Молнии Великого Се

Могучий Утес и Ветерок сняли и надежно запаковали в плотные кожаные мешки одежду и свели по крутому берегу своих зенебоков. Горя желанием поскорее продолжить поиски, Ветерок устремился в воду с такой поспешностью, словно перед ним простиралась не ледяная река со стремительным течением, а ласковое, теплое озеро. Белый зенебок последовал за хозяином. Камень и его Крапчатый приняли выпавшее на их долю испытание со спокойствием мудрецов. Могучий Утес подумал лишь о том, что старые кости наверняка припомнят еще ему подобное к ним небрежение. Один лишь Чубарый не постеснялся выразить возмущение прямо и открыто, всю дорогу до противоположного берега издавая обиженный рев. Хотя течение на излучине было очень сильным, оба воина со своими зенебоками выбрались на берег почти напротив того места, где вошли. Толком не успев обсохнуть и одеться, Ветерок приступил к поискам. Ему повезло. Шагах в двадцати ниже по течению он сумел разглядеть на прибрежном песке в нескольких локтях от кромки воды знакомую Камню тонкую, точно выкованную из частичек пыльцы, цепочку с подвеской в виде расправившей крылья птицы. — Не думал, что она это станет носить, — задумчиво проговорил Ветерок, с благодарностью прижимая вещицу к губам. — Я подарил ей это перед отъездом. — Она любит тебя, — не скрывая укора, отозвался Камень. — Ты знаешь это не хуже меня! — Найди ее! — сверкнул глазами Ветерок, сжимая в кулаке подвеску. — Найди ее, и я обещаю сделать для ее счастья все, что в моих силах! Могучий Утес не мог обмануть ожидания молодого воина, оставив безучастной столь страстную мольбу. Великий Се проявил к их поискам благосклонность, несмотря на то, что след беглецов терялся в травяном лесу. Какое-то время хитрец Обглодыш вел свою спутницу по самой чаще, каким-то невероятным образом продираясь между стволов многолетней травы. Только такой опытный следопыт как Камень сумел бы проследить их передвижение. Затем предприимчивый парнишка где-то раздобыл траворубный тесак, и след стал заметнее. Впрочем, те, кто не смог приметить начало пути, его бы все равно не сумели бы обнаружить. Сердце Могучего Утеса преисполнилось надежды. Жестокая жизнь, гнувшая, но, похоже, так и не исковеркавшая маленького невольника на свой лад, выработала у него смекалку и приучила к изворотливости. Когда живешь с лютым хозяином — это не самые последние качества. Какое-то время путь, проложенный мальчишкой, шел прямо. Срубленные тесаком и примятые двумя парами ног стволы лежали ровно, точно во время заготовки. Когда Обглодыш устал, его сменила царевна. Камень это понял по тому, что трава в том месте была срезана косо и достаточно неумело. Впрочем, не царское это дело — идти по травяному лесу с тесаком. Камень почти успокоился. В конце концов, Обглодыш явно находился под покровительством Великого Се. Повезло же ему в горах. Иначе чем чудом его спасение назвать было нельзя. Может, и на этот раз удача не оставит его, и он выведет девушку в какое-нибудь безопасное место, а там и они с Ветерком подоспеют. Но его надежды не оправдались: след сделался неровным. Обглодыш сначала резко свернул вправо, потом взял левее, затем и вовсе сдал назад, петляя, точно кролик капату, застигнутый охотником. Как и у кролика, эти примитивные уловки ни к чему толковому не привели. На расстоянии двух перестрелов след беглецов врезался в широкую тропу, проложенную большим отрядом. Ветерок с тревогой глянул на Могучего Утеса. Хотя в чтении следов существовали тонкости, какие мало кто знал лучше старого охотника, нынешние приметы заявляли о себе слишком очевидно.  — Они наткнулись на наемников? — сдавленным голосом спросил молодой Ураган. Камень посмотрел на большой след внимательно и с некоторым облегчением покачал головой.  — Это не солдаты, а торговцы. Купеческий караван. Рановато для такой поры, но эти, видимо, одни из первых. Случайные путники для них неплохая добыча, — рассудительно добавил он, но увидев, как передернулось и побледнело при этих словах лицо молодого воина, понял, что сболтнул лишнего. При всей очевидной беззащитности беглецов, они попытались оказать сопротивление. Примятая трава, в которой Камень нашел поломанный тесак, красноречиво рассказывала о краткой, но ожесточенной борьбе, в которой девушка и Обглодыш попытались отстоять свою почти обретенную свободу. Но слуги торговца оказались сильнее. — Если с Птицей и малышом что-то случилось, я отыщу этих ублюдков, где бы они ни укрылись, даже если на это мне придется потратить всю оставшуюся жизнь! — пообещал Ветерок, красноречиво сжимая рукоять меча.  — Если это тебя хоть немного успокоит, — осторожно проговорил Камень, — чести царевны вряд ли что-то угрожает. По крайней мере, пока. Один из охранников обронил бляху с изображением печати хозяина. Это — Уседя. Он славится в травяном лесу своим презрением к женскому полу и предпочитает водить дружбу с себе подобными. — Слабое утешение, — вздохнул Ветерок. — В компании этих кавуков Птица находится не в меньшей опасности, чем с наемниками князя Ниака, а уж про Обглодыша я просто предпочитаю не думать. — Тем не менее, я уверен, мы их найдем. В верности, хотя бы частичной, своего последнего утверждения Камень сумел убедиться в гораздо более скором времени, чем предполагал. Не проехав по караванной тропе и двух поприщ, они услышали знакомый ломкий мальчишеский голос, во все горло распевающий всем известную песню про удалого молодца, которого не удержат никакие засовы и догонит лишь ветер в травяном лесу. Сегодняшнее исполнение отличалось тем, что половину нормальных слов в песне заменяла отборнейшая площадная брань, а также тем, что вместо травяной флейты или еще какого инструмента, песне вторил дружный, хотя и нестройный хор кавуков. Белый и Крапчатый без особого приказа перешли на галоп. Чубарый сначала отстал, но сообразив, что оставаться одному посреди кишащего кавуками травяного леса — искать погибель на свою буйную голову, припустил за ними след в след. Всадникам пришлось проехать не менее двух поприщ, прежде чем их взорам открылась картина, достойная быть запечатленной на стене главного общинного дома или даже царского дворца. В самой сердцевине травяного леса, немного возвышаясь над его верхушками, стоял одинокий утес; вернее, не утес даже, а гигантский валун, то ли оброненный Трехрогим Великаном при возведении гор, то ли выпихнутый на поверхность духами подземного мира. Когда вблизи пролегла караванная тропа, торговцы облюбовали это место. Здесь они располагались на дневной отдых или на ночлег, здесь приносили жертвы духам травяного леса и гор. Для последней цели в незапамятные времена в расщелины камня было вбито на разной высоте несколько колец с прикованными к ним цепями. Сейчас цепи с наручниками и ошейником, находящиеся на высоте роста сидящего человека, были заклепаны на запястьях и шее Обглодыша, еще одну цепь, до которой смог дотянуться, он крутил в руке, намереваясь отбиваться от подступающих ближе и ближе прикормленных купцами алчных кавуков. Собирающийся подороже продать свою жизнь мальчишка выводил строфу за строфой свою песню, а по его разбитой, исцарапанной физиономии, размазывая пыль и кровь, двумя ручьями катились слезы. При приближении всадников кавуки бросились врассыпную. В одного Ветерок для острастки швырнул дротик, еще двое нашли свою гибель под копытами Крапчатого.  — А ты неплохо проводишь тут время! — улыбнулся Обглодышу Камень. — Стараюсь как могу! — шмыгая разбитым носом, бодро отозвался мальчишка.  — Сколько раз я тебе говорил, не повторяй всякую похабщину, которую несут спьяну наемники! — назидательным тоном проговорил Ветерок, спешиваясь. Впервые за этот страшный день лицо его осветила улыбка.  — Но ты же сам объяснял мне, что эти слова годятся как раз для того, чтобы гнать всякую нечисть! Вот я и решил проверить. По-моему, подействовало. На такой ответ Ураган только покачал головой. Он мигом расклепал ошейник и наручники и накинул на Обглодыша, всю одежду которого сейчас составляли короткие полотняные штаны, свой плащ. Мальчишка перестал ершиться, обмяк и детским, доверчивым движением спрятал голову на груди Урагана.  — Ну, будет, будет! — приговаривал Ветерок, приглаживая светлые вихры на затылке мальчишки. — Ты с нами, мы с тобой, значит, все хорошо. Камень для себя отметил, что, хотя сейчас, как и во время их прошлой встречи, мальчишка предстал перед ним замызганным, растрепанным и окровавленным, две недели жизни в холе и неге принесли свои добрые плоды. Нескладное, но гибкое, точно весенний побег, тело выглядело теперь не более худым, чем у любого из его сверстников, от страшных ран, оставленных Синеглазовой плетью и когтями табурлыка, остались только белые, едва заметные рубцы, а что касается грязи да ссадин с синяками, то это дело, как известно, поправимое. Ветерок развязал дорожный мешок, в котором как нельзя кстати оказалась одежда, собранная его родней для мальчишки. Там были башмаки, штаны, добротный войлочный плащ и кожаный пояс. Только травяную рубаху, одежду взрослого воина, пока заменяла короткая шерстяная туника. — Теперь расскажи, как все произошло, — попросил Ураган, усаживая Обглодыша на один из присоседившихся к большому карликовых валунов и внимательно осматривая повреждения, полученные мальчишкой во время схватки со слугами купца. — Тебе, я вижу, сегодня есть, чем похвастать. При этих словах вздернутый нос Обглодыша предательски наморщился. — Я сражался! — прогнусавил он тонюсеньким голосом, и слезы вновь брызнули у него из глаз. — Я сделал все так, как ты меня учил!  — Страшно представить, — пробормотал Ветерок. — Но они оказались сильнее! — Их просто было больше, — подсказал Камень.  — Как они собираются поступить с Птицей? — Ураган старался говорить сухим, деловым тоном, и это ему почти удавалось.  — Когда Уседя увидел царевну, он очень обрадовался! — сообщил мальчишка.  — Еще бы, — хмыкнул Камень. — Но она тоже не сразу далась им в руки и даже укусила купца! Ветерок страдальчески вздохнул. — Уседя сказал, что строптивые рабыни ему не нужны, и пообещал продать ее в Неспехе первому же, кто предложит за нее цену. Молодой воин, забыв о мальчишке, порывисто поднялся и позвал Белого.  — Неспеха — это всего полдня пути отсюда, — пробормотал он, закрепляя подпругу. — Вот именно, — отозвался Камень, наоборот развязывая седельный ремень. — И торги на невольничьем рынке там начинаются не раньше полудня. — Уседя может найти покупателя уже вечером. — Законы Сольсурана запрещают вести торг после заката, — напомнил ему Камень. — К тому же, сделки подобного рода заключаются только в присутствии старейшин и горожан. Уседя не такой дурак, чтобы ради минутной прихоти рисковать своей репутацией. Он примирительно положил ладонь на плечо Урагана.  — Солнце садится, — сказал он. — Зенебокам нужен отдых. Да и малыш, наверно, устал. — Не похоже, — с сомнением проговорил Ветерок, с интересом наблюдая за Обглодышем. Путаясь в длинных полах плаща, мальчишка шустро раскапывал землю в том месте, где прежде сидел. Видимо, ему удалось не только унести из гибнущего града что-то представлявшее, по его мнению, какую-то ценность, но и утаить эту вещь от купцов. Вот шельма, что тут сказать! С таким точно не пропадешь. Обглодыш наконец завершил поиски и с торжествующим видом принес своим спасителям сбереженное сокровище. Камень почти не удивился, когда увидел скрижаль.

