Зимняя сказка для Веры

      — И все-таки он демон! — Лидка с ехидно-победной улыбкой посмотрела в спину учителя литературы, выступавшего по совместительству классруком. — Нормальные люди в подвал средь бела дня не спускаются!       — За картохой пошел, — Верка жевала жвачку, активно работая челюстями. — Отвечаю!       — Нормальные люди днем в подвал и ходят — трубы починить, кошечку покормить, — авторитетно заявила Надька, которая по ряду обстоятельств никак не вписывалась в компанию девушек. Средней длины юбка, консервативное черное пальто и высокие сапоги на устойчивом каблуке делали ее похожей на наивную школьницу из японских фильмов, случайно попавшую в суровую русскую зиму. Возможно, сама по себе Надька выделялась не сильно, но подружка Лидка с кольцом в губе, полосатыми колготками, курткой с тысячью и одной заплаткой, кедами на высокой платформе и сестра с копной огненно-рыжих волос, торчащей во все стороны из-под черной лыжной шапки, делали девушку чуть ли не моделью из журнала «Vogue».       — Вы близнецы! О-дно-яй-це-вы—е! — как для совсем-совсем тупых по слогам произнесла Лидка. — Разве вас не должно тянуть ко всему мистическому?!       — Ты драники обещала, — надула губы Верка, игнорируя заявление о том, что ее однояйцевость должна быть какой-то мистической.       — Вот-вот, — запротестовала Надька, — а вместо драников мы прекрасным субботним утром поедаем глазами спину нашего сексуального присексуального учителя зарубежной литературы.       Близняшки томно вздохнули, проводив масленым взглядом затылок учителя, шагнувшего с лестницы в подвал.       — Это все его демонические чары! — с воодушевлением заявила девушка, подняв над головой черное пластмассовое ведро, в которое уже давно должна была попасть картошка из подвала.       Пока все шло по Лидкиному плану, который состоял из следующих пунктов, точнее из одного, но очень важного и трудновыполнимого:       1. Заставить Верку проникнуть в подвал.       Не то чтобы девушка, проткнувшая сама себе нижнюю губу, боялась попасться обыкновенному человеческому учителю в темном подвале, нет, ни в коем случае. Просто у нее были неопровержимые доказательства того, что Алексей Осипович Покровский являлся демоном и проводил в подвале ее дома дьявольские ритуалы, после которых мама девушки находила под дверью перья птиц и фекалии кошек.       Согласно Лидкиным рассуждениям перья и фекалии были основой приворотной магии, потому что она просто не могла влюбиться в такого остроумного и красивого учителя, как Ёся, поэтому он, несомненно, привораживает девушек и разбивает их хрупкие девичьи сердца о камень, который по ошибке считает сердцем. Подтверждали ее теорию и близняшки, которые каждый раз одаривали учителя похотливыми взглядами. Девушка даже и подумать не могла, что это взгляд сестры часами отрабатывали у зеркала, в надежде подцепить на него хотя бы среднестатистического красавчика Рисю из параллельной группы.       Третьим неопровержимым доказательства демонического происхождения Ёси (так Покровского стали называть после того, как старая директриса, награждая учителя за добросовестную работу, выдала: «… награждается Алексей Ёсипович…») стала его определенно нечеловеческая аура, которая заставляла замолчать даже самого болтливого одногруппника Костю Рудакова.       Таким образом, выходило, что Лидка встретиться в темном подвале с Алексеем не могла, а в какой-то книжке по магии было написано, что рыжие в родне с чертями (правда Верка крашенная, но кого это сейчас волнует?), поэтому учитель-демон должен был разглядеть в Верке свою родственницу и не убить при случайной встрече во время магического ритуала.       — Либо мы идем в подвал за картохой, либо я скажу Ёсе, что ты подглядывала за ним, когда он душ в колледже принимал, после того как ты на него тарелку винегрета вывалила! — Верка зашипела на девушку, легко пиннув ее под мягкое место, направляя к подвалу.       — Я должна была убедиться, что у него нет хвоста! — изображая обиду, пролепетала Лидка. На самом деле она ликовала — Верка широким шагом направлялась к подвалу.       — Двадцать лет — ума нет, — изрекла Надька, переводя взгляд с ведра на Лидку и обратно. — Я на каблуках в подвал не полезу. Хватит того, что мне пришлось лезть в сугроб за трансформаторной будкой, чтобы поглядеть на попку твоего хвостатого литератора.       — Ну и не ходи, — возликовала неформалка, включая фонарик на телефоне. План работал — Надька осталась у входа, а смелая и самое главное рыжая Верка шла впереди, периодически прислушиваясь к указаниям за спиной.       — А хвост то у него хоть длинный? — рыжеволосая девушка мечтательно улыбнулась сама себе, вырисовывая в воображении идеально сложенного учителя зарубежной литературы.       — Нет у него хвоста, — разочарованно вздохнула Лидка у нее за спиной.       — Вот дура, — обругала подругу Верка. — Мало того что, что за мужиками в душевой подглядывает, так еще и смотрит не туда, куда надо.       — Даже волос на груди нет, — очередной разочарованный вздох.       — А где есть? — Верка быстренько стерла волосы с груди у воображаемого Покровского.       — Я туда не смотрела, — возмущенная неформалка размахнувшись ведром, легко ударила подругу по попе.       — Хвост искала, а туда не смотрела! Тебе два—дцать, — растягивая каждый слог произнесла Верка.       Лидка всегда бы странной — то у нее домовой носки воровал, и она всегда в разных ходила, то сосед по парте оказывался гоблином (согласно магической книжке гоблины не чистят уши), а ушами совершенно точно не занимался ни один парень в колледже; теперь учитель оказался демоном, а все по тому, что кошак, появившийся в подъезде у девушки, поедал птиц только у ее двери, справляя нужду на том же месте. Все эти причуды сестры девушке прощали — родители Лидки погибли через несколько недель после ее рождения — девушку воспитывала бабка, которой, по мнению мамы Веры и Нади, давно пора было выдать «желтую карточку» и периодически помещать в специализированное учреждение. Пока рыжая родственница чертей размышляла о том, как туго пришлось подружке, девушка отсчитывала двери. В пятую слева ей нужно толкнуть Верку, а потом быстро закрыть дверь на ключ, дубликат которого она сделала на всякий случай. По счастливой случайности учитель часто оставлял ключ от подвала в замке, и Лидке не было трудно позаимствовать его на пару часов, пока Алексей вел пары. Только вот решиться войти в помещение, которое числилось за квартирой 93, девушка не решалась. А если трупы? А если крысы?       Раз, два… Верка все еще бубнит о том, что Лидке нужно научиться смотреть туда, куда нужно, а не в ушные раковины… четыре, пять!       Лидка на сверхзвуке ровняется с подружкой и посредством ведра и долгих тренировок с подушкой толкает ее в темный проход, за два удара сердца Лидка находит в темноте дверь, со всей силы хлопает ей и с облегчением поворачивает ключ в замке — учитель опять не вытащил его.       Визг Верки разносится эхом по подвалу, если в начальном плане Лидки числилось дождаться подругу, то сейчас не разбирая дороги она несется по подвалу, поскальзываясь и спотыкаясь при каждом шаге.

***

      Верка завизжала скорее от неожиданности, чем от реальной опасности. Чьи-то сильные руки поймали ее, а теперь крепко прижимали к груди. Запах знакомого парфюма, название которого девушка так и не узнала, щекотал ноздри. Она в объятьях демонического Алексея Ёсиповича, если он все же окажется демоном, то Верка без сомнения натравит его на Лидку, которая судя по удаляющемуся топоту, летела по направлению к выходу.       Время шло, а Покровский (это же Покровский, а не бомж Василий, нарядившийся в его толстовку с его запахом?) все еще прижимал чуть-чуть дрожавшую Верку к себе. Девушка начать разговор как-то не решалась, а мужчина судя по всему еще прибывал в шоке от произошедшего.       — Мы… шли… — выдыхая слова в толстовку учителя начала Вера. Сейчас, именно сейчас она чувствовала себя Верой, а не Веркой, которая могла прыгнуть со второго этажа на клумбу, чтобы свалить с пар, перекрасить волосы в зеленый цвет, и выпить ерш и всей возможной выпивки, оказавшейся по случаю на мероприятии. В темном подвале с Алексеем Покровским она была просто Верой, которая в за двадцать лет своей жизни целовалась только два раза — в детском садике на спор и на выпускном по случаю.       — Куда вы шли? — Покровский приходил в себя, медленно, но верно до него доходило, что он в подвале обнимается при полной темноте с неизвестной девушкой, а где-то за его спиной молча рожает кошка, которая по непонятной причине избрала именно его подвал.       — За картошкой, — выпалила Вера. — Мы драники хотели пожарить, а Надька на каблуках, а у Лидки крыша поехала, она меня каааак ведром огрела, я кааааак полетела, а тут Вы. И это, в общем спасибо, Вы ведь не демон?       — Сегодня я акушерка, — очень спокойно пояснил Алексей.       — Чё? — Верка выкрутилась из его рук.       — Кошка у меня рожает, а тут ты с драниками, — по сумасшедшему рассказу Покровский опознал Верку Лисай, которая вот уже три года своего обучения в колледже шлет физруку письма эротического содержания. — Вера Николаевна, не стыдно Вам роженицу пугать?       — Ну, так родит быстрее, — выдала Вера, напугавшись того, что ее опознали.       Мало того, что она еще не одной книги за три года не прочла, и в ее зачетке с завидным постоянством мелькает только одна тройка по зарубежной литературе, так она еще умудрилась прервать роды, которые по счастливой случайности принимал тот самый литератор, который упорно не хотел слушать о том, что его предмет туфта, а пошлые записочки не ее рук дело.       — Телефон есть? — почти без насмешки в голосе произнес Алексей. — У меня разрядился.       — А пятерка по литературе будет? — девушка прикинула свои шансы и решила, что без света ей лучше.       — А эссе по демонологии?       — По какой демонологии? — Верка почувствовала движение и сделала шаг назад, уперевшись спиной в дверь. — Это овца дверь закрыла!       О кошке и о демонологии быстро забыли. Перед учителем и ученицей стояла железная дверь, запертая на ключ. Первой пришла в себя Верка.       — Здесь связь ловит? — она быстро захлопала по карманам, пытаясь отыскать мобильник.       — Вера Николаевна, мы в подвале, а не на вертолетной площадке. Тут только Васька наркоманов ловит и то через раз.       — Вы тоже попадались? — восторженно изрекла Верка, изловив телефон из нагрудного кармана зимней куртки.       — Версия о том, что я наркоман тоже существует? — Покровский выдрал из Веркиной руки телефон и, забив год ее рождения вместо пароля, впервые в жизни не угадал. Черт, ну еще вчера она у него на паре телефон разблокировала — 1996. — Пароль какой?       — А с чего это вдруг я вам должна сообщать свой пароль? — Верка надула губки и отвернулась к стене — тусклый свет от заблокированного экрана упал на ее спину.       А с чего вдруг он у нее телефон забрал?       — Не скажешь пароль — телефон отдам родителям, мне с ними давно пора повидаться. — Угроза не прошла.       — Скорее на наших похоронах толкнут речь о том, как два дебила — молодой и старый сдохли от скуки в подвале с рожающей кошкой. — В тусклом свете сверкнули два глаза.       — Разблокируй телефон, — преподаватель примирительно протянул мобильный Верке. — И я не старый.       — Ну, да. Еще десятка и будешь в самом соку. И нечего в мою личную жизнь лезть. — Буркнула девушка — еще он ее в нижнем белье не видел! А все Лидка: «любая уважающая девушка должна быть на заставке хотя бы своего телефона в лучшем ракурсе». Лучшим ракурсом она выбрала Верку в черном ажурном белье и чулках.       — Нам нужен фонарик, — мужчина развернул девушку к себе и протянул ей телефон, с экрана блокировки которого улыбался никто иной, как Ёся.       — Мне нужен валидол и тенотен, и валерьянка, и пустырник и корвалол или водка. — Зачастила Верка, разглядывая улыбающегося преподавателя, расписанного клавиатурой для ввода пароля.       — Никогда бы не подумал, что произвожу на девушек такой эффект, — Алексей позволил себе улыбнуться — монстром он был не только в стенах колледжа. — А пока твое сердце еще бьется, введи пароль и спаси мне жизнь.       — Лучше я буду жить с вам в темноте и ужасе, пока голод не разлучит нас, чем умру от стыда. — Уверенно заявила Верка и осела по двери на пол.       Когда она успела?! Сфоткать то она его, когда успела?! Ну, Лидка, ну, погоди!       Щеки и грудь пылали, разнося удушающее тепло. Кажется, так начинается паника. Три квадратных метра, рожающая кошка и демонический учитель Лешка. Что может быть хуже? Хуже будет, если он попробует ввести дату своего рождения. Ну, вот зачем ей нужно было поставить паролем его дату рождения?! Долбанный день космонавтики. Опять Лидка виновата! До Верки же только сейчас дошло, что никакой это не день космонавтики — это день рождения ее обожаемого учителя, который вот уже несколько лет потягивает ее кровушку, упорно не желая ставить за свой предмет хотя бы четверку.       Телефон вдруг засиял ярче.       — О, а под вытянутой толстовкой ты ничего.       Сердце пропустило удар, а потом еще один. Он издевается?!       — Бери меня полностью, — опустив голову на грудь, пробубнила Верка. — Второй возможности не представится.       — Раздевайся, — учитель осветил ее фонариком.       — А как же страсть? — Верка подняла глаза.       Что она несет? Почему она с ним заигрывает? Нет, не заигрывает. Почему она разговаривает с ним, как со старым другом? Это же демонический Ёсик, который заставляет ее после пар читать Ницше, Уайльда и прочих давно сгнивших писателей?       — И какого рода страсть Вам нужна? — преподаватель очутился слишком близко к ней. Алексей опустился на колени и, оперившись руками о дверь, навис над девушкой.       — О, а у Вас еще классификация имеется? — Верка смело подняла голову и посмотрела в глаза учителю, которого совсем неплохо освещал лежащий на полу телефон. — Я просто только про онанизм и гомосексуализм знаю.       — А я-то голову ломал, что Вы так с пар домой рветесь, — Покровский приглушенно засмеялся, поднимая мурашки на Веркином теле.       — Вам больше гет нравится? — Верка замотала головой, пытаясь найти путь к отступлению. — Вы поэтому меня после пар почти каждый день оставляете?       Путей к отступлению не было — учитель был повсюду, а там где не было его, царствовала дверь.       Ко всему прочему Покровский замолчал. Он смотрел на Верку черными глазами (в аудитории карими, в подвале черными) и почти неслышно дышал.       А может и правда демон? А если он с Лидкой в доле?       — Не то чтобы я хотела услышать ответ…       Его губы были теплыми и мягкими, а рука, которая касалась шеи прохладной. Верку как будто сбросили в пропасть — тело стало тяжелым, а из легких ушел весь воздух, вернулась жара, которая до этого опознавалась как стыд, а теперь упорно проявляла себя как желание. Поддавшись порыву, она закрыла глаза и отдалась на милость бабочек в животе и губ преподавателя.       Падение не прекращалось. Верка с удовольствием отметила, что поцелуй перестает быть нежным, девушка осторожно вытянула ноги в стороны, позволяя учителю приблизиться, чем мужчина воспользовался. Язык коснулся Веркиного неба, и она от неожиданности и пробирающего молнией удовольствия чуть не сомкнула зубы. Испытать стыд за свое поведение или воспользоваться ситуаций и скользнуть языком в рот преподавателя девушка не успела. Дверь открылась, Верка упала на спину, а учитель навалился на нее.

