Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь. (c) Антуан де Сент-Экзюпери «Маленький принц»
Великобритания, Дувр, 1854 год
Она лежит на траве в саду. Вокруг темно и нет ни единой души. Ночь. Если мать ещё раз увидит её в такое время суток, то о походе на улицу вообще можно позабыть, не говоря уже о пудинге на десерт. Без пудинга ей жизнь не мила. Аннабет считает звёзды на тёмно-синем небе. Она умеет считать до тысячи, это она знает точно, но терпения не хватает. Вот уж правда. Да и как вообще можно посчитать все звёзды на небе? — Невозможно, — фыркает она в сотый раз, когда рядом с ней на землю приземляется немного худощавый мальчишка с потрёпанными чёрными волосами и зелеными, как море, глазами. — А вот и возможно! — ухмыляется он, и Аннабет убивает в себе желание всыпать ему по первое число, чтобы не спорил с ней. — Если считать каждый день по двадцать или пятьдесят, то всё получится! — не отступает друг. Джексон — это единственный ровесник, с которым Аннабет знакома больше, чем один вечер, с другими иначе быть не может. На вечерах, куда её частенько брала мать, Перси тоже бывал несколько раз, да и то, не больше десяти минут, потому что сбегал. Его привезли сюда на лето к кузену Грейсу, живущему с Аннабет по-соседству. В первый день их встречи он свалился с садовой яблони прямо перед ногами девочки. К счастью, была ночь, и её пунцовые щёки и искры смеха в глазах скрывала темнота. Джексон не стал подниматься с земли, сказав, что ему и тут прекрасно, ведь звёзды можно считать. И тогда Аннабет легла рядом с ним. Так и начался отсчет этих звёзд, который продолжался уже два месяца. — Эй, Воображала! Аннабет поджала губы — она терпеть не могла, когда он называл её этим глупым словечком. Он вообще раздражал её своим присутствием, но в то же время без него было пусто. Как будто у неё отняли что-то важное и жизненно необходимое. А разве друг — это не важное и жизненно необходимое? Хоть и такой разгильдяй, как Джексон, неизвестно как родившийся в богатой аристократической семье. — Что? — Аннабет поворачивает голову и смотрит в бирюзовые глаза друга. — Когда я уеду, ты будешь досчитывать звёзды? Аннабет вдруг стало невыносимо грустно от одной этой фразы. Она останется скоро вновь одна. К глазам подступили слёзы, и Аннабет запрокинула голову вверх, чтобы не расплакаться. «Слезы — это слабость» — Только если ты обещаешь вновь приехать, — натянуто улыбается она. — Обещаю, — тихо, но отчетливо говорит Перси и крепко сжимает её руку в своей. Она будет считать звёзды.***
В гостиную ровной походкой входит женщина средних лет и подходит к Аннабет, которая стоит тяжело дыша, и сжимая подол своего платья. Женщина презрительно фыркает и говорит с ужасным французским акцентом: — Мисс Чейз, верно? — обходит она вокруг неё, осматривая, как статуэтку. — Я — ваш новый учитель, миссис Доддз. Миссис Доддз смотрит сердито, гордо подняв подбородок, её строгое серое платье отглажено безупречно, нет ни единой помявшейся полоски ткани, чёрные волосы убраны в тугую причёску на затылке, осанка — ровная, а кожа немного бледноватая, во взгляде читается холод и небольшое презрение. Таких, как она, называют аристократками. Они ни в чём не смеют себе отказывать, этикет для них является превыше всего, и они гордятся своим родом, который чаще всего бывает знатным и известным. — Отныне вы будете изучать этику и учение более тщательно, чем раньше. Никаких забав и побегов на улицу, никаких лазаний по деревьям в саду в платье. Вы — будущая образованная леди, и должны ей стать. Аннабет успела насчитать двадцать звёзд.***
— Мисс Чейз, покажите, что у вас за спиной. Миссис Доддз сжимает губы в тонкую линию, хотя тоньше уже и некуда, её тёмно-карие глаза смотрят, словно пронзая насквозь, словно она точно знает обо всех тайнах, словно знакома с тобой уже давно, и ты не сможешь от неё ничего утаить. Аннабет всё ещё сжимает книгу в руке. Сжимает сильно, до побеления костяшек пальцев, как если бы эта книга была не просто книгой, а дорогой реликвией. По правде говоря, так это и было, по крайней мере для Аннабет эта книга — уж точно самая ценная, что есть в этом поместье. Хоть и глупо. Определённо глупо. — Аннабет, я ведь знаю, что вы — благоразумная леди и не будете заниматься не надлежащей вам глупостью, которая совсем вам не свойственна. — Аннабет, вы лишитесь прогулки, если сейчас же не отдадите то, что у вас за спиной, — говорит Доддз сквозь зубы, сцепляя пальцы в замок. — Ну же, Аннабет, — вновь повторяет миссис Доддз. — Отдайте мне книгу, в ней ведь нет ничего такого запретного, верно? «Конечно же, сейчас я тебе отдам, а ты потом всё матери расскажешь, да ещё и приукрасишь от себя» — подумала Аннабет. Чейз ничего не отвечает, мельком поглядывая в окно, на сад, где ещё недавно они с Пайпер довольно весело погуляли. — На неделю. Без мисс Маклин, — добавляет Доддз, словно читая мысли Аннабет, и её уголки губ дергаются вверх. Это уже слишком. Аннабет не собирается опять сидеть целую неделю дома, как затворница, перечитывая, уже вырученные наизусть любимые книги по архитектуре. Без разговоров с Пайпер. С её единственной подругой, которая у неё только есть. Скрепя сердцем, Аннабет наконец-то показывает миссис Доддз небольшую книгу в потрёпанном переплете и передаёт её в руки наставницы. Та берёт книгу в руки, усмехается своей гадкой улыбкой, которая так часто взбешивает Аннабет, и медленно, будто издеваясь, читает название: — «Ромео и Джульетта»… О чём же вы думаете, мисс Чейз? Какие нелепые мысли приходят в вашу ещё молодую голову? Вы не должны думать об этом, — тычет она пальцем на книгу. — Это всё ерунда для наивных глупеньких и жеманных дамочек, думающих только о том, как бы строить глазки мужчинам. Миссис Доддз подходит к камину, который расположен в центре стены. Аннабет отводит взгляд, чувствуя, как её накрывает стыд и злость одновременно. — Вы должны помнить о вашем будущем, мисс Чейз, о поместье вашей матушки, о том, как им управлять. Мужчины! — повышает она голос. — Кто они? Продолжатели рода? Только это и умеют! Настоящая сила сосредоточена только и только в руках женщин. Вспомните о Королеве Анне, какова была она независима? Лучший авторитет сейчас для вас. Наставница бросает книгу в камин. Бумага тлеет, огонь пылает, всё разгораясь и разгораясь. Последняя искра надежды угасает внутри Аннабет вместе с этой книгой, сгорающей в огне. — И чтобы больше я не видела вот такого, — миссис Доддз указывает на камин. — Иначе вам точно не избежать наказания от мадам. А теперь ступайте к себе в комнату. Вас ждет наказание на один день. В этот раз вам повезло, Аннабет, я, так и быть, не расскажу об этом мадам. Аннабет молча кивнула, уходя из гостиной, а дверь закрыла тихо и бесшумно, с силой преодолевая желание как следует хлопнуть ей об косяк. Но воспитание. Это чёртово воспитание не позволяет ей вести себя так, и поэтому она спокойно идёт в свою комнату на второй этаж, мысленно ругаясь на ненавистном ей французском. Её комната обставлена в тёплых тонах. Огромная кровать стоит посередине, напротив — туалетный столик со всякими средствами ухода за собой, которыми она совсем не пользуется, около стены небольшой шкаф с книгами, стоящий тут только благодаря требованиям Аннабет. Комната светла также благодаря огромному балкону, где мисс Чейз любит частенько скрываться от противной миссис Доддз. Аннабет подошла к книжным полкам и с тоской посмотрела на них. Теперь ни одного произведения о любви, впрочем, как и всегда. Такой литературы у них в доме не было никогда. А откуда ей взяться, если мадам Чейз, она же мать, относится к мужчинам, как к ненужным созданиям природы, «ведь без них человечеству было бы гораздо лучше». Именно поэтому Аннабет не знакома ни с одним юношей своего возраста. Именно поэтому у неё есть только одна единственная подруга-соседка — Пайпер Маклин. Именно поэтому Аннабет даже понятия не имеет, что такое любовь. Нет, она, конечно, может дать этому слову точное определение, которое прочитала в толковом словаре, но ей хочется почувствовать это на себе, понять, влюбиться, в конце-то концов, в первый раз за все свои шестнадцать лет. Книгу не так жаль. Она, если честно сказать, показалась Аннабет немного глуповатой уже на середине, какая-то не настоящая, не правдивая. Но в целом подойдёт для кругозора. Не всё же слушать щебетания Пайпер о её светловолосом и голубоглазом возлюбленном? Если бы не эта чертова фишка её матери, которую можно назвать не иначе как дуростью, Аннабет бы уже давно жила в другом имении, с мужем, с детьми, со всеми прелестями обычной семейной жизни. А может, ей нужно было просто уехать с отцом за границу? Там бы за ней точно никто не присматривал, никто бы не твердил ей о манерах и этикете, о культуре и будущем, о том, о чём так любит говорить противная миссис Доддз.***
До вечера Аннабет просидела над книгами, в сотый раз перечитываю любимую «Историю Архитектуры». К удивлению девушки, ужинать её отправили в гостиную, а не как обычно, во время наказаний — приносили еду в комнату. Однако это было даже хуже. Аннабет с ужасом представила себе прожигающий насквозь взгляд матери, взгляд её серых глаз. Такое не может не напугать. Аннабет держится за столом спокойно, как и всегда. «Лишь бы не молчала» — проскальзывает мысль в её голове, когда она украдкой смотрит на мать. Та словно читает её мысли. — Ты читала книгу, верно? — ровным голосом спрашивает мадам Чейз. Аннабет отрывает взгляд от курицы, которую медленно терзала вилкой, представляя на её месте миссис Доддз. — Да, — коротко отвечает она. — О чём же она? — даже не пытается скрывать свой интерес мадам Чейз. — О глупостях, — просто отвечает Аннабет, уже заранее придумав, что будет врать. — Такой бездарности я уже давно не читала. Всё было слишком неправдоподобно и сумбурно. Проще говоря, это бред, мам, не достойный стоять на моей книжной полке. Зря я одолжила эту книгу у Пайпер. Афина молча улыбалась, пока Аннабет несла ей эту полупридуманную чушь, мысленно гладя себя по головке. А то, как миссис Доддз поджимает свои тонкие губы, заставляло её ликовать. Что-что, а вот врать с серьёзным видом Аннабет умеет прекрасно. Вечер прошёл неожиданно тихо, без визитов мисс Трейт, которая до полуночи может спорить с Афиной «о жизни». Впрочем, к Афине все приходят только для двух дел: либо попросить совета, либо поспорить. Второе происходит намного чаще. Однако, крупногрудая мадам не заставила себя ждать, заявившись к половине одиннадцатого, отчего Аннабет сразу же бросилась к себе в комнату, дабы не стать темой для разговора. — Аннабет у вас просто прелесть, — послышался звонкий голос за стеной. Аннабет захотелось удариться головой об стенку — не надо было вообще показываться на глаза этой мымре. — Я слышала, что к Грейсам приехал племянник, представляете? Афина, видели бы вы его! Красавец, высокий… Аннабет захлопнула дверь. Сейчас начнется. Сначала разговор будет тихий, после голоса повысятся, потом начнут кричать друг на друга, а затем и извиняться. Такие разговоры могут длиться до рассвета. Девушка проходит на балкон и закрывает дверь, дабы не быть замеченной чересчур бдительной миссис Доддз. Два метра, не так уж и много. Если Аннабет сидит дома, это вовсе не значит, что она чего-то не умеет, нет. Она и по деревьям может прекрасно лазать, когда очень сильно захочет. А сбежать в садовую беседку ночью из комнаты, которая находится на втором этаже, для неё уже норма. В саду слышно лишь стрекотание сверчков, да лёгкий ветер треплет волосы. Ночью прохладно, не то, что днем, ужасная духота и пекло, и солнечные лучи, слепящие глаза. Аннабет больше нравится ночь. Сейчас так же светло из-за луны, а звёзды… На звёзды она может смотреть вечно. Что она, собственно говоря, и будет сейчас делать. В чистом, новом платье, Аннабет Чейз, дочь из аристократической семьи, лежит на прохладной июльской траве. Кому расскажешь, не поверят. Из дома слышатся голоса матери и мисс Трейт. Что ж, они уже успели перейти на вторую стадию своих разговоров. Рядом раздаётся шорох, на который Аннабет не обращает внимания, привыкла к местной «живности». Но через несколько секунд кто-то очень удачно спотыкается о её ноги и, отчаянно ругаясь, падает на неё, придавив всем телом. Аннабет вскрикивает, пытаясь подняться. Что ещё за ерунда такая? В нос ударяет запах моря, хотя до него как до Нового Света. На шее чувствуется тёплое дыхание. Незнакомец, всё ещё бросая нецензурными словами, наконец поднимается, дав Аннабет сделать глоток воздуха. В свете луны видны кое-какие очертания. Это, определённо, юноша, немного худой, но в целом, довольно высокий. Его чёрные волосы растрепаны, а вот лица Аннабет не увидела. Ничего, она и без этого может сказать ему всё, что думает. Парень говорит какие-то слова извинения, проходящие мимо ушей Аннабет. — Ты что тут делаешь? — резко перебивает она его, вскакивая с земли. — Как ты сюда попал? Вор? Я сейчас же позову сторожа! И ей нагло закрыли рот рукой. — Тише, — прошептал незнакомец над ухом хриплым голосом. — Иначе из дома сейчас вылетит твоя любимая миссис Доддз и растерзает нас обоих в клочья, тебе же этого не надо, верно? Аннабет с трудом сдерживает себя, чтобы не закричать на этого наглого противного мальчишку. Но сдерживается, потому что он, чёрт возьми, прав. Не хватало ей ещё слушать посредине ночи вопли миссис Доддз. — Я — Перси, помнишь? — юноша просто протягивает руку, в который раз игнорируя правила этикета. «Интересно, он вообще знает, что ему положено поцеловать мне руку». Она хочет его ударить, хотя его поведение её чем-то смешит. Редко повстречаешь таких аристократов-балбесов в Дувре. И тут её словно мешком муки по голове огрели. Она приближается к юноше и всматривается в его лицо. Он ни капли не изменился, если не считать того, что стал намного выше её, чуть ли ни на целую голову, шире в плечах, и у него, наверное, неплохая фигура. Но всё те же глаза, наполненные морем и искрящиеся смехом, та же ухмылка, растрёпанные волосы. Это всё тот же Перси. Её Перси. — Сколько звёзд насчитала? — ухмыляется Джексон. Аннабет вспыхивает и со всей силы ударяет ему кулаком в живот. Джексона, видимо, озаряет вспышка боли, и он сгибается пополам, осыпая Аннабет немыслимыми ругательствами. «Чейз, где твои прекрасные и превосходные манеры?» — Ну, здравствуй, — улыбается Аннабет. — Удары у тебя не изменились, — шипит Перси, всё ещё держась за живот. — А что ты тут делаешь? В это время суток, когда твоя надзирательница не отходит от тебя ни на шаг? Аннабет чувствует всеми фибрами души, что этот индюк ухмыляется. Она, прочитав неведомое количество книг, не знает, что ему сказать. Ей просто хочется придушить его. — Четыре года, — говорит она сквозь зубы. — Четыре года. Она тычет пальцем в грудь Джексона, подавляя желание схватить его за ворот рубашки, и хорошенько так встряхнуть. А Перси лишь усмехается и аккуратно схватывает Аннабет за запястья, отчего её щёки покрываются румянцем. — Ты же должна была посчитать все звёзды, верно? Внутри Аннабет тает комок гнева, от одной только фразы Джексона и она смеётся лёгко, так как не смеялась уже четыре года. А потом они лежат на траве, так же, как и в далеком детстве, и теперь уже Аннабет доказывает Перси, что звёзды можно сосчитать, а не наоборот. Ей совсем не хочется уходить, она готова проваляться вот здесь до рассвета. Джексон крепко держит Аннабет за руку, не давая уйти. — Мне пора, — прерывает она несколько минутную тишина. — Ладно, хорошо, — Перси аккуратно отпускает её руку. И она вскакивает с травы и идёт к дому. — Ты выйдешь сюда завтра? Его вопрос заставляет Аннабет обернуться. — Зачем? — глупо спрашивает она. — Просто скажи, придёшь или нет? — на губах Джексона играет красивая улыбка. Аннабет смотрит на него с минуту, словно впитывая в свою голову его лицо. — Да, — коротко отвечает она и убегает в сторону дома, не оглядываясь. Тихо и бесшумно заходит в дом, проскальзывает мимо гостиной, где оживлённо беседуют мисс Трейт и мать, и поднимается к себе в комнату, закрывая дверь. К её щекам приливает краска, а сердце бешено стучит, словно она бежала несколько миль, не останавливаясь. Ей это не нравится. Ей это совсем не нравится. Это совсем не так, как описывают в этих глупых книжках о любви. Это совсем не так, как в разговорах Пайпер. Это странно. Это совсем по-другому.***
— Аннабет, ты меня вообще слушаешь? Девушка резко поднимает глаза на миссис Доддз. Разумеется, она её не слушала, честно говоря, даже не пыталась. Что нового может сказать ей эта мадам? Она слышала эти слова уже тысячу раз. — Конечно, — убедительно кивает головой девушка. Снова врёт. Скоро это войдёт в привычку. — Ладно, можешь идти, — устало говорит миссис Доддз, указывая в сторону двери. Видимо ей самой уже надоело каждый день читать нотации. — Ты сегодня какая-то невнимательная, — сказала миссис Доддз, обернувшись у двери. — Не выспалась? — Да. — Поднимись к себе и отдохни, сегодня у нас вечером должны быть гости. «Этого ещё не хватало» Миссис Доддз молча уходит, прикрыв за собой дверь. Аннабет сказала правду: она действительно не выспалась. Всю ночь ей снилось, как она лежит в саду на траве, смотря на миллиарды звёзд, и её крепко держит за руку зеленоглазый юноша с взлохмаченными черными волосами. И они смеются. Смеются над какой-то ерундой, которую произнёс Джексон. С того дня, когда она впервые увидела Джексона, прошло совсем немного (ну да, месяц — не совсем большой срок), а она уже ведет себя, как… Как самая обычная влюбленная дурочка. Как? Вот как она, та, кто думала, что любовь — это выдумка, написанная авторами со слишком богатой фантазией, могла просто взять и влюбиться в какого-то там мальчишку из прошлого? Каждый день, что она выходит ночью в сад, она была с Перси. Каждый день они разговаривают о какой-то чепухе, которая стоит ниже всего этого, что так любит её мать. Каждый день она с трепетом ждёт наступления темноты, лишь бы поскорее встретиться со взглядом глаз цвета морской волны. Ей, кажется, весь день виделся только один Джексон. В парке, где они гуляли с Пайпер, она заметила в дали чёрную макушку. А Маклин, как назло, говорила только о нём. Если кто-то думает, что она не пойдёт ночью в сад, глубоко ошибается. Она пойдёт. Она не сможет упустить такую возможность.***
Вечер приближался словно нарочно быстро. Аннабет это не только не нравилось, но и пугало. Пугало поведение её матери. Стол был украшен слишком изыскано, даже для такой богатой семьи, как их. Мать была одета слишком красиво, если же не роскошно, и всё нервничала, что редко можно заметить. А миссис Доддз, та самая несгибаемая миссис Доддз, ходила из угла в угол, бормоча что-то себе под нос. Окончательно ужаснуло Аннабет то, что ей поручили одеться в то самое платье, которое было слишком пафосным. Все было «слишком» для обычного приёма гостей. В голову Аннабет то и дело подкрадывались не совсем хорошие сомнения. Всё стало на свои места, когда в дом вошёл высокий статный мужчина с гладкими уложенными чёрными волосами, в бордовом камзоле. Следом за ним вошёл высокий худой юноша со соломенными волосами и немного сгорбленной спиной. Наигранная улыбка матери, великолепие одежды, дорогие закуски, все это похоже на… «О, нет!» — промелькнуло в голове у Аннабет, и она бросила испуганный взгляд на миссис Доддз. Та будто бы и не заметила её. Она медленно, оттягивая время разрезала ножом куриную грудку, представляя теперь на её месте не миссис Доддз, как бывает обычно, а юношу, сидящего напротив неё, и представившегося себя как Октавиана. Аннабет ненавидит такие вечера, когда все за столом ведут себя так неестественно, что хочется сбежать. Все эти разговоры о культуре и французских книгах. На подобных вечерах она не была уже давно, а от общения с Джексоном осталась какая-то часть, которая никак не хочет покидать разум Аннабет. Она терпит. Терпит жеманные фразы худощавого и совсем не смешные шутки его отца, терпит восхваления о том, «какой Окташа молодец», терпит щедрость и ненастоящую доброту миссис Доддз, терпит неискренний смех матери. Терпит только для того, чтобы дождаться ночи. Чтобы вновь считать звёзды.***
…Она слышит тихие шаги и шелест травы, но не поднимается с земли. Ещё чего! Он пришёл, значит ему больше всего и надо. Аннабет не звала его сюда. Хотя нет, как раз-таки и звала. Вчера. — Ты сегодня что-то припозднилась, — Джексон по обыкновению усмехается и ложится рядом на траву. — Ну, и как прошёл вечер? Аннабет вопросительно поднимает брови. — Ты откуда знаешь? — Тебе пора привыкнуть, что мне известно здесь все и обо всех, несмотря на то, что я нахожусь здесь не больше месяца. Не больше месяца. Сейчас лето, а потом… Что потом? Лето закончится и наступит осень. И он уедет, может даже раньше, чем на листе календаря появится «Сентябрь». А что будет с ней? Она останется в Дувре в компании с миссис Доддз и Октавиана. Аннабет передёрнуло. «Нет, лучше не загадывать» А что будет с ними? — Эй, ты вообще меня слышала? — Перси толкает её в плечо. — Я спрашиваю: как прошёл вечер! — Ужасно, — Аннабет сморщилась. — Из-за твоего присутствия я совсем отвыкла от своего обычного общества. — То есть от жеманных индюков в париках? — фыркнул Джексон. Аннабет рассмеялась и толкнула его в плечо. Джексон мигом проснулся и схватил её крепко за руки, не давая ей вновь наносить удары. Она, знающая языки и точные науки, прочитавшая множество научных книг, совершенно не понимала, как Джексон, выросший в почти (не совсем) такой же семье, как и Аннабет, может быть таким простым в общении, словно пришёл со двора. Хотя и Аннабет выглядит за пределами дома по-другому, кто знает, как ведёт себя Перси в поместье Грейсов. Пайпер знает. — О чём задумалась, Воображала? Джексон смотрел на неё сверху своими аквамариновыми глазами, в которых отражался отблески звёзд. Ей казалось, что она видит в его глазах множество звёзд, хотя они больше напоминали ей море. — Я, в отличие от некоторых, могу думать тем, что заложено в моей голове. На небе мерцают тысячи звёзд, принадлежавших только им двоим.***
— Ты мне веришь? Аннабет замешкалась, смотря на протянутую ладонь в свете луны. Она ему доверяет, это так. Он знает о ней больше, чем кто-либо другой. Она кладёт свою руку в его, и Перси её крепко сжимает и выводит Аннабет куда-то за пределы поместья Чейзов. Они идут в темноте по дороге, а затем сворачивают куда-то, в сторону леса. Ветки царапают лицо, под ногами слышен шелест листьев. Ей кажется эта тропа знакомой, а шум воды точно доказывает её мысли. — Куда ты меня привёл, Рыбьи Мозги? — спрашивает Аннабет, подозрительно сощурившись. Он всё ещё держит её за руку, теперь медленно переплетая пальцы. К щекам Аннабет приливает краска, но она крепко сжимает его руку. И слышит усмешку. Иногда ей хочется огреть его чем-то тяжёлым по голове. — Смотри, — он указывает куда-то в сторону, и Аннабет со стыдом понимает, что всё это время смотрела только на Перси. Белый свет луны отражался в прозрачной воде реки, у которой они стояли, на небе горели миллиарды звёзд. Всё здесь казалось каким-то необычным и волшебным: журчание воды, шелест листьев на деревьях, стрекотание кузнечиков в траве. Теперь она точно знает, что была здесь. Но не одна, а с Пайпер, несколько недель назад. Днём берег озаряет яркое солнце, от которого можно спрятаться в жару в тени деревьев. — Красиво, да? Это непривычно, слышать от Джексона, как он восхищается чем-то. Обычно он обходится словечком, вроде «здорово» или же просто кивает головой, когда она спрашивает его о красоте чего-то, а чаще всего высказывает своё отрицательное мнение, которое не обходится без ругательств. — Да. Она улыбается в ответ на его улыбку, потому что привыкла это делать. Перси переплетается пальцы их рук и прижимается своим лбом к её так близко, что лицо Аннабет опаляет его горячее дыхание. Щёки Чейз налились краской, но этого не видно даже в свете луны. Перси закрывает глаза, и она повторяет действие за ним. Словно так и должно быть. Она видит миллиарды звёзд, смотря вместе с ним в небо. Последний день перед его отъездом.***
