Разные

Холодная жидкость обжигает горло. Даша пьет виски. Глубокими глотками, оставляя следы губ на идеально чистом стеклянном стакане. Даша Канаева, которая всегда была примером для всех, сейчас сидит на полу в кухне и пытается заглушить раны алкоголем. Душевные раны. Ей плохо. Да, ее окружают друзья, готовые помочь в трудную минуту, но ей сейчас чертовски плохо. Без него. Без заносчивого хозяина московского Eleonʼа, которого мысленно она называла павлином. Без мужчины, который так забавлял ее (в хорошем смысле) этим сербским акцентом… Без такого родного Паши. А не забываешь ли ты свое место, девочка? Он твой начальник. Кто ты такая, чтобы называть его просто по имени? Жена? Ха! Невеста? Смешно. Девушка? Опять мимо. Из глаз постепенно начинают течь слезы. Тихо всхлипываешь, делая еще один глоток. Тебе не хватит? Сама ведь виновата. Почему ты ему не рассказала про этот чертов миллион, про секретную операцию полицейских, про то, из-за чего не пришла к нему на свидание, в конце концов? Зачем всё скрыла?! Дура. Теперь жалеешь. Ну же, хватит реветь! Хватит пить! Бутылка уже наполовину пуста. Так и спиться не долго. И как ты только пьешь? Спортсменка ведь. Горько усмехаешься… Чему на этот раз? Своей беспомощности? Или опять вспоминаешь Павла Аркадьевича? Идиотка. Зря тратишь время. Иди к нему. Чего сидишь? Иди же! Поговори с ним, объяснись — станет легче. Сердцу больно, правда? А где было твое сердце, когда он ухаживал за тобой, пытался привлечь твое внимание? Почему оно молчало тогда? Почему не сжималось от боли каждый раз, когда он смотрел в твои глаза? Чертова ты льдышка. Знаешь, а ему ведь было больно… Ему было очень больно. Он умирал каждый раз изнутри, стоило ему просто взглянуть, как ты смеешься с подругой, улыбаешься этому Егору, мила со всеми. Со всеми кроме него. Павел самодоволен, заносчив, горделив и слишком избалован. Единственный сын покойных родителей, непутевый, но любимый племянник тети Элеоноры, которая благодаря деньгам и связям вытаскивала его, казалось, изо всех передряг. Что там было? Кажется, швейцарская полиция, тюрьма в Таиланде… И Паша никогда не был обделен вниманием противоположного пола — девушки вешаются на него, купившись на красивое лицо, хорошую фигуру и деньги. Зачем ты такому как он? Сколько раз ты задавала себе этот вопрос? Десятка два точно наберется. А варианты были самые разные: развлечение на одну ночь, собственно говоря, как и все его бывшие девушки; или же ему хотелось добиться тебя, такую неприступную. Что-то вроде того, как в детстве — пытаешься забрать себе самую красивую игрушку. Выбросишь, как только надоест. Вы ведь разные. Но все было проще. Гораздо проще. Он влюбился. А ты этого так и не поняла. Точно дура. Еще одна соленая слезинка скатилась по щеке. Канаева! Возьми себя в руки, наконец! Тыльной стороной ладони утираешь следы слез с лица и откладываешь уже пустой стакан в сторону. Молодец, давно пора. Карие глаза сверкнули опасной решительностью. Эй, ты что задумала? Быстро проходишь в коридор, надеваешь черные кеды и накидываешь сверху простой черной майки легкий летний жакет. Бросаешь взгляд на настенные часы. 01:23. Юля уже часа два как заснула. Аккуратно выскользнув за порог квартиры, тихо стараешься закрыть дверь. Получилось. Со всех ног мчишься туда. Достаешь телефон из заднего кармана джинсовых шорт и смотришь на экран. 02:00. Прибежала. Eleon встречает горящей неоновой вывеской. Не успеваешь опомниться, как ноги уже несут тебя на крышу здания. И как ты пробежала мимо охраны? А ты недооценивала себя, Канаева. 02:07. Уже на месте. А он сидит на краю, свесив ноги, и смотрит куда-то вдаль сквозь крыши небоскрёбов. Пытаешься успокоить биение сердца. Оно стучит как сумасшедшее. Знала же, где искать. Об этом месте он случайно обмолвился, когда ты убирала его номер. Случайно ли? Может, и так. А ты запомнила… Знаешь, о многом из того, что он рассказал тебе, никто не знает. Никто не знает, как ему было плохо после смерти родителей. Он же им таких гадостей наговорил… Никто не знает его любимое место, его любимый цвет. Никто кроме тебя. Походишь ближе и аккуратно дотрагиваешься до его плеча. — Паш… Мужчина вздрагивает и резко разворачивается, заглядывая в твои глаза. Дааа, так паршиво ты себя еще не чувствовала, Дашенька. А Паша молчит. Молчит, не произносит ни слова, но в глазах его застыл немой вопрос: зачем ты здесь? — Паш, можно с тобой поговорить? — голос дрожит, не слушается. Серб молча кивает на место рядом с собой и отворачивается. Не без опаски ты садишься, как и он, свесив ноги с края крыши. Молчишь, боясь произнести хоть звук. Слышны лишь звуки проезжающих мимо отеля машин, на которые вы смотрите сверху вниз. Его голос, вроде бы тихий, разрезает возникшую между вами тишину: — Чего хотела? А ты понимаешь, что еще чуть-чуть, — и расплачешься прямо перед ним. Будешь плакать, проклиная всех и вся, обвинять кого попало. А кого тебе обвинять? Ты одна виновата во всём. Глубоко вздыхаешь, молясь, чтобы голос не подвел. — Прости. Ну вот, сказала. Павел разворачивается, желая удостовериться в сказанном тобой. Быть уверенным, что все это — не игра воображения. — Что? Что ты сказала? — Прости меня. Серб непонимающе смотрит, будто спрашивая: за что простить? — Прости за всё. За мою грубость, за то, что считала тебя несерьёзным. За то, что боялась довериться. Молчит. А ты боишься произнести еще хоть слово. Боишься, потому что не знаешь, как он отреагирует. Боишься, потому что не хочешь причинить ему боль. Боишься…потому что любишь. Но ему плевать. Он не упрекнет тебя за недоверие, не накричит. Он просто притягивает тебя как можно ближе и впивается в твои губы поцелуем. Сладким. Долгожданным. Потому что так, черт возьми, и должно было быть. А потом вы всю ночь будете болтать о всякой ерунде и смотреть на звезды. Паша будет показывать Большую медведицу, а ты засмеешься, потому что он ткнул на созвездие Ориона. И у тебя не возникнет мысли, будто все это неправильно. Будто вы разные. Может быть утром, но не сейчас. Только не сейчас.