когда-нибудь

      Наташа — великолепная лгунья. Это не обвинение или похвала. Это и звучит как почти сухая констатация факта, мол, да, так и есть, и что с того? Романофф лжёт легко, ещё легче — если это ложь во спасение — во спасение другого, не потому, что Наташа так альтруистична, просто привыкла всё время помнить, что себя ей уже не спасти.       Наташа лжёт очень легко, особенно — во спасение. Тяжелее ей приходится, если нужно _во спасение_ не солгать. — Ты ему нужен, — говорит она обоим, и чувствует, как становится ощутимо легче говорить правду.       Романофф знает, что ей не верят — не хотят, по крайней мере.       Тони — потому что она двойной агент и тройная дрянь, потому что услышать правду — и от Наташи — это же надо объявить новый государственный праздник по этому поводу. У него много причин не верить ей, ещё больше теперь —       причин не верить             вообще                   /со/всем.       Но Наташа знает, хорошо знает, как люди верят в то, во что хотят, и Старк, несмотря ни на что, тоже поверит — тем более, она действительно говорит правду, и они оба это понимают.       Стива она бьёт на тренировке — сильнее, чем могла бы, но он порядком надоел со своими терзаниями из-за чувства вины. Романофф знает, что заводить разговоры на серьёзные темы во время драки — пусть и тренировочной — не лучшая идея, но не может удержаться. Её ужасно тянет дурь из Роджерса выбить, хотя она понимает, что при всём желании не справится.

***

      Наташа прекрасно знает, что она — отличная лгунья, но у неё впервые получается во спасение не_солгать и при этом всё же спасти.