Hankonia

      Они вернулись в средневековье.       Главным источником света было солнце. Главным транспортом — лошади и телеги. Главной заботой человека — выжить. Выжить в эти сутки — не посадить грязную занозу, схватившись неаккуратно за необструганную ручку лопаты, не отравиться недоготовленной на плохом огне пищей, не нарваться на стаю диких собак, что бродят кругом человеческих поселений. Выжить в этот месяц — не слечь с воспалением лёгких от постоянного охлаждения, и холерой или брюшным тифом — от невозможности очистить питьевую воду. Выжить в этот год — не умереть зимой от голода из-за неурожая осенью, не замёрзнуть насмерть в лютый мороз из-за погасшей ночью печи. Всё это не казалось проблемой ещё пятнадцать лет назад, но кривая истории, ведомая естественными процессами и ускоренная рукою разрушителя, последние года стремительно шла вниз, к оси координат, за которой человечество ждали ужасы средневековья. А потом она эту ось пересекла.       И тогда жители Атлантиды покинули своё убежище.       Хэнк не сразу смог добраться до пустующих зданий, что некогда были его заводом. Машина не способна была теперь пройти там, где раньше находилась скоростная магистраль. Дожди и морозы разрушили целостность покрытия, раздробили асфальт на отдельные плиты, и те неровно уходили в землю, покрываемые травой, порослью мелкого кустарника и упавшими после бурь деревьями. Даже расчистив всё, пришлось бы прокладывать дорогу заново. Но он сделал это — так быстро, как только смог.       Риарден точно знал, что после их возвращения из Долины он хочет не просто снова начать производство, но вернуть к жизни оставленное ранее грабителям. Он не боялся того, что должен был увидеть, но когда смог, наконец, раскрыть заржавевшие двери в плавильню, испытал страшное опустошающее чувство. Дагни плакала, смотря на занесенные снегом железнодорожные пути с покрытыми трещинами рельсами, разворованными болтами и снятыми на растопку шпалами — хоть и была настроена более чем решительно. Медленно бродя по цехам, где в его отсутствие не раз побывали мародеры, Риарден как никто понимал её чувства. Ему хотелось упасть на колени, вцепиться руками в волосы и закричать, завопить во весь голос, потому что наличие сталелитейного производства там, в Долине, не являлось облегчением сейчас — как не было бы облегчением для матери, стоящей у могилы одного своего ребёнка, наличие второго.       Он расчищал помещения вместе с разнорабочими, нанятыми среди местных, что впервые за несколько лет получили возможность получать за свой труд не просто шанс на выживание, но оплату и возможность что-то купить. Работы велись круглыми сутками, посменно: разбирался лом, демонтировалось и выбрасывалось пришедшее в негодность оборудование, перебирались остатки инструментов, восстанавливались печи. По прошествию двух недель бывший и будущий «Риарден Стилл» перестал походить на брошенное здание, и на места, где ещё недавно валялись кучи строительного мусора, у Сэндерса уже были заказаны станки и машины — все они должны были прийти через три с половиной месяца. За это время предстояло сделать ещё многое — восстановить оборванные линии электропередач, наладить водопровод, отопление, набрать работников из самых толковых.       К тому моменту от первого впечатления разрухи, несмотря на то, что работа не была закончена и наполовину, не осталось и следа — Хэнк снова чувствовал себя хозяином положения: не безутешной жертвой грабежа, но вдохновлённым реставратором, — и пребывал в полной поглощенности своей работой. Он не связывался ни с кем кроме как по делу, не интересовался судьбой оставленной им семьи, и не покидал завод даже ночью, как верный служащий собственноручно возведенного уже дважды храма, — он даже спал в своём кабинете, на матраце, брошенном в том месте, где когда-то стоял хороший диван, после ухода Риардена отправленный местными в печь первой же зимой. И даже воспоминания о прошлом, теперь навсегда исчезнувшем, почти перестали посещать его, лишь изредка давая о себе знать мыслями, не несущими с собой никаких эмоций — «Здесь я с Дагни вместе смотрел на плавильни», «Через эти двери я внёс уже мертвое тело Кормилицы, в этой комнате я его оставил», «Здесь я отказал брату в работе» — много мелких хороших и плохих отголосков прошлого вспыхивали и гасли, но один возвращался неизменно: каждый раз при обходе печей, когда Хэнк проходил мимо той самой, со следом от прорыва раскаленной стали. Короткая и тихая фраза «Вы спасли мне жизнь», полное печали лицо и тёплые руки, на которых он, Хэнк, дезинфицирует и заклеивает пластырями раны. И в такие моменты Риарден ощущал щемящую тоску.       «Я очень давно не видел Франсиско» — подумал он однажды, проваливаясь в сон уже глубокой ночью, а на следующий день понял, что «очень давно» — это около трёх с половиной недель. На посадочной полосе в Нью-Йорке, где приземлился самолёт из Долины, они пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны: Хэнк отправился сюда, на «Риарден Стилл», Франсиско Д’Анкония — на месторождения меди, что приметил ещё до Забастовки.       — Почему ты не хочешь попытаться восстановить обрушенные шахты? — спросил его Риарден однажды, ещё в Долине. Франсиско тогда только рассмеялся:       — Для этого мне пришлось бы отмотать время назад и порядочно сэкономить на взрывчатке.       Он действительно умел оставлять позади навсегда утерянное.       После двух месяцев восстановительных работ Хэнк всё же покинул ненадолго «Риарден Стилл». Он провёл в Нью-Йорке несколько дней, заключая необходимые сделки и договорённости, и несколько вечеров, занимаясь отчаянными и безрезультатными поисками. Франсиско в городе не было — это он узнал сразу по прибытию, но продолжал смутно надеяться на встречу. Риарден снова, как несколько лет назад, чувствовал то нервное, колкое, глухое ощущение, что заставляло его бегать за любыми возможностями узнать о Д’Анкония хоть что-то кроме того, что он занимается разработкой шахты в одном из южных штатов.       — Он был здесь две недели назад — мы договорились о восстановлении южной ветки в следующие четыре месяца.       — Мистер Д’Анкония недавно набирал здесь обслуживающий персонал, но, насколько мне известно, на данный момент его уже нет в городе.       — Он заказал у меня партию буров не более чем десять дней назад.       — Частный самолёт «Д’Анкония Коппер» простоял в нашем аэропорту трое с половиной суток в начале позапрошлой недели.       Оживающий от средневекового ужаса город, где в большинстве районов снова появилась такая считавшаяся ушедшей в прошлое роскошь, как электричество, Риарден покинул в невероятно мрачном настроении. В случае неудачи он надеялся позвонить Франсиско по межгороду, но справившись о номере, узнал, что в местах, где он сейчас работает, ещё не восстановлена связь, а точного адреса ему никто не называл из «конфиденциальности», о которой просил сам Франсиско.       Всё, что Риарден знал точно — если с Франсиско нельзя связаться, то лишь потому, что он этого не хочет.

***

      В Долине они сильно сблизились. Само появление в ней Риардена заметно курировалось Франсиско, о чем первый сразу не догадывался — не с чем и некогда было сравнивать. Обычно все прибывавшие проводили свою первую ночь в доме Голта, но Д’Анкония вызвался сам принять его, чем нарушал устоявшуюся традицию. Джон был удивлён, но не стал возражать и предложил Риардену выбрать самому. И он выбрал — после длительной, за полночь продлившейся беседы с Голтом, Хэнк и Франсиско покинули его дом и пешком направились через Долину.       Поначалу они молчали — Риарден покорно следовал за спутником, полностью погруженный в свои мысли. Он испытывал гамму самых разнообразных эмоций: ощущение чуда, случившегося наяву, смешивалось с горечью утраты; восхищение этим местом, где лучшие из лучших создали свою маленькую утопию, и переживание за Дагни, оставшуюся в антиутопии, периодично сменяли друг друга. Но было то, что оставалось неизменным — счастье освобождения и благоговейное доверие к человеку, который привёл его в эту долину и сейчас идёт рядом с ним, едва заметно улыбаясь. И только тогда Хэнк в полной мере осознал, что Франсиско никогда не был тем, за кого выдавал себя во внешнем мире, что в нём не было решительно ничего от образа безответственного и расточительного плэйбоя, что он создал для себя как маскировку. Риардену всё это не раз давали понять действиями, поступками, прямыми словами и монологами, и он сам подсознательно чувствовал это приводящее в замешательство несоответствие с самой первой их встречи, но собрать всю эту информацию вместе и сформулировать мысль он смог только сейчас. Он вновь вспомнил тот разговор в отеле «Уэйн-Фолкленд», забытый, затёртый ворохом событий.       Это осознание вытеснило почти все прочие чувства — и некоторое время Риарден просто счастливо смотрел на тёмное беззвездное небо на своей головой, предаваясь переполнившему его ощущению сказочности происходящего. Всё было хорошо. Всё было замечательно.       А потом из него посыпались вопросы. Один за другим — Когда? Как? Откуда он знаком с Голтом, почему оставил Дагни, как разорял «Д’Анкония Коппер», кого ещё он проводил сюда, в эту долину…       — Никого, — ответил Франсиско, чем ввёл Риардена в недоумение, — этим занимался Джон. Моей задачей было только разрушение «Д’Анкония Коппер» и разорение всех её акционеров — но я вызвался вести тебя.       — Но я думал, что ты пришел туда уже с этой целью… Но если нет, то зачем?       — Я просто завсегдатай вечеринок, — пожал плечами Франсиско, — Тогда я ещё не знал, что захочу отнять у Джона часть его обязанностей: моей целью было познакомиться с тобой и железно убедиться в том, что ты действительно один из нас, а после не пересекаться — по крайней мере, во внешнем мире. И в конце к тебе должен был прийти Джон, как и ко всем остальным. Но я решил, что эта победа будет моей.       Они шли в полутьме. Селение осталось позади, но его свет ещё достигал дороги под их ногами. Риарден больше не спрашивал его о себе, больше интересуясь долиной и её жителями.       Когда они добрались до дома Франсиско, Хэнк надеялся услышать ещё очень многое от него, но тот перенёс все разговоры на завтра — мягко, но непреклонно. В ночной тишине Хэнк лежал в заранее подготовленной комнате для гостей и думал, как быстро всё произошло сегодня. Он был в «Риарден Стилл» меньше суток назад, но ощущение было таким, будто прошла, по крайней мере, неделя. Коснувшись головы, он убедился, что место ушиба всё ещё саднило; на одежде, которая лежала сейчас на стуле у кровати, всё ещё были пятна крови Кормилицы. За считанные часы мир изменился настолько, что сознание разделило существование Хэнка на «до» и «после», и то, что было «ДО», уже начало предаваться забвению.       «Дагни!» — вдруг вспомнил Хэнк, моментально вскочив с кровати. Память о том, что он чувствовал, когда узнал, что она разбилась, не позволила ему оставаться на месте. Конечно, она наверняка поймёт, куда он делся, но мысль о том, что Дагни может хотя бы на секунду, хотя бы в половину, в четверть ощутить на себе это, приводила его в ужас. Бездействовать Риарден был не в силах — натянув обратно брюки и рубашку, он выскочил за дверь, надеясь, что Франсиско ещё не спит. Постучав к нему и услышав негромкое «Входи», он открыл дверь и шагнул в комнату. Д’Анкония сидел в пижаме за столом, освещаемом тусклой лампой, и что-то чертил на листе бумаги — когда его покой был нарушен, он отложил карандаш и повернулся ко входу.       — Мне нужно как-нибудь связаться с Дагни, — заявил с порога Хэнк.       Франсиско резко поднялся. В глазах у него было какое-то смутное сожаление.       — Я бы тоже очень хотел сообщить ей о том, что ты здесь! — вздохнул он, — Но Джон не позволит тебе этого сделать.       Хэнк прикрыл за собой дверь — сам того не поняв, этим он обозначил свою решимость добиться как минимум разговора с Голтом завтра утром. Франсиско продолжал, буквально метаясь по комнате:       — Когда Дагни оказалась здесь, я пытался попросить его о том, чтобы сообщить тебе, но он отказал мне; это было удивительно, потому что раньше он позволял вновь прибывшим отправить одно сообщение родственникам, с условием, что оно не будет содержать ничего, что может нас выдать, — он остановился напротив Хэнка. — Я понимаю, что он прав, что ошибка сейчас может стоить всего, и всё-таки это было жестоко по отношению… — Д’Анкония замолчал, не договорив, и лицо его погрустнело.       Хэнк невольно улыбнулся. Франсиско защищал его не только от нападений.       — Тогда я хочу поговорить с ним завтра ещё раз, — сказал Риарден, глядя прямо глаза собеседнику.       Франсиско задумался на секунду, а потом покачал головой и медленно проговорил:       — Не нужно. Я сам передам ей твоё сообщение.       Удивление написано на лице Хэнка, и теперь улыбается уже его собеседник.       — Мне не важно, разрешит он мне это или нет. Что ты хочешь ей написать?       Риарден задумался.       — Я… Можно мне лист бумаги и ручку?       — Я всё равно буду вынужден проверить содержание твоей записки, Хэнк.       Получив в ответ короткий кивок, Франсиско провёл гостя к письменному столу и позволил ему сесть, после чего пододвинул чистый лист бумаги и карандаш; а потом отошел к тёмному окну. На него смотрело собственное отражение — выражение глаз было компрометирующим. Будь здесь Дагни, уже заливисто хохотала бы, как и всегда в таких ситуациях: она всегда чутко чувствовала такие вещи, в отличие от того, кто сейчас сидел в его комнате. Франсиско перевёл взгляд на отражение Хэнка.       Тот некоторое время просто сидел, уставившись в стол и вертя в руках карандаш, а потом быстро написал несколько слов, согнул лист пополам и пихнул другу. Ознакомившись с его содержимым, тот констатировал:       — Я доставлю её при следующей поездке наружу.

***

      — Зачем?       — Хочу наблюдать это лично.       — Как катастрофу в Сан-Себастьян?       — Разве есть в этих событиях какое-то сходство?       Франсиско сидел в кабинете Дагни. Прошло больше четырёх месяцев с тех пор, как они вернулись. Нью-Йорк ожил и наполнился тысячами людей, что тянулись к городам и промышленным предприятиям со всей округи. Дагни улыбалась. На её правой руке блестело золотое кольцо — символ брака, заключенного несколько лет назад в Долине. Она осталась Таргетт — не могло быть и речи о смене фамилии, когда её носит твоя компания, но среди Атлантов это было обыкновенной практикой.       — Нет… Они абсолютно противоположны, но мне всё равно кажется, будто есть нечто общее, незримое, их объединяющее. Но я не знаю, что. Франсиско посмотрел на часы.       — Ты права, — он поднялся, собираясь уходить, — как всегда права, и даже сама не подозреваешь, насколько. Пока, Чушка.       — Пока, Фриско.       Понимание пришло к ней лишь через несколько минут после того, как он закрыл за собой дверь, когда Дагни уже сделала пару звонков и погрузилась в отчетность. Она засмеялась своей мысли, откинувшись на спинку кресла и прокручивая в памяти все те детали, что привели её к разгадке задачи, которую она заметила ранее.       «Разрушение ради созидания».

***

      «Риарден Стилл» вот-вот должен был снова задышать. Восстановительные работы и установка нового оборудования были окончены ещё вчера; сейчас же шли последние проверки и, если всё будет в порядке, завод заработает через пару часов. Будут растоплены печи, заработают плавильни, и расплавленный металл яркими вспышками станет озарять всё вокруг время от времени.       Хэнк стоял у окна в своём кабинете, прижавшись лбом к прохладному стеклу. Время близилось к полуночи. Несколько часов назад вышла ночная смена, но он, с раннего утра на ногах, оставался включенным в работу до самого конца; теперь его присутствие не требовалось, он выйдет чуть позже, когда придёт время запускать первую печь.       Он всё же выяснил адрес головного офиса Д’Анкония Коппер. Личное — личным, но для производства Риарден-металла ему требовалась медь, много меди, о поставках которой он с Франсиско договорился ещё в Долине. Там его сталелитейный цех продолжал работать бесперебойно и теперь. Франсиско не нарушил своих обязательств: на запрос Хэнка быстро пришел ответ; сутки назад фуры, доставившие медь до завода, были приняты и разгружены. Но с самим Д’Анкония связаться так и не получилось.       Чем больше проходило времени, тем сложнее Риардену было отвлечься от данного факта. Стоило только перестать думать о работе, и его мысли сразу неизменно возвращались в одно и то же русло, вырваться из которого Хэнк даже не пытался — не потому, что чуял, что не получится; просто эта идея даже не приходила ему в голову.       — Хэнк! Ты просто как влюблённая девушка! — кажется, так сказала Дагни, когда они виделись в последний раз — теперь уже без беспокойства, с теми задором и, вместе с тем, мягкостью в голосе, которые могут быть только у близких родственников — или бывших любовников, что остались хорошими друзьями. Эту мягкость не могли разрушить даже взаимные попытки разорить друг друга. Тогда он лишь коротко кивнул и ответил: «Да».       Полчаса до полуночи. Долгие вечера в Долине — за обсуждением планов, составлением чертежей, и разговорами — просто разговорами. Гул шагов в коридорах и собственного сердца — он всё понял, он уходит, они уходят, оставляя мир умирать. Дверь в кабинет, открытая снаружи — силуэт человека, которого искал так долго, и который был всегда рядом. Фраза в небе, заставившая вскочить и смеяться от радости. Грустные глаза, смотрящие в пол, пока обрабатываются раны. Восхищенные глаза, смотрящие на него — «Вы спасли мне жизнь». Вздох: «Господи, Хэнк, да ты влюбился в него!»…       Риарден продолжил бы проваливаться в воспоминания всё дальше и дальше, дошел бы, может быть, до самой первой их встречи, если бы в какой-то момент не услышал, как за его спиной кто-то тихо вошёл в кабинет, осторожно прикрыв за собой дверь. Хэнк оторвался от окна, открыл глаза и всем телом развернулся к гостю. И отшатнулся, неловко уперевшись в подоконник, хотя на самом деле ему захотелось бросится вперёд — этим гостем был Франсиско Д’Анкония.       — Здравствуй, Хэнк! — лицо Франсиско светилось от радости. Риарден же застыл, не будучи уверен, что перед ним не мираж; а когда «мираж» пересёк комнату и сжал его в объятиях, не смог сказать ни одного членораздельного слова — только обнять в ответ.       — Я знаю, что ты искал меня всё это время, — Отстранившись, произнёс Д’Анкония, — Знаю, что обошел каждого, кто знал моё имя, пытаясь найти хотя бы приблизительный адрес, хотя бы узнать, когда меня последний раз видели.       Хэнк слушал, не отрывая взгляда от его лица. Он пытался совладать со своим состоянием, и у него это получалось, но мысли пока не складывались во фразы: слишком сильно он был рад видеть Франсиско, и выражение его глаз выдавало это.       — Прости, что причинил тебе боль своим молчанием; но я просто не мог позволить себе говорить больше положенного, не мог даже позволить себе записки без обратного адреса. «Д’Анкония Коппер» больше не является той монополией, что раньше, поэтому пришлось приложить все усилия, чтобы не выдать все известные нам месторождения меди и занять их быстрее, чем кто-либо другой. Но теперь я волен делать, что угодно, и… что такое? — Франсиско замолчал, мягко улыбаясь. Хэнк тихо смеялся.       — Каждый раз, — начал он столь же негромко, — когда мне кажется, что ты навсегда, или, по крайней мере, надолго потерян для меня… Каждый раз, когда мои попытки найти тебя проваливаются раз за разом… В тот самый момент, когда я прекращаю пытаться, когда смиряюсь с тем, что все мои усилия бесплодны, ты появляешься сам, так же внезапно, как исчезаешь.       Эта фраза оказалась решающей. Риарден почувствовал, как сжались пальцы Франсиско на его плече. Лицо последнего недолго оставалось бесстрастным — маска быстро треснула, и можно было заметить, с какой силой он сжимает зубы, какая боль отражается в его глазах. Последний раз Хэнк видел такой взгляд, когда получил пулю.       — Слушай, я не… — начал было он с простой улыбкой, но договорить ему не дали: Д’Анкония резко притянул его к себе за плечи и поцеловал — настойчиво, но мягко, даже утешающе. На секунду Хэнк застыл, удивлённый, а потом, обняв Франсиско, ответил неожиданно жарко.       Он давно перестал обманывать себя, задолго до того, как Дагни обнаружила и озвучила его чувства, и принял решение, что такого рода привязанность к мужчине он никогда не проявит в той мере, которая была ему необходима. Какие бы доводы ни приводил ему разум или те немногочисленные люди, что заметили его болезненную влюблённость, он постоянно напоминал себе, что Франсиско любит Дагни, что он никогда не опустится до такого. С течением времени его обет начал трещать по швам. Хэнка изводило отсутствие Франсиско, но его появление приносило лишь недолгое облегчение. Когда он находился с ним в его доме в Долине без посторонних, Риардену казалось, что это самое адское испытание из всех, которое ему приходилось проходить, более жестокое, чем с Дагни; после возвращения из долины он думал, что-то время было одним из самых счастливых. Сейчас, отвечая на неожиданный поцелуй, он физически ощущал, как крошится и сравнивается с землёй всё то, что он понагородил в своей голове, наступая второй раз на те же самые грабли подавления чувств. Он убедил себя, что, не обманываясь в природе своего влечения, он сможет выстоять, не осознав сразу, что ничего кардинальным образом не изменил.       — Я снова обманул сам себя, — буквально простонал Хэнк, резко отстранившись, но руки его вцепилась в куртку Франсиско так, будто он боялся, что тот сейчас растворится в воздухе, — я просто заменил одну маску другой.       — Я знаю, — хрипло прошептал Франсиско, прижимая Риардена к себе, продолжая оставлять поцелуи на его уголках губ, скулах и шее, — И не могу сказать ничего в своё собственное оправдание. А теперь, — он выпрямился, — Я ни за что не отпустил бы тебя, если бы не знал, что до запуска твоего детища осталось меньше десяти минут.       — Что?! Откуда ты… — Хэнк посмотрел на часы и, моментально протрезвев, отпустил Франсиско, выглянул в окно, а потом бросился к двери, — Я просил позвать меня за пятнадцать минут, почему никого нет?!       — Я уточнил всё у ответственного и сказал, что сам позову тебя, — смеясь, сказал Франсиско Д’Анкония, следуя за ним, — Я не мог пропустить это событие, Хэнк.