***

Желая попасть в Неспеху до начала торга, путники выехали еще до свету. Ночь прошла спокойно, потому и люди, и зенебоки полностью восстановили свои силы. Даже неутомимого Урагана, вызвавшегося с вечера постоять на карауле, ближе к утру сморил сон. Могучий Утес, который в последние годы стал просыпаться затемно, сменил его на посту. Наиболее благотворно отдых и забота сказались на Обглодыше. Его ссадины подсохли, в глаза вернулся блеск, и он мог без слез и всхлипов внятно поведать о произошедшем в Граде. От него воины узнали, что жестокий набег, как Ветерок и предполагал, возглавил молодой княжич и что именно ему принадлежало страшное оружие надзвездных краев, обратившее в прах стены Града. — Каким образом он проник на станцию? — задал мальчишке интересовавший его вопрос Ветерок. — Мой бывший господин — могущественный чародей, овладевший секретами черной магии и научившийся по собственной воле принимать любое обличье! — возбужденно проговорил юный невольник, и в его необычных фиолетовых глазах появился странный блеск. — Но даже если бы он напялил на себя личину табурлыка или даже летающего ящера, я бы все равно его узнал, ибо вонь его гнилого нутра я чую за несколько перестрелов. Ветерок и Могучий Утес переглянулись. Рассказ мальчишки вносил еще большую неясность в и без того запутанную историю гибели Града, подтверждая только одно обстоятельство. Сила, на которой зиждилась власть нынешних правителей Сольсурана, еще темнее, чем можно было предположить. — Я пытался предупредить людей из надзвездных краев, — Обглодыш смотрел на своих спутников виновато, — но они мне не поверили. Вестники, конечно, мудры, но обращают внимание только на внешнюю сторону вещей и событий. И потому без всяких подозрений они впустили моего господина в его фальшивом обличье внутрь. Тот выждал пару дней, а затем, когда все спали, отключил щит и впустил своих людей. Когда наемники ворвались в Град и начали метать огненные молнии, я понял — все пропало. Единственное, что я еще могу сделать, это попытаться спасти царевну и унести скрижаль. Наследница рода царей не должна сделаться женой сына князя Ниака! — сказал мальчишка убежденно. — Если это произойдет, Сольсуран заполонит тьма! Так гласит предание. — И кто это тебя научил так ловко предание толковать? — недоверчиво покачал наполовину седой головой Камень. — Что-то я ничего такого не слышал!  — Когда князь Ниак забрал из храма скрижаль, один старый жрец не пожелал расстаться с почитаемой реликвией и последовал за ней во дворец. Он был стар и немощен, я ухаживал за ним, за это он открыл мне некоторые тайны предания, ведомые только людям Храма. Ветерок только подавил тяжкий вздох: — Я знаю только одно, если мы не поторопимся, дочь царя Афру может стать наложницей какого-нибудь купца! — Предание гласит, — многозначительно сказал Камень. — Тому, за кем стоит Правда Великого Се, козни темных духов не страшны. А стало быть, не вижу причин, почему бы нам не поспеть в срок!

***

Еще пятнадцать весен назад Неспеха была маленькой деревушкой в пять-семь дворов, где мальчишки гоняли домашних мурлакотамов, а сонные хозяйки, никуда не торопясь, варили сыр и пекли медовые лепешки. Но стоило рядом появиться караванной тропе, как жизнь в поселении изменилась просто на глазах, оставив в память о былой размеренности и тишине одно название. Сегодня, особенно в дни больших торгов, узкие, по старинке кривые улочки едва не расплескивали бурно текущий в их утлом русле людской поток, а толчея и сутолока достигали пределов последнего безобразия. В Неспехе можно было встретить краснощеких чванливых синтрамундских купцов, торговых гостей из Борго — шумных, горячих, говорливых, как заморская птица чиполугай, слывших отличными мореходами, а то и людей из страны тумана, которые заплетают вокруг головы длинные черные косы, а самую макушку бреют и натирают маслом для тепла и блеска. Впрочем, большую часть гостей в городе все же составляли светловолосые и светлоглазые сольсуранцы, одетые в неизменные травяные рубахи, отличающиеся одна от другой только плетением и цветами ритуального рисунка, по которому можно всегда определить, к какому роду-племени принадлежит человек. Что ж, новые порядки изменяли по-новому жизнь, и многие племена, прежде избегавшие чужеземцев, теперь вели с ними активную меновую торговлю. В чужеземцах Могучий Утес не видел ничего дурного. Коли на свете живут разные племена, стало быть такова была воля Великого Се. Торговать тоже Закон не запрещает: если у общины появились какие-то излишки, почему бы их не обменять на что-нибудь нужное или обратить в серебряные кольца, пригодятся на черный день. А если через родовые земли идет купец, везущий из Синтрамунда в Борго золототканые паволоки или из страны тумана в Синтрамунд стеклянную посуду — добрый путь, плати пошлину за беспокойство, да проходи. Будешь любезен со старейшинами, отнесешься с уважением к обычаям и нравам Сольсурана — найдешь и кров, и еду, и постель, а коли нужно, то и надежную охрану, и сведущих проводников. Вот только в последнее время правления князя Ниака все чаще по землям Сольсурана купцы стали возить живой товар, и продавали его чужеземцам не только какие-нибудь наймиты да разбойники, люди без роду без племени, но сами же сольсуранцы. Видать, все же оставил несчастный Сольсуран своим покровительством Великий Се. На невольничьем рынке в Неспехе все было как обычно: зеваки-ротозеи, придирчивые покупатели, громкоголосые зазывалы, деловитые приказчики, важные купцы и недремлющая охрана, готовая пресечь любую попытку бунта или поползновения на побег. Хотя Крапчатый, Белый и оседланный для Обглодыша Чубарый всю дорогу шли ходкой рысью, путники едва не опоздали: торги уже начались. На заплеванном земляном помосте продавали тоненькую черноволосую девушку. По-видимому, ее хозяин был либо до безобразия скуп, либо доведен до крайности нищетой. Во всяком случае, выставляя свою «собственность» на продажу, он даже не позаботился о том, чтобы придать ей мало-мальски товарный вид. Спутанные волосы и усталое лицо покрывала пыль, маленькие ступни стройных ног кровоточили и были сбиты о дорожные камни. Одеждой рабыне служила коротюсенькая рубашонка, едва прикрывающая наготу и уж точно не защищающая от холода и ветра. «Куда катится Сольсуран! — подумал Камень. — В прежние годы даже зенебоков перед торгом чистили и холили несколько дней!» Какой-то тучный, обильно потеющий синтрамундец в роскошном плаще из меха горного кота Роу-Су и инкрустированных серебром башмаках надменно вышагивал по помосту, осматривая рабыню. Он удовлетворенно цокал языком, крючил короткие пальцы, видимо, прикидывал будущие барыши. Хозяин просил за полонянку мало. Но любому зрячему было очевидно, что, если девушку отмыть, отогреть и чуть-чуть откормить, эти изысканно выточенные шея и плечи, тонкие продолговатые запястья и узкие стопы, эти роскошные, густые волосы и широко расставленные огромные глаза под сказочно красиво изогнутыми бровями могут принести райские услады или звонкие меновые кольца ее хозяину. «Бедняжка, — подумал Камень, — пошли ей Великий Се лучшую долю, ибо для женщины ласковый да щедрый господин бывает порой приятнее, нежели угрюмый, суровый муж». Могучий Утес хотел было поделиться своими соображениями с Ветерком, но, глянув на молодого воина, мигом прикусил язык, смекнув, что Ураган разглядел на помосте нечто такое, чего от его, Камня, взора оказалось почему-то сокрыто. Лицо Ветерка побелело, на скулах ходили желваки. Не глядя бросив поводья Обглодышу, он соскочил с зенебока и кинулся в толпу, энергично прокладывая дорогу к помосту. Камень еще раз посмотрел на помост, и сердце у него упало. Как он не признал молодую государыню! Эти совершенные линии, эта нездешняя краса и особая стать могли принадлежать только ей. Камень почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Так кощунственно оскорбить род царя Афру! Это же почти то же самое, что осквернить или разрушить храм. Впрочем, для людей, толпой стоявших у помоста, имя великого царя давно стало пустым звуком. Они поклонялись иным богам, и главной их святыней стали звонкие меновые кольца. Синтрамундец меж тем закончил первый осмотр и остался им доволен: девушка действительно стоила больше того, что за нее просили. Его только смущал взгляд ее переливчатых, точно драгоценные камни, опушенных густыми ресницами серо-зеленых глаз. Державшаяся прямо и напряженно, точно туго натянутый лук, царевна смотрела на купца, не скрывая отвращения, а ведь невольник должен быть робок и боязлив, и ему не пристало без позволения поднимать глаза на господина, дабы не замарать его своим нечистым взором. — Вижу, Уседя, ты не зря предупреждал меня, — растягивая на синтрамундский манер сольсуранские слова, проговорил он, обращаясь к продавцу. — Характер у этой девки в самом деле строптивый. Ну да ничего, и не таких обламывали! — И он выразительно потряс скрученной из длинных узких ремней узорчатой камчой.  — Заплатишь серебро и делай с ней, что хочешь, — равнодушно отозвался Уседя, ковырявший щепочкой кривые черные зубы. — Хочешь в золото наряжай, а по мне, так хоть в реке утопи!  — Экий ты прыткий! — усмехнулся синтрамундец. — Заплати ему. Сначала надо поглядеть, что у нее там под лохмотьями, может, тут и платить не за что! Лицо царевны вспыхнуло, брови гневно сдвинулись, маленькие ручки сжались в кулаки, но синтрамундец не обратил на это никакого внимания. Он протянул пухлую, унизанную дорогими перстнями и браслетами руку, чтобы лишить полонянку последнего покрова. Но не успел он прикоснуться к девушке, как она со всего размаху ударила его по щеке. Ошеломленный такой дерзостью купец аж пошатнулся, а царевна, ловко увернувшись от попытавшегося схватить ее Уседи, отскочила в сторону, сверкая глазами, в которых Камень прочитал решимость биться до конца. Законы князя Ниака были суровы. Раба, нанесшего хозяину или покупателю подобное оскорбление, ждала долгая и мучительная смерть. Багровое от природы лицо синтрамундца на глазах приобретало темно-фиолетовый оттенок. Злоба душила его до такой степени, что разве пар из ушей не валил. А тут еще смех и шутки толпы. С каким наслаждением он будет бить эту строптивую девчонку камчой до тех пор, пока она не испустит дух! Расторопным слугам не требуется приказа — схватят, скрутят, раздавят. Камень с досадой услышал, как за его спиной кто-то начал ставить заклады о том, сколько ударов понадобится купцу, чтобы прикончить девушку. Могучий Утес, не глядя, двинул в ту сторону локтем посильнее. Там что-то