Без сожалений

— Это не игрушки, Нимфадора. Ты должна уйти. — Нет! Я не оставлю тебя одного. Не в эту ночь! — Я больше не принимаю Аконитовое зелье. Отныне находиться рядом со мной во время трансформаций опасно! — Сириус оставался с тобой! Почему я не могу? Он глубоко вздохнул и в отчаянии пробежался руками по седеющим волосам. — Потому что Сириус был анимагом. И, до того как ты спросишь, Джеймс и Питер тоже. Её глаза чуть расширились. — Я не понимаю… почему это так важно? Римус вновь вздохнул и тяжко сел в рядом стоящее кресло. — Оборотень не опасен для других животных. Когда Джеймс и Сириус узнали обо мне, они решили стать анимагами, а Питер просто присоединился из любопытства… Они решили, что тусоваться с оборотнем весело, и я был благодарен им за компанию. Но истина была в том, что они также и сдерживали меня, чтобы я не сбежал из Воющей Хижины во время превращения, когда мы были школьниками. Огромная черная собака и олень могли с легкостью контролировать бесновавшегося оборотня. Он замолчал и взглянул на неё. — Ты метаморфмаг, а не анимаг. Ты можешь менять только свою внешность, но не можешь превращаться в животное. Губы Тонкс тронула ухмылка, а глаза мелькнули снизу вверх. — Полагаю, Сириус тебе никогда не рассказывал… — Что рассказывал?  — Летом он дал мне несколько уроков, когда я приезжала навестить его, будучи студенткой. С огоньками в её глазах она начала менять форму. Её жвачко-розовые волосы потускнели и обернулись рыжевато-коричневыми, а черты лица стали заметно угловатыми. Руки её преобразовывались в когти, до того как стать лапами. Волосы начинали полностью покрывать её, а одежда, казалось, растворялась по ходу превращения. Носик её стал пятачком, подобно волчьему, только был слегка меньше, как и проявившийся рыжеватый хвост. Тонкс опрокинулась вперед на свои лапы и взглянула на него бирюзово-зелеными глазами. Римус в ошеломлении глядел на неё. Она обернулась в волка! Она села и улыбнулась ему, а Люпин мог только трясти головой. — Это, случаем, не одно из требований на становление Мракоборцем? Волк пред ним закивал головой. — И почему, скажи на милость, ты стала волком? Волк встал, подошел, и лизнул его за руку, что покоилась на спинке кресла. Он посмотрел вниз на неё, в нерешительности поднял руку и положил на её голову, погладив чрезвычайно мягкую шерсть. — Ты же понимаешь, что беседа могла бы быть куда проще, если б ты разговаривала? — он засмеялся. Волк залаял. — Это не то, что я имел в виду… Волк отбежал от него и обратно обернулся розоволосой девушкой, какая была прежде. — Лучше? — Да, гораздо. Но зачем? — снова спросил Римус, не встречаясь с Тонкс взглядом. — Ради Мерлина, Римус! Какой же ты интеллигент. Разве не очевидно? Он сомкнул зубы и тряхнул головой. — Это неправильно, Нимфадора. — Почему бы и нет? — Я слишком стар для тебя. — Херня! Не так уж ты и старше. — Тринадцать лет! — Дальше что? Плевать. Возраст лишь число. — Я чертов оборотень, Нимфадора! Будучи на грани крика, он встал с кресла. Почему она не может понять? Почему не принимает очевидное? Её не колыхнул его срыв, но ругань слегка ошарашила. — И что это должно означать? — Ты должна ненавидеть меня! Ты не должна желать быть рядом со мной! Ты не должна хотеть помогать мне! Я изгой Магического сообщества! Никто никогда не должен испытывать ко мне подобных чувств. — И все-таки есть куча причин, почему я должна. Люпин уставился на нее так, будто Тонкс была не в своем уме. — Не все меня в достаточной степени принимают, на случай, если ты не заметил. Розовые волосы и образы, которые я могу менять — не слишком уж это привлекает магов и волшебниц. Прибавь к этому то, что я Аврор и нескоординированная недотёпа… Быть изгоем как-то уже вошло у меня в привычку. Она была права. Он никогда не замечал, чтобы у нее было куча друзей, да и всеми её друзьями были члены Ордена, включая Уизли, их детей, и, конечно, Гарри и Гермиона. И факт того, что она могла менять облик многих бы испугал. Кто сказал, что она не стала бы использовать свои способности для злых умыслов? Да и люди, будучи на грани, только ухудшают её статут метаморфа. А что до её неуклюжести… Что же, она часто напарывалась на вещи, била тарелки… — Даже так… Римус не мог решить, что же сказать ей. Тонкс вздохнула и, впервые за вечер, веселье в её взгляде испарилось. Он хотел спросить, что случилось, как вдруг все его тело напряглось и пронзилось острой болью. — Римус? Что случилось? Она ринулась к нему и приложила собственную руку к его, но он испустил предупреждающий рык. — Оставь… — Только не в твоей жизни. Римус оскалил зубы, которые резко превращались в клыки. — Черт возьми, Нимфадора, я не хочу, чтобы ты это видела. Я не хочу причинить тебе боль. Молю, уходи! — Я уже сказала тебе, что останусь здесь, несмотря ни на что, и я не изменю решение. До того как он смог оборонить очередную фразу, Тонкс отступила назад и вновь обернулась темно-рыжим волком. Люпин рычал, подчиняясь собственной трансформации. Он упал с кресла на руки и колени, тяжко дыша; всё его тело менялось против его воли. Его одежда, полная заплаток, разрывалась по мере того, как тело его покрывалось шерстью, а лицо вытягивалось и становилось угловатым. Когда обращение завершилось, он принял облик неестественно большого коричневого волка с редкими серебряными нитями в шерсти. Несколько минут ему потребовалось, чтобы перестать задыхаться и взять дыханье под контроль; он взглянул на волчицу, что сидела перед ним. Её взгляд приковался к нему. Он был гораздо больше неё, и она бы до смерти перепугалась, если бы не его золотистые глаза — глаза Римуса. Волчица улыбнулась и медленно подошла к нему. Он же зарычал. Что она здесь делает? Что здесь делает эта самка? Волчица нежно поскулила, сплющила ушки и легла у его лап. Он же опустил голову, предостерегающе рявкнул ей на ухо и обнюхал ее голову. Римус был прав. Он и в самом деле позволил собственным инстинктам завладеть собой во время превращения. Она никогда в этом не сомневалась, но и не ожидала, что он всецело забудет её. Сейчас же она полагалась только на чутьё и питала надежду, что делала все правильно. Ну почему она недостаточно уделила этому времени на уроках по уходу за магическими существами? Он вновь зарычал, и она покорно перевернулась на спину. Он оглядел её снизу вверх, оценивая: прекрасная волчица лежала у его лап, полностью подчиняясь ему. Должен ли он принять её? Он подталкивал её собственной мордой, когда обходил её, оценивая форму и запах. Когда он дошел до её живота, волчица снова осторожно заскулила. У неё течка. Её запах был для него довольно сильным и пьянящим. Он вернулся к её голове и безо всяких предупреждений укусил за шею. На этот раз она завыла. Он отпустил её шею и слизал проявившееся небольшое количество крови, радуясь её подчинению. Она медленно подняла лицо и с любовью облизала его морду. Он приковался к ней взглядом и лег позади неё. Она же перевернулась на живот и приласкалась лицом к его шее. Как же было хорошо чувствовать её рядом с собой, и как же было комфортно знать, что она не возражала против его запаха. Как же было спокойно от того, что его партнер приняла его так же, как и он принял её. Он тихонько завыл, когда она наклонилась и лизнула его чувствительное ухо. Он же повернулся, чтобы взглянуть на неё и поймал её взгляд. Бирюзовые глаза… Глаза Нимфадоры! Что-то в нем треснуло, и он вернулся в сознание. Лежащая рядом с ним волчица была Нимфадорой! Он быстро оглядел её, проверяя, не ранил ли он её. Взгляд сканировал её и зацепился за глотку. На ней был лишь небольшой след, но он все заметил — кровь. Мерлин! Что же он наделал! Он проскулил ей свои извинения, надеясь, что та поймет. Он и не думал причинять ей боль. Это было последнее, что он хотел сделать. Она взглянула на него, когда тот скулил, и взгляд её смягчился. Она в любопытстве склонила набок мордочку и ожидала, не понимая, что происходит. Он снова заскулил, наклонился к ней ближе и облизнул её нос со взглядом, полным печали. Этот взгляд невозможно было спутать. Тоску было легко разглядеть и она как-то могла её и ощущать. Когда он прекратил облизывать ей нос, она без выжиданий прижалась к нему и зарылась мордочкой в его шерсть, перед тем как поднять голову и лизнуть его за нос. Потом она улыбнулась ему. Он заморгал. Что только что произошло? Она просто…? Нет! Она опять лизнула его по носу, и он уставился на неё. Он начинал отчетливо осязать её запах и понимать, насколько близко они были друг к другу в данный момент. Он снова посмотрел на её глотку, быстро встал и ушел в другую часть комнаты. Там он свернулся калачиком в углу, не смея смотреть на неё. Он мысленно гнобил и наказывал себя. Как он мог? Он укусил её! Очевидно, почему. В обращенном состоянии волк взял контроль, и её запах… соблазняет, но все же! Этому не было никаких оправданий! Теперь существовала возможность её заражения вирусом. Он сомневался, но это могло произойти. Как он только мог себе позволить потерять вот так контроль? Сделать такое с ней? Больше он этого не сделает! Больше он не подойдет к ней. Не сможет! Не так — не в таком состоянии! Её запах был весьма всепоглощающим. Если он подойдет к ней чуть ближе… Нет! Он не мог этого сделать! Не мог он позволить такому случиться — неважно, какое сильное желание испытывало его тело. Он проклинал себя за растущее к ней возбуждение. Она наблюдала за тем, как он вставал и шёл в угол. Он был в печали. Даже в волчьем обличье он вел себя по-особенному, когда был расстроен. Он отвернулся, и не смотрел на нее. Почему? Что произошло? Он же вспомнил ее некоторое время назад. Что изменилось? Она завыла, но он её проигнорировал. Не смог ответить ей. Не смог позволить себе взглянуть на неё. Она медленно подошла к нему и легла рядом. Он тряхнул мордой и посмотрел на неё, как на полоумную. Проигнорировав взгляд, она опустила голову, прикрыла глаза и уложилась мордочкой к его передней лапе. Он зарычал на неё; она открыла глаза и направила на него взгляд, но с места не сдвинулась. Во что она играет? Пытается заработать себе проблемы? Ей нужно убираться отсюда до того, как он сделает что-то, о чем они оба будут сожалеть, обернувшись вновь людьми. Он оскалился и зарычал на неё, пытаясь отодвинуться, но она не отпускала его. Его загнали в угол, а она в ответ ему рявкала. Хорошо, итак, он укусил её. Не такая уж и проблема. Почему он так злится по этому поводу? Она же не злилась. По его лицу было видно, как он опешил от ее дерзости. Она ступила ближе и еще раз приласкалась к его шее. Тело его на мгновенье напряглось, и затем расслабилось от касаