╰☆╮ ╰☆╮ ╰☆╮ ╰☆╮ ╰☆╮ ╰☆╮
Наш мир совсем не един. Особенно среди людей. Вот вроде бы живут в одной стране, городе, возможно на одной улице или даже в одном доме, а на самом деле это совершенно два разных мира. Сейчас речь пойдёт о вечном двадцатидвухлетнем ребёнке голубых кровей — О Сехуне. Студент второго курса Международного института, в прямом смысле золотой ребёнок и предмет обожания всех и вокруг, по правде говоря, что ему совсем не нравится. Это холодный с виду, но истеричный и капризный мальчишка внутри, находящийся под круглосуточной опекой своих родителей. Его отец - владелец крупной компании в Сеуле, благодаря чему он не нуждается не в чём. Хотя и этот большой ребёнок не любит Рождество, особенно это. В детстве Рождество всегда приносило ему разочарование, ведь ему сложно было угодить с самых ранних пелёнок, поэтому он и взрослым отказывался испытывать радость по требованию календаря. И вообще, Сехун считал, что Рождество — это чепуха, придуманная производителями мишуры. — Сехун, иди сюда, мы без тебя не можем справиться! —слышится голос матери из гостиной, пока Сехун нервно натягивает на себя новенький свитер. Из его уст рвутся лишь матерные словечки: нужно же родителям докопаться до него в сочельник. Не успел он и выйти из своей комнаты, как мимо нёсся его отец, прижимая телефон плечом к уху и впопыхах завязывая галстук. — Эм… Ты куда? — поинтересовался О младший, когда отец вручил сыну смартфон, который только что в руках держал сам, дабы было удобнее завязывать галстук. — У меня сегодня важная встреча. Возможно, тебе придётся тоже приехать. Я тебе наберу, — стоило сказать эти слова, как Сехуну поплохело. Он скорчил такую гримасу, с которой ужаснулся бы любой. Будь он лет на десять помладше, сразу бы послышался протяжный рёв и фразочки в духе «Как ты можешь?!», «Это всё-таки Рождество!», «Пусть горит синем пламенем эта работа!», но сейчас О мог лишь недовольно фыркнуть и нервно впихнуть телефон обратно отцу в руки. Со второго этажа, где находилась комната Сехуна, вниз вела красивая мраморная лестница, соединяясь с таким же белым мраморным полом, что выстилал всю гостиную. Посередине стояла натуральная ёлка, метра два с половиной высотой. Украшения на ней были достойны похвалы, да и подобраны были нереально красиво. — Оппа, помоги нам, пожалуйста! — звонкий девчачий визг заставил Сехуна поморщиться, когда к его ноге прицепилась младшая сестра Соми. Он не злился лишь на это маленькое существо, хотя иногда для порядка и ей отвешивал парочку ласковых братских словечек. — Мы с мамой не можем достать до верхушки. Надень звездочку, а? В маленьких ладошках Соми блистала шестиконечная звезда с наверняка дорогими камушками, которая так хорошо бы завершила эту Рождественскую композицию в доме О. — Давай сюда, мелюзга. Так и останешься на всю жизнь коротышкой, если будешь так визжать, — хмыкнул брюнет, зачёсывая чёрные, как смоль, волосы назад. В его руках звезда однозначно засияла ярче. Его белоснежная кожа, словно прозрачная, такая же как и эти малюсенькие кристаллики-стразы на звезде. Сехун в очередной раз фыркает и, приподнявшись на носочках, надевает звезду на верхушку праздничной ели. Его слегка обветренные губы шепчут:«Как же я хочу, чтобы все просто исчезли».