Аннабет ходит из угла в угол, меря шагами комнату, уже около часа. Как если бы ей предстоял сложный выбор, или же, происходило что-то не очень хорошее с её близкими, или же она просто, как обычно, думала, напрягала все свои извилины. Минутная стрелка часов медленно приближалась к двенадцати. Ещё двадцать минут, и пробьёт восьмой час. В её голове который раз мелькает вопрос: «Зачем? Зачем он выбрал такой поздний час отъезда?» Чтобы специально потравить её? Мог бы уехать рано утром, когда она спит и знать не знает о его отъезде. Аннабет перебирает книги в руках, нервно, бегая глазами по знакомым страницам и не видя букв. Она видит перед собой только глаза. Зелёные, как море, глаза, которые так и тянут её вниз, на дно. Книга летит в сторону, а Аннабет, яростно вскрикнув, резко, со злостью открывает дверь балкона. Свежий воздух отрезвляет её, лёгкий ветер треплет волосы. Но руки у неё всё равно дрожат, и желание закричать только усиливается. Как же она быстро докатилась до такого состояния. Где та Аннабет Чейз, которая всегда сохраняла спокойствие при любых ситуациях, хладнокровно отводя взгляд? Или же, в приступе гнева, просто молча уходила в свою комнату и прижималась к стене, до боли, до крови сжимая кулаки? Где она? Та Аннабет Чейз утонула в омуте аквамариновых глаз, потерялась, глядя на лохматые чёрные волосы, пропала, переплетая пальцы с крепкой ладонью. Ей хочется вновь лежать на траве и смотреть на бесчисленные звёзды. И не одной, как это было раньше, а рядом с Перси, с её Рыбьими Мозгами. Ей хочется снова смеяться над глупыми и одновременно забавными шутками, бежать куда-то далеко в лес, по дороге, не заботясь о том, как бы не испачкалось её платье, плеваться косточками от вишни прямо в лицо, не думая о манерах, как раньше. И она не хочет, чтобы всё было так, как раньше. Часы пробивают восемь раз. Необдуманное до конца решение приходит само собой.***
Лунный свет освещает тёмную неровную дорогу. Аннабет бежит быстро, то и дело спотыкаясь о подол длинного платья. Как же ей хочется сейчас порвать его до колен! Но она бежит. Бежит, проклиная все на свете. Вот уже виден дом Грейсов и карета, стоящая у ворот. И он. Аннабет резко останавливается, и от этого, или же от непривычки так быстро бегать, в её бок пронзается острая боль. Зачем, спрашивается, она встала, как вкопанная, если до её цели осталось как минимум двадцать футов? «Потому что ты — дура!» — ругает она себя. «Влюблённая дура, Чейз!» Аннабет идет медленным шагом, затем ускоряется и вновь бежит. Джексон подходит к карете, вглядывается в темноту и замечает её. Он смотрит на неё по начала недоуменно, а затем со своей привычной усмешкой, которую она так любит. Она буквально налетает на Джексона, отчего тот чуть ли не теряет равновесие, но обнимает руками её за талию. И Аннабет впивается поцелуем в его губы, притягивает Перси ещё ближе. Это не совсем так, как в книгах, и не так, как в рассказах Пайпер. Она не чувствует никаких бабочек в животе, озарения, вспышек. Её как будто окунули в горячую лаву и она задыхается там. Но в то же время ей кажется это правильным. Это то, что должно быть. Быть с ним. Аннабет отстраняется и легко смеётся, встречаясь с зелеными глазами. — Ты со мной? — спрашивает он, кивая на карету. Аннабет думает о том, как будет вопить миссис Доддз, когда увидит на столе в её комнате записку, как сморщит лицо мать, когда она прочитает ровно написанный текст, как будет лепетать Пайпер, когда до неё дойдёт приятная новость. Она кивает с улыбкой, крепко держа за руку Перси. — Мы же должны сосчитать все звёзды во вселенной?