***

      Надька поймала Лидку за шкирку, когда неформалка перескочила лестницу подвала. Девушка завизжала и задергалась от неожиданности, она толкнула девушку рукой и Надя села на попу, болезненно ойкнув. Лидка повалилась на нее, образуя разноцветную кучу. Девушка свалила с себя костлявую подругу и, хорошенько приложив ее головой о тротуар, выдрала из ее руки фонарик.       Подвал бы местом не очень приятным — паутинка, трубы и канализационные звуки давили на девушку, но боль в копчике и камушки под каблуками отвлекали от фобий, которые готовились атаковать в любое мгновение. Кроме того где-то здесь была ее сестра, которая в порыве страсти или любого другого чувства могла сболтнуть все, что душе угодно — цвет своих трусов или о том, что ей нравится по-медвежьи широкая спина Ёси.       Пару раз Надька сворачивала в темные отсеки, скрывающие в себе двери в небольшие комнаты, из которых веяло сыростью и совсем немного сладкой гнилью.       За судьбу сестры страшно не было, единственное, что грозило Верке — пересдача литературы и презрительный взгляд Алексея Осиповича за вмешательство в его личную жизнь. Больше всего Надьку пугали звуки, производимые ее каблуками и шелест крысиных лапок по запыленному бетонному полу. Помимо хвостатых и усатых обитателей подвал кишел пуками разных размеров и окрасов. Девушка могла поклясться, что в свет фонарика попал крупный паук с яркой желтой попкой, который на территории страны вообще не должен быть обитать.       Очередная порция воды промчалась по канализации, и Надька уже готова была свалиться в обморок, когда нашла очищенное от пыли место. Простая проржавевшая дверь собрала весь подвальный мусор, расчистив серый бетон. В замочной скважине торчал маленький ключик, который девушка незамедлительно повернула.       Девушка забыла и про трубы, и про пауков и крыс, когда из открытой двери ей под ноги упала парочка явно настроенных на близость людей.       — Прошу прощения, — Надька сделала пару шагов назад. — Вау.       Рыжая копна волос рассыпалась по грязному полу, девушка незамедлительно узнала свою сестру, а после того как мужчина повернул лицо — Ёсю, который, кажется, был крайне недоволен тем, что их прервали.       Верка неуклюже вылезла из-под мужчины и, схватив сестру за руку, рванула из подвала.

***

      Телефон Ёся вернул на следующий день маме сестер, которую вызвал по тому же Веркиному телефону, на экране блокировки которого все еще улыбался он, а на заставке была девушка в неглиже. Мама Вере ничего не сказала и с загадочной улыбкой телефон вернула. С Лидкой сестры не разговаривали, а девушка больше не старалась обличить преподавателя в его принадлежности к демонической расе.       — Это поразительно, — возмутилась Верка накануне 14 февраля. — У меня единица за контрольную!       — Любимый сделал подарок, — засмеялась Надька, глядя через плечо сестре.       — Мудак.       Верка скомкала листок и кинула его в сумку. Было реально тошно — Алексей Осипович перестал спрашивать ее на парах и ставить тонкошеих лебедей на всех листках, где только появлялось Веркино имя, теперь во всех контрольных и тетрадях для сочинений стояли единички, их за неполный месяц набралось столько, что девушка с легкостью могла бы построить из них заборчик на даче. Дополнительные занятия прекратились, зато появились у Дины Фединой, которой было фиолетово на литературу еще больше, чем Вере, но которая получала четверки.       У девушки появилось слишком много времени, и она решила потратить его на себя. Густые рыжие волосы были вобраны в слабый пучок, подчеркнувший ровный овал лица. Макияж стал более сдержанным, ногти перестали пестреть всеми мысленными и не мысленными цветами, а стройные ноги наконец-то увидели свет из-под юбок и изящные сапожек на каблуках. В девушке изменилось все, кроме необъяснимой неприязни к зарубежной литературе.       — Я Антона пригласила на день рождения, — вдруг сказала Надька, виновато покосившись на сестру.       Антон — крутой Надькин парень, который во всем выигрывал даже у сексуального присексуального учителя зарубежной литературы. «Брендон, ты ли это?» вопила Верка, когда сестра познакомила ее с бойфрендом. Парень был похож на актера, носящего соответствующее имя, имел прекрасное чувство юмора и живую мимику. Иногда девушка ловила себя на мысли, что готова броситься на шею сестре, вымолить свидание с Антоном, перекрасить волосы в «горячий шоколад» и пойти на первое и единственное свидание в своей жизни.       Кроме того в семье сестер уже все были окольцованы или имели постоянных спутников жизни. За прошедшие месяцы вопрос о том, когда же Верка найдет себе парнями, просто стал особым родом пытки. Сестринского молодого человека возводили чуть ли не в Боги, а одинокой девушке приходилось краснеть каждый раз, когда ее спрашивали об ухажерах и потерявшейся где-то очереди распрекрасных поклонников.       И это еще половина всех бед! Самое главное и самое мерзкое в жизни Верки была дата ее рождения — 14 «тупое валентиново» февраля. Этот безумный день в глазах родственников и друзей делал сестер богинями любви. А отсутствие у Верки молодого человека опускало ее в ранг старой девы. Ей ведь только двадцать один будет!       — Сегодня точно останусь после уроков!       Девушка выдрала из тетради листок, сложила из него сердце, на гладкой поверхности написала «Алексею Осиповичу», а на задней части пожелания. Валентинку она кинула в небольшой ящик, опустошить который должны были уже сегодня.       Словно по волшебству класс Верки решили поздравить на уроке зарубежной литературы. Девочки смущались, мальчишки ржали, потому что поздравления с валентинок было принято читать вслух. Какой-то смелый первокурсник с выражением прочитал «Алексею Осиповичу» и замолк, когда перевернул Веркину открытку.       — Читай, — разрешил преподаватель выкатившему глаза парню. Ёсе каждый год, что он преподавал в колледже приходили очень милые или очень жаркие пожелания от учениц. В этом году их, правда, не было, потому что Алексей буквально озверел, заставляя учеников читать все и в рекордные сроки.       — Старый мудак, — мальчишка замолчал, а после того как преподаватель кивнул, продолжил. — Трахни уже Дину, а то ее слюни капают мне под ноги. Вера. И пришла тишина. И впился в Верку взгляд насмешливых карих глаз. И заржал Костя Рудаков. И выбежала из класса Дина, покрывшись красными пятнами не то от стыда, не то от смущения. И только Верка не дернулась с места — ей не на кого было смотреть, ей не на кого было злиться, девушку волновали только карие глаза, которые обещали ей медленную и болезненную расплату.       — Так я и знал, Вера Николаевна, что вы скучали по нашим дополнительным занятиям. — Ёся улыбнулся широко и радостно. — Сегодня в 14:15 в моем кабинете.       — Так точно, — отрапортовала Верка, поднявшись со своего места и коснувшись рукой лба, отдавая честь.       — Больная, — сообщил ей Костя, и после того как преподаватель сменил милость на гнев, повернулся лицом к доске, как и все остальные учащиеся.       Оставшиеся минуты занятия пролетели для девушки за несколько секунд, потому что все двадцать минут на нее смотрели как на очень шкодливую школьницу, одежда которой уже давно должна была лежать на полу. Смотрел, конечно, Ёся. Никто другой в сторону Верки не смотрел, потому что дописывали сочинение о жизни Джейн Эйр, на которую девушке было так все равно, что она даже не знала — Джейн книгу написала или была ее главной героиней.       — Сдавайте работы и выметайтесь, — пробурчал Алексей, ткнув пальцев часы.       Верку обдало жаром — с валентинкой она погорячилась, еще одну единицу Ёсик ей точно подрисует. С другой стороны гораздо легче единицы переправлять на четверки. Главное сделать это в последний час перед сдачей журналов. Как назло одногруппники медлили — девочки чирикали о свиданиях, парни ржали над сексом за валентинку, Надька уговаривала сестру сбежать, пока Ёся пересчитывал тетрадки. Верка уже согласилась, когда прямо над ее ухом громыхнуло:       — Сидеть!       И ведь села. Куда от него деваться. Остается только молиться, чтобы ее из-за этого медведя с бритой грудью не отчислили.       Рудаков показал Верке язык на прощание и хлопнул дверью, в классе повисла тишина, которая через несколько минут начала сводить с ума. Девушка поерзала на стуле, покрутила головой, посмотрела на зимний пейзаж за окном и, наконец, сложив руки на парте, положила на них голову в надежде подремать.       Покровский молчал. Мужчина немного насмешливо смотрел на рыжеволосую девушку, крутящую головой во все стороны с тем лишь намерением, чтобы не смотреть на него. Вот уже три года он не мог понять — Вера Лисай сначала делала, потом думала, или мыслительные процессы у нее вовсе отсутствовали.       — Значит я — старый мудак? — первым начал Покровский. Он сидел в расслабленной позе, его руки были сложены лодочкой, на которой покоилась голова. Ничего не предвещало бури.       — Ну… Я бы тебя даже ловеласом-серцеедом окрестила, но единицы за сочинения, которые я между прочим честно списывала, меня бы не простили. — Пробурчала Верка, не поднимая головы с парты. К своему удовольствию она заметила, что даже щеки не покраснели.       — Единицы были за поцелуй, — девушка уловила в голосе преподавателя смех и все-таки покраснела.       — Вот это да! — Верка подняла голову, всем своим видом изобразив удивление. — Три года учил меня читать, а в итоге я плохо целуюсь! Удивительно!       — А в итоге не читать, не целоваться Вы не умеете, — Покровский покачал головой. — Кажется, мою карьеру преподавателя пора заканчивать.       — Я это поняла, как только тебя представили широкой публике, — девушка сама себе поражалась, мало того говорит с преподавателем «на ты», так еще и хамит больше обычного.       — Еще есть время наверстать упущенное, — преподаватель поднялся со своего места и сел напротив Верки. Теперь их разделала только парта.       — Я твою Джейн не буду читать, даже если мне за это дадут миллион в иностранной валюте, — девушка поднялась со стула, хлопнула тетрадкой по голове преподавателю и направилась к двери.       — А за поцелуй?       Ноги словно в бетон закопали, Верка остановилась у двери-спасительницы, пытаясь сообразить, чтобы колкого ответить      .       — Ну, за целование у меня все равное — кол, так что лучше миллион в евриках. — Девушка потянула пальцы к дверной ручке, но кое-кто ее опередил, обняв за плечи со спины.       — Не любите Вы, Вера Николаевна, учиться. — Пучок рыжих волос рассыпался, и Верка почувствовала теплое дыхание на затылке.       Сердце, видимо, решило побить свой собственный рекорд по скоростному перекачиванию крови. Кажется, даже пол дрожал под Веркиными ногами. Учитель, нарушивший личное пространство девушки, точно это чувствовал. Было одновременно стыдно и спокойно.       — Кто-то очень хреново преподает, — Верка попыталась вырваться. — У меня по всем предметам отлично!       — Вер, — девушка лопатками почувствовала мощную грудь — ну медведь и медведь. — Когда надумаешь взрослеть?       — А колы в журнале поступок взрослого мужчины? — Верка все-таки выкрутилась из воистину медвежьего захвата и посмотрела в глаза немного погрустневшему Покровскому. — Мог бы хотя бы цветы с клумбы подворовывать!       — Тогда бы ты точно не думала обо мне все это время, — заметил преподаватель.       — Не думала? — глаза медленно поползли на лоб. Возмущению Верки не было предела. — Да ты меня без стипендии оставил! Меня теперь в универ не примут на бюджет, потому что, блин, я о нем думать должна была!       Веркина маленькая ладошка прилетала прямо в левую щеку преподавателя.       — Нашелся тут герой-акушер! — девушка разошлась. — Кому твоя литература нужна?! Где я деньги на универ возьму? Ты мои работы даже не смотрел, а я всех этих Хаксли и Барнсов читала!       — Но списывала все-таки больше, — Покровский улыбался.       До Верки вдруг дошла вся суть происходящего. Смеющаяся над ней мама, улыбка директрисы, которая никак не хотела принимать экзамены вместо Ёси. Пулей девушка рванула к банкомату, отыскивая на ходу карточку, на которую должна была приходить стипендия и которую она не проверяла после того, как ей влепили первую тройку по зарубежной.       112512,00 высветилось на экране устройства.       — Козел! — Верка вернулась в класс. — Нет! У вас тут целый огород!       Она была похожа на воробья, искупавшегося в охре. Волосы растрепались, лицо и шея покраснели, а маленькие кулачки то сжимались, то разжимались.       — По крайней мере, мне теперь хватит на свадебное платье и макияж.       — Тебе сделали предложение? — девушка заметила, как Покровский скользнул взглядом по ее правой руке, пытаясь отыскать кольцо.       — У тебя три месяца, чтобы решиться, Алёшенька.       И Алёшенька решился. Сначала они дотянули Веркины поцелуи до твердой шестерки, а потом отметили ее день рождения в ресторане. Покровский даже подарил ей букет и никаких-то ромашек с клумбы, а ее любимых белых роз. Перед тем как все-таки выпустить ее из машины, он отнял у Верки стипендиальную карточку, потому что если оставить Верке деньги «за три месяца, пока я решаюсь, ты их на ветер пустишь». И все равно она была самой счастливой, потому что в бардачке машины уже лежало золотое кольцо с большим камушком.