Бросив безэмоциональное «не ждите к столу», брюнет вышел на улицу в расстёгнутом настежь пальто. Вдохнув морозный воздух, Сехун достал сигарету, что сразу же затлела из-за огня беспощадной зажигалки. Ему нужно пройти всего лишь один квартал, чтобы очутиться в своей квартире, где он совсем не жил, потому что отдавал предпочтение родительскому дому. Небо было необычным в этот вечер. Половину тёмно-синего полотна заволокли тёмно-серые свинцовые тучи, что вот-вот прорвутся и осыпят зимний Сеул долгожданным снегом. О уже подходил к своему дому, как неосмотрительно засмотрелся на чудо природы и поскользнулся на ровном месте. Это совсем не похоже на Сехуна. Его движения были всегда точны и отточены, нежели у неуклюжего Пак Чанёля, ведь всё детство он провёл в балетном классе. Не очень мягко приземлившись на спину, молодой парень тяжело вздохнул, когда перед глазами потемнело и поплыло.╰☆╮ ╰☆╮ ╰☆╮ ╰☆╮ ╰☆╮ ╰☆╮
Чанёль распахивает глаза и не понимает, заснул он или задумался настолько сильно, только вот вытянул его в реальность звук разбившегося синего шарика. Ох, тётушка будет расстроена. Пак заметает осколки в небольшой совочек и, выпрямляя уставшую спину, бросает взгляд на настенные часы. 23:55. Стоят. «Батарейка, что ли, села» — проносится в голове Чана мысль о неисправности часов, а после Пак сверяется с наручными часами, что ему когда-то подарила тётушка. Стоят. Что это за чертовщина такая? Чанёль хмурится и осматривает кондитерскую ещё раз. В это время работников, кроме продавца, уже не остаётся, поэтому приходится выйти на улицу, чтобы убедиться в том, что Пак не сошёл с ума. Чанёль хмурится, высунув красноволосую макушку из открытой двери, что беспощадно ударила по маленькому колокольчику, нарушая уж очень подозрительную тишину. Ни звуков заведённых машин, ни залпов салюта, ни шарканья уставших ног. Абсолютная тишина. Чанёль хмурится, и хватая нелюбимый пуховик с вешалки, натягивает его прямо поверх забытого фартука. Улица встречает студента холодным воздухом, растворяя в ночной пустоте горячее дыхание Пака. Он мотает головой из стороны в сторону и ничего не понимает. Ему мерещится? Нет, он настойчиво себя обманывает, уверяя, что все просто разошлись по своим домам. А почему же нет ни одной машины? Бред. Завернув за угол, выходя в другой переулок, Чанёль на секунду тормозит, растягивая сухие губы в широченной улыбке. Вот он, спаситель Пака от сумасшетсвия! Человек, что ни на есть настоящий. Только он лежит на земле, болезненно крехтит и пытается подняться. Чанёль так обрадован своим здравым смысом, что даже не сразу догадывается помочь незнакомцу. Но через секунду он наконец решается на здравый поступок и рывком направляется в сторону пострадавшего. — Осторожнее нужно. На наших улицах очень скользко. Да и вообще холодно, а вы в таком лёгком пальто. Не дело это, — причитает Пак, поднимая незнакомца с ледяного асфальта. — С вами всё в поряд… Слова секундно обрываются, когда на него смотрят два невероятно бездонных глаза-сапфира. Его словно хватают за горло изящной рукой-убийцей. Только вот узкие ладони, как оказалось, Сехуна, отряхивают заснеженное пальто, а Чанёль беспомощно хватает воздух ртом. — У-у вас губы синие, наверное сильно замёрзли. Давайте я вас кофе угощу? Или горячим шоколадом? Что пожелаете. А ещё у меня остались свежие имбирные пряники. Сегодня же Рождество, — слова текли непрерывным потоком из уст Пака, пока он не мог отвести взгляд от этого создания напротив. — Да, — это всё, что удалось услышать от парня, которого он только что поднял с земли и предложил согревающую помощь. — Кстати, спасибо. На лице О не дрогнула ни одна мышца, когда Чан схватил его за рукав и потащил по направлению кофейни. Пусть он здесь и бывал, но никогда не звал о существовании данного заведения. Стоило им попасть обратно в тепло, продавец сбросил куртку и прошёл за прилавок, начиная греметь посудой. — Так что, чай, кофе или может всё-таки шоколад? — спросил Пак, лучезарно улыбаясь единственному посетителю. — Шоколад. И что-нибудь холодненькое, а то появления шишки не избежать, — иронично усмехнулся Сехун, вешая пальто на ту же вешалку, что и Пак.«Пак Чанёль, да что же это такое?! Успокой свои гормоны, ты чего весь трясёшься? И давно ли ты так на людей реагируешь? Тьфу ты, точно чертовщина какая-то».
— Я Пак Чанёль, а ты…? Не против, что на «ты»? Кстати, — опомнился Чан, поворачивая голову в сторону Сехуна. — А сколько сейчас времени? — О Сехун, — кивнул в знак приятного знакомства парень и, как только Чан скрылся в подсобке, брюнет глянул на дорогие наручные часы, что отражали огоньки гирлянд на серебряном браслете. — Э… Без пяти двенадцать. Скоро Рождество. Стоп… Стрелка не идёт. Как так, они же совсем новые… Из-за двери показалась голова продавца, который непонимающе хлопает глазами и косится на настенные часы, которые так же стоят. — Слушай, Сехун, — Пак подходит к новому знакомому, стараясь успокоить сердцебиение глупого сердца, ставя перед ним большую кружку горячего шоколада с целой горстью вкуснейших маршмеллоу и протягивая кусок замороженного теста в пакете, дабы гость приложил его к ушибленному месту. — Ты веришь в волшебство? Последние слова были произнесены полушепотом, словно Чанёль боялся, что их могут услышать. Оказавшись вновь так близко к прекрасному (Сехуну), Пак почувствовал его аромат. Запах парфюма отдавал чем-то еловым, мужественным, слишком уж мужским для такого изящного О, он смешивался с ароматом горячего шоколада, мятного сиропа, древесным одеколоном Пака и ярким запахом рождественских мандаринов. Так пахнет праздник? Кажется Чанёль начинает ощущать присутствие того самого, заветного. — В волшебство? — переспросил Сехун, слегка иронично выгибая бровь и прикладывая холод к затылку. — Если бы волшебство существовало, я бы, наверное, не сидел сейчас здесь. — А мне кажется, если бы его не существовало, ты бы не сидел сейчас здесь, — уверенно заявил Чан, подпирая голову рукой, не отводя взгляд от младшего. — Не просто же так время остановилось и исчезли все люди. Или я просто схожу с ума. Наши мечты не знают границ. Мы верим в волшебство, верим в сказки и сказочные возможности, но стоит нам повзрослеть, и эта детская вера рассеивается, как дым, а вместо нее мы начинаем видеть перед собой жизненные реалии и с ужасом понимаем, что мы не можем осуществить все свои мечты. И тогда ты становишься скромнее, просишь у жизни меньшего или вообще прекращаешь мечтать. И перестаёшь радоваться Рождеству. Но это неправильно. Жить без мечты — значит не жить вообще. Знаете, говорят, если скучаешь по человеку так отчаянно, что все внутри горит, можно повторять его имя снова и снова, и тогда он почувствует и придет. Это называется симпатической магией: надо просто поверить. Пак загадал этого человека и вот он, сидит здесь и сейчас, пьёт горячий шоколад, сделанный руками Чана, смотрит пока ещё непонимающе. Вот и Пак Чанёль не верил, что сможет встретить Рождество с тем, кто создан для него. А Судьба не ошибается. Кажется, Чанёль начинает верить в детские чудеса в такой недетской жизни. — Такое ощущение, что я сейчас нахожусь в каком-то другом мире. Меня не отягощает настоящее, будущее и прошлое. Прошлое — это пыль. Мы дышим ею. Мы задыхаемся в ней. Нужно иногда проветривать сознание, — усмехается О, опуская взгляд на полупустую кружку и запускает пальцы в смолянисто-чёрные волосы. Растаявшее тесто лежит на столе. — И знаешь, сейчас мой разум чист. Я не злюсь и меня ничего не раздражает. Даже эти надоедливые огоньки. За окном начинает щедро сыпать снег, выбравшись из оков серых туч. Сехун кивает в сторону новогодних гирлянд и на его лице появляется улыбка. Настолько искренняя и настоящая, что её хочется потрогать. Желательно губами. Что Пак Чанёль и делает. «Мы просто жили, гния вместе с этим городом, и никому не было дела до наших чувств.»«Но теперь есть мы друг у друга.»
Стрелки часов дрогнули и пустились в свой привычный пляс.
Год спустя.
Небольшая квартира, та самая, куда шёл Сехун в прошлый раз. Она очень преобразилась за последний год. Он полностью перебрался в неё от родителей. Повсюду сверкающие гирлянды, которые, оказывается, так любит Сехун, высокая пушистая ёлка, украшенная в синем и серебристом цвете, самодельный венок из настоящей ели на входной двери и веточка омелы над аркой, что соединяет кухню и просторный зал. В квартире витает аромат ели, мандаринов и горячего шоколада. По ту сторону двери слышится звон ключей и дверной замок поворачивается, впуская кого-то внутрь. О тайком выглядывает из-за угла, наблюдая за тем, как Чанёль снимает шапку с головы и отряхивается от надоедливого снега, что так по-праздничному сыпет за окном. — Сехун~а… — позвал старший, пряча рюкзак, в котором лежит небольшая коробочка, которая предназначена хозяину квартиры, но получит которую только утром. — Я шоколада горячего хочу. — Хён, иди сюда, всё уже готово! Сегодня Рождество, ты что, забыл? — голос звучит с кухни, а значит, Пак сразу же направляется туда, но не успевает он переступить порог кухни, как к нему подлетает младший и тычет куда-то наверх. Чан поднимает голову и обнаруживает маленький букетик из зелёных веточек и красных ягод. Он прикрывает глаза и тихо смеётся, прижимая к себе Сехуна, что льнёт к нему, словно котёнок. — Конечно же не забыл, милый О Сехун. Разве я мог? Если бы не рождественское волшебство, я бы никогда не смог тебя вот так обнимать. Кажется, я должен сейчас тебя поцеловать? — красноволосый продолжает посмеиваться, показывая на веточку омелы над головами, а после склоняет голову, накрывая любимые губы своими. Вкус горячего шоколада и мяты — навек любимый аромат. Он смешивается с запахом привычного парфюма Чанёля, который так любит Сехун. Отстраняясь от брюнета, Чанёль берёт в руки кисть младшего и, поднеся к губам, оставляет нежный поцелуй на тыльной стороне ладони. Именно об этом мечтал Пак — касаться губами любимой кожи. — Интересно, а ты можешь представить свою жизнь без меня? — спрашивает Сехун, заводя Чанёля на кухню за руку. — Запросто. Только не хочу, — искренне отвечает Пак, беря кружку и отпивая горячий шоколад, на этот раз сделанный руками Сехуна. «Как бы я хотел, чтобы хотя бы одно сердце на земле загадало меня на Рождество.» Пак Чанёль.«Всю жизнь, каждое Рождество, я загадывал лишь одно сердце на земле, которое будет любить меня.» О Сехун.