова ползли по шее холодным потом. Он вдруг почувствовал резкую пустоту, распространяющуюся подобно лавине. Разрывая внутренности к чёртовой матери. — Ларин, ты чё там встал? Бля, давай быстрее, тут холодно как бы. Но Дмитрий оставался недвижим. Хованский вмиг собрался, словно кошка перед прыжком. Атмосфера вокруг накалилась до предела, готовая лопнуть миллиардами искр. Удивительно, что может сделать одно только неправильное действие. Цветок добрался до гортани, и его лепестки подобно тонкому острому скальпелю доктора медленно проникали сквозь мягкие ткани. Ларин ощущал пустоту, но не она его. Именно здесь всё закончится. — Дима?… Длинные пальцы зацепились за плечи. Критик с трудом поднял глаза, подавляя дикое желание кашлять. Их глаза встретились — удивлённые голубые, с ноткой ужаса на дне неба, и ничем не примечательные каре-зелёные. А потом встретились их губы Холодная кожа Хованского заставила ярче вспыхнуть пепел разрушенных надежд лишь на секунду. Лёгкое скольжение, почти невесомое касание, казавшееся сном, и резкий толчок в грудь. И Ларин упал. Как пал горящий огнём Рим. Асфальт отозвался звоном в висках, боль прошлась по нервам слабым импульсом, заставив очнуться и увидеть в полной мере жестокую реальность. Хованский стоял в стороне и с отсутствующим взглядом тёр нижнюю губу. Железный привкус остался не только на языке — пальцы Юры, перемазанные тёмной кровью, казались чёрными. Последнее, что успел увидеть Ларин до того, как невыносимая алая пелена закрыла перед ним мир — это его комик, бесполезно набирающий номер скорой. Дмитрий с трудом пытался запомнить каждую черточку сквозь тусклое стекло разбитых глаз.***
Писк пульса заставил очнуться от небытия. Обычная больница, где он оказался пациентом. Дмитрий сел, натянулись трубки, ведущие к венам. Потолок не рушился, как и мир, и крысы всё же жили в своих подворотнях. Кто-то оплатил операцию, иначе бы он не выжил. Критик был благодарен этому человеку, даже если это был Хованский. Раз он не смог подарить ему чувство, взамен дав более ценную вещь, Дмитрий был рад. Значит, Юре уставший, замученный испытанием критик ещё важен. — Что вы делаете, Дмитрий, вам нельзя вставать в ближайшие пару часов! Ну как так можно, молодой человек, довести себя до такого состояния! Вот поколение растёт, меньше нужно сидеть за компьютером, чтоб в обморок не падать. Пухлая медсестра давила на плечи, стараясь уложить пациента обратно на кушетку. Огонь горел, стараясь сжечь третий Рим вновь, но тот всё так же остался недвижим. — Цветок, вы вытащили из меня цветок?! Женщина с недовольным удивлением пробурчала в ответ: — Не нашли мы никакого цветка у тебя внутри. И нет ничего приятней, чем жить с мыслью, что тебя любят.