Чем гуще мрак, тем ярче звезды

Чанёль не может вспомнить, когда это началось. Может, когда открыл забытую кем-то книгу с надписью «Д. О. Разное» на обложке. Может, когда увидел интервью с парнем в черном свитере с воротником под горло. Может, когда Бэкхён приходит в себя после очередного оргазма. — Надо же, а ты все еще в форме, — Бэкхён несильно бьет его по животу тыльной стороной ладони. — Ты тоже ничего. Когда не сдерживаешься. Они лежат на кровати в квартире Бэкхёна. Большая, застеленная черными простынями кровать, созданная для долгого жаркого секса, светло-серые стены и потолок, плотные шторы во всю стену — фанатки следят день и ночь. Бэкхён знаменитость, любимец нации, плавно дрейфующий из статуса айдола в носителя титула легенды индустрии. Чанёль бы не взглянул на него, если бы тот не был звездой, и они оба об этом знают. — У тебя сейчас кто-нибудь есть? — Нет, — Чанёль не считает кем-то парня, похожего не то на сову, не то на маньяка. На него приятно смотреть, но представлять под собой не тянет. Чанёлю интересны его интервью и его книги, но не он сам. — О, отлично, — Бэкхён ерзает, устраиваясь на его плече. — Черт, не мог осторожнее. Я вообще-то второй раз хочу. — Я тебе отдрочу, — хмыкает Чанёль. Бэкхён кривится. — Это как если бы тебе предложили трахнуть кого-нибудь из массовки. — Ты раньше не жаловался. — Раньше я был юн, горяч и неопытен. — Чанёль хмыкает еще раз. Такого минета, как Бэкхён в первую ночь, ему никто не делал. — Короче, есть один кандидат на твой член. Бэкхён был его первый. Чанёль всегда считал знаменитостей не совсем людьми, чем-то немного большим. Пусть говорят, что звезды такие же люди, это всего лишь утешение слабаков. Если звезды такие же, как и все, что ж не все стали звездами. Что-то никто не слышал хотя бы о миллионе знаменитых людей. Чтобы стать знаменитостью и продержаться хотя бы полгода, нужны талант, чутье и целеустремленность. И жажда любви. Чанёль как никто знает, насколько звездам важно, чтобы их любили. Чанёль считает знаменитостей символом. Взять хотя бы того же Бэкхёна — когда у них все начиналось, Бэкхён был на пике карьеры, его хотела половина женского населения страны, и каждая в возрасте от пятнадцати до двадцати трех. Бэкхён пел — на самом деле божественно пел, Чанёль влюбился в его голос — в меру сносно танцевал, чуть лучше играл в дорамах и был невероятно, фантастически обаятелен. Когда он делал движения бедрами, у Чанёля шевелилось в штанах, но когда он улыбался, говорил ерунду или выполнял очередное идиотское задание на шоу, Чанёлю невыносимо хотелось его трахнуть. Разложить на постели, заставить метаться, просить и сорвать свой божественный голос. О да, Чанёль в курсе, что ненормально хотеть трахнуть парня только потому, что он знаменитость, но что делать, ни одна девушка не давала ему того невероятного ощущения превосходства. Да даже другой парень не давал. Со временем Чанёль перестал пытаться. — М-м-м? — Ты его знаешь, это До Кёнсу, писатель. — Тот самый? — Которым ты зачитываешься уже пять лет? — Который в Америке продается лучше, чем в Корее. — Да. — И почему мне об этом говоришь ты, а не он? — Потому что он трудоголический еблан, — Бэкхён зевает. — Что, еще хуже тебя? — талант, чутье, целеустремленность и способность впахивать по сорок часов в сутки. — Ладно, ладно, прости! — Бэкхён снова ударяет его в живот, Чанёль смеется. — Ему нужен кто-то, кто будет иногда возвращать в реальность. Бэкхён знает, о чем говорит. Роман с Чанёлем вытащил его из глубочайшей депрессии. Шоу-бизнес та еще клоака, за что Бэкхён был искренне благодарен — так это за честность. Он вцепился в эту больную любовь, в эти недоотношения как утопающий, отчетливо понимая, что или Чанёль, или он выберет самый изощренный способ самоубийства, который только сможет придумать. Чанёль сразу сказал, что его интересует только секс, и только потому, что Бэкхён звезда, ему не нужны огласка, внимание и дорогие подарки. Только сам Бэкхён и его оргазм. Чанёль никогда, ни единого раза не отступал от уговора, зато трахал так, что все мысли из головы вылетали. А после секса Бэкхён говорил все, что в голову приходило, точно зная, что Чанёлю плевать. Их роман закончился три с половиной года назад, когда Чанёль перестал хотеть его так яростно, а Бэкхён понял, что разлюбил. Что снова понимает, кто он и чего хочет, и секс не нужен, чтобы почувствовать себя живым. — Чувствую себя переходящим кубком, — усмехается Чанёль. — Лучше жезлом, — фыркает Бэкхён. — Это слишком пошло. — О, ну конечно, а мы-то с тобой тут целомудренные беседы ведем про духовные практики. — Он в курсе про наш разговор? — Он кого-нибудь найти попросил. Сам знаешь, никто не хочет простого секса, все начинают на что-то претендовать. Что в тебе, извращенце, хорошо, так это что ты сам в тайне заинтересован. Это правда, Чанёлю не нужна слава, Чанёлю важно быть единственным. Тысячи фанаток текут и хотят доставить удовольствие своему кумиру, но только Чанёль знает, что ему нужно. Какой он на самом деле в постели. — Я у него хоть не первый? — Вроде нет… не знаю. Сам уточнишь. Он дал адрес, приезжай сегодня вечером, он тебя ждет. — Это так не работает, — с сожалением говорит Чанёль. — Ой да ладно, кому ты сказки рассказываешь! — Я серьезно, Бэкхён, — Бэкхён зевает и набрасывает на них одеяло. — У меня не встанет просто потому, что у него большой тираж. — У него крепкая задница, пухлые губы и волшебный голос, когда стонет, — а Бэкхён, кажется, всерьез собирается спать. — Не набивай себе цену, я отлично знаю, что ты за ним следишь. — Но я его не хочу, — Чанёль устраивается так, чтобы им обоим было удобно лежать. Роман закончился, но отношения у них до сих пор хорошие. — Представишь меня на его месте разок, — Бэкхён смеется. — Серьезно, не делай из этого драму, один вечер всего. Поразмыслив, Чанёль отправляется по указанному адресу. Вечер, городская окраина застроена одинаковыми зданиями, место серое, унылое и ничем не примечательное, Чанёль бы не догадался тут искать человека, который миллиарды вон загребает. Ну, может, не миллиарды, но явно не бедствует. Он все еще не хочет заниматься сексом с человеком по имени До Кёнсу, даже если этот До Кёнсу стоит на полке всеми изданиями и регулярно лежит под кроватью. Чанёль считает его больше художественным произведением, чем писателем, а трахать роман даже для Чанёля извращение, каким бы известным роман не был. Он опасается, что Кёнсу при жизни так и останется бумажным томиком. Чанёль находит нужную квартиру и нажимает на кнопку звонка. Потом еще раз, не услышав ни звука, потом стучит. Дверь открывается минуты через полторы, как раз, когда Чанёль решает уйти. — Слушаю, — на пороге невысокий, ниже его почти на голову, парень со взъерошенными черными волосами и немигающим взглядом больших глаз. Челка падает на лоб, Чанёль не сразу понимает, кто перед ним. — А вы не очень похожи на себя в телевизоре, — говорит Чанёль вслух. — Это все? — Простите. Я от Бэкхёна. — Проходите, — Кёнсу пропускает его и захлопывает дверь. Чанёль проходит в маленькую квартиру, будь здесь больше мебели, она казалась бы тесной. Налево кухонная зона и дверь в туалет, направо комната с постелью на полу и придвинутым столиком с ноутбуком. Кёнсу отодвигает столик, садится на постель и указывает на место рядом с собой. Чанёль чувствует себя странновато, усаживаясь на серое покрывало, в тон светло-зеленым стенам, и смотрит на человека, который всегда был тонкой бумагой с запахом типографской краски. Кёнсу без укладки и макияжа как книга без обложки. Вроде бы то же самое, но на знаменитость не тянет. — Вы совсем другой в жизни. — Ниже пояса не гримируюсь. Кёнсу снимает толстовку и протягивает руку к куртке Чанёля. — Подождите. — У вас же есть все, что нужно? — У меня по щелчку не стоит, — Кёнсу вопросительно поднимает брови, Чанёля это почему-то раздражает. — Я не проститутка. Кёнсу хмыкает. Потом снимает с себя все, встает на колени и выпрямляется: — Тогда подрочите мне. Чанёль касается его члена, гладит, почти не сжимая пальцы, смотрит в глаза. Кёнсу выдыхает. — Почему вы начали писать? — А почему нет? — Кёнсу задерживает дыхание, когда Чанёль оглаживает яички. — Все писали, и я тоже начал. Выкладывал в интернете, выиграл пару конкурсов, на что-то надеялся. Потом родители вернулись в Корею, посылал рассказы в редакции. — Напечатали? — Ага, как же, — Кёнсу резко втягивает воздух, Чанёль поглаживает большим пальцем головку. — Вот так хорошо, мне нравится. — Смазка? — Я скажу когда. — И что редакции? — Слишком мало действия, слишком много жестокости, слишком мало секса, слишком много секса, слишком сложный язык, недостаточно яркие персонажи, слишком много переживаний персонажей и, наконец, мое любимое — текст не соответствует высокому уровню корейской национальной культуры. — С ума сойти! — уважительно вздыхает Чанёль. — Да-а-а, — Кёнсу прикрывает глаза и несильно толкается ему в руку. Чанёлю нравится чувствовать его в ладони, нравится, как Кёнсу отзывается. — Посылал в американские издательства, там взяли в журнал, со временем набралось на отдельный сборник. Потом пара повестей, потом роман… — Я помню. «Разное». — Мне сказали написать что-нибудь эпатажное, я написал, — Чанёль тянет Кёнсу к себе на колени, усаживает спиной и продолжает. Кёнсу широко раздвигает ноги, чтобы не упасть, откидывает голову Чанёлю на плечо и держится рукой за его бедро. — Что может быть хуже, чем признать Рождество последним утешением одиночек и неудачников? — Чанёль дрочит и слышит, как тяжелеет дыхание, видит, как кожу заливает румянец, как Кёнсу хватает ртом воздух, дрожит, видит каждое движение. — В Америке — ничего. Вроде бы ничего особенного, но обыватели взвились, критики рукоплескали, роман стал бестселлером, а тогда меня и в Корее заметили. Забавно, да? — Забавно, — Чанёль знает эту историю наизусть, но она приобретает особенное звучание — вот так. Когда обнаженный Кёнсу забывается и стонет. — Не любите людей? Это вопрос не из интервью, Кёнсу всегда уходит от вопросов, которые могут повредить репутации. Чанёлю интересно проверить догадки. — Терпеть не могу. Жалкие, злобные, завистливые твари, в Корее еще большие ханжи, чем в Америке. Они мне и в Америке не нравились, но там они хотя бы воспитанные. Ненавижу… когда лезут в мои дела, а в Корее без этого никак. Гребаный, мать его, менталитет! Кёнсу выгибается. Чанёль прикусывает его ухо, не сомневаясь, что никто никогда этого не слышал, никто из фанатов, по крайней мере. — И что, никакого разбитого сердца? Никакой трагической любви? Кёнсу хрипловато смеется. — Я ем-то не каждый день, какой секс. — Как сейчас, например, — Чанёль уже почти готов, но ему все еще кое-что интересно. — Почему сейчас? — Знаете, как говорят: лучший отдых — смена деятельности. Вот я… отдыхаю. Мы будем сегодня трахаться или нет? — Как раз это и делаем, — Кёнсу гибкий и сильный, неожиданно гибкий для человека с сидячей работой. Чанёль заставляет его встать на колени, держит поперек груди и проводит рукой между ягодиц. Кёнсу выгибается дугой и постанывает от наслаждения, Чанёль сам бы не повторил такой подвиг никогда, но Кёнсу, кажется, неудобств не испытывает. — Ждали меня? Приятно. — Мне тоже. Ждал гораздо более посредственного, — Кёнсу тяжело дышит и подается навстречу пальцам. — Не раздевайтесь, хочу так. Чанёль, в принципе, и в одежде не против. Он готовится за пару секунд и снова притягивает Кёнсу за бедра. Кёнсу опускается на четвереньки, чертыхается и стонет, когда Чанёль начинает входить. — Медленнее? — Нет, так… хорошо. Так тоже… люблю, — стонет Кёнсу явно не только от боли. — Давно никого… не было. Чанёль выходит и снова входит чуть глубже, и еще чуть-чуть, и еще. Кёнсу постепенно находит нужный ритм и двигается навстречу, раскрывается и стонет, просит быстрей. Чанёль ускоряется, пальцы соскальзывают, оставляя красные полосы, внутри горячо и сладко до звездочек перед глазами, Чанёль выходит и переворачивает Кёнсу на спину. — Хочу видеть ваш оргазм. Кёнсу хрипло смеется, сцепляет ноги у него на поясе и мечется по постели, когда Чанёль берет его снова. Быстро, резко, глубоко, надрачивая член. Чанёль смотрит, как Кёнсу задыхается, как искажается его лицо, как закрываются глаза, как Кёнсу кончает с долгим стоном, сжимая его внутри. Тот самый, любимый Чанёлем момент, теперь он будет видеть Кёнсу таким, когда заметит на экране или возьмет книгу. В последние несколько движений Чанёль не закрывает глаза, наблюдая, как Кёнсу хватает ртом воздух и затихает. — Оргазм, да? — говорит Кёнсу через несколько минут. — Как официально. Он лежит на постели, Чанёль сидит рядом, привалившись спиной к стене. На его вкус, Кёнсу выглядит идеально — взмокший, со следами его пальцев на бедрах, губы искусаны, на животе собственная сперма, одна нога по-прежнему согнута в колене. — Имеете что-то против? — О, нет, мне все нравится, — Кёнсу усмехается. — Все-все нравится. Пожалуй, я даже не против повторить. — Кёнсу с трудом поднимается. — Проветрите, пока я в душе. Оставшись один, Чанёль, насколько может, приводит себя в порядок и открывает окно. Стена соседнего здания в метре, сквозняка почти нет, Чанёль искренне сомневается, что густой запах секса из помещения выветрится, но, по крайней мере, он пытался. Он выходит в кухонную зону и бездумно открывает дверцы шкафов. Одна чашка, одна миска, столовые приборы в единственном экземпляре, пара пачек рамена и начатая упаковка чипсов. Чанёль сам не знает, что из этого помогает ему согласиться на продолжение. Он открывает дверь и смотрит, как Кёнсу моется в крошечной душевой кабинке. — Я, пожалуй, тоже не против, — говорит Чанёль, когда Кёнсу заканчивает и берет полотенце. Ему нравится, что Кёнсу вытирается, не стесняясь. Нравится, что Кёнсу готов ему показать. — Не могу заранее сказать время, — Кёнсу вешает полотенце и, прихрамывая, идет в комнату. — Может быть, днем, может, вечером, я новую повесть на английский переписываю. Читали? — «Вверх по Аду», — кивает Чанёль, — читал. Очень… жутко. — О, правда? — Кёнсу заинтересованно склоняет голову набок, отвернувшись от шкафа. — Почему? — Сонён. Она... Не знаю, матери не должны так относиться к мужьям своих дочерей. Я до последнего надеялся, что она его убьет, честно говоря. — Но она не смогла. — Вот это-то и жутко. — Понимаете теперь, почему вверх по Аду называется? — Это как-то с христианством связано? — Кёнсу кивает. — Не силен в христианстве. — Но вы поняли, что там на самом деле написано. Записывайте номер, — Кёнсу диктует, Чанёль набирает в телефоне. — Я напишу, отключаю телефон когда работаю. — Буду ждать, — Чанёль смотрит, пока Кёнсу одевается и закрывает окно, привычным движением откидывая челку. — До встречи. Чанёль выходит на улицу и поднимает голову. Уже стемнело, звезд, разумеется, не видно, но ему и не надо. У Чанёля есть собственная звезда, и пока она его абсолютно устраивает.