заохало. Впрочем, спорщиков и так ждало разочарование. Синтрамундец поднял камчу… да так и застыл. На помосте между ним и полонянкой стоял Ветерок. Он смотрел на купца сверху вниз, и взгляд этот не предвещал ничего хорошего. Правая рука молодого Урагана лежала на черене меча, левой он обнял судорожно вцепившуюся в край его плаща царевну. Купец выразительно глянул на своих слуг. Но крепкие молодцы, нанятые за звонкие кольца, только что демонстрировавшие полную готовность до победного биться с несчастной рабыней, при виде воина, обладателя пяти колец храбрости, неожиданно оробели. Прижавшись друг к дружке, точно трусливые кавуки, они вроде бы потянулись к мечам, но с места не сдвинулся ни один. К чести купца сказать, в отличие от охраны самообладания он не потерял.  — Уходи отсюда, парень! Это не твое дело! — проговорил он достаточно твердо.  — Ты ошибаешься, — с ледяным спокойствием ответил Ветерок. — Отдай мне девушку, и я отпущу тебя и твоих людей с миром. От подобного заявления на какое-то время синтрамундец даже потерял дар речи.  — Она оскорбила меня! — еле просипел он. — Я заплачу за твою обиду. Ветерок держался очень спокойно, даже, казалось, равнодушно, и только взбугрившиеся мышцы да сведенные скулы выдавали его напряжение.  — Чем ты заплатишь? — взвился до небес купец. — Уж не этой ли рубахой, которая разве что летающих ящеров пугать годится? Я возьму не меньше десяти серебряных колец. В толпе заохали. Такой неслыханной суммы большинство и в глаза не видали. Но Ветерок не испугался. Пропустив мимо ушей обидные слова насчет пугала, он вытащил из-за пазухи какую-то небольшую вещицу, заигравшую на солнце бликами цветного стекла. При более подробном рассмотрении это оказался изящный браслет, собранный из плотно пригнанных друг к другу пластин и выполненный из неведомого в Сольсуране прозрачного материала, меняющего цвет в зависимости от освещения. Глаза купца загорелись от жадности. Он думать забыл про рабыню. Сейчас ему больше всего хотелось стать обладателем этой редкостной вещи. Ветерок смотрел на него со спокойным снисхождением взрослого, наблюдающего за ребенком, которому пообещали новую игрушку.  — Эта вещь стоит больше десяти колец, — честно признался синтрамундец.  — Сдачу можешь оставить себе, — безразлично бросил Ветерок. Он уже накинул на плечи царевны свой плащ и взял ее за руку, собираясь свести с помоста, но тут к нему приблизился до того державшийся безучастно Уседя: — Эй, Ураган, а как же я? Ветерок резко обернулся, рука его дернулась по направлению к горлу купца, но он сдержался.  — А ты разве платил за нее серебро? Навлекать на свою голову гнев Великого Се враньем Уседя не решился, но оставаться в убытке ему тоже не хотелось: — Я нашел ее в травяном лесу. Заботился о ней всю дорогу, словно о родной дочери.  — Несчастная же твоя дочь, коли ты о ней так заботишься! — крикнул кто-то из толпы. Люди, только что с интересом ожидавшие фатального разрешения судьбы непокорной девушки, теперь встали на ее сторону. Бессовестный Уседя, не сделавший даже попытки отстоять свою «собственность», а теперь предъявлявший какие-то свои притязания, выглядел пошло и смешно. Даже синтрамундец это понял и бочком подступил к Уседе.  — Я заплачу тебе цену, которую ты просил, — сказал он, явно опасаясь, что безумный Ураган передумает и заберет обратно свой дивный браслет. Но Ветерок, не скрывая презрения, швырнул в лицо незадачливого охотника за рабами связку медных колец и, повернувшись к толпе, объявил, что девушка отныне свободна, и что никто не вправе на ее свободу посягать. Царевна сделала несколько неуверенных шагов, но ноги ее подкосились. Ураган подхватил ее на руки и прижал к груди, баюкая как больного ребенка. Торг продолжился. О неожиданном происшествии вскоре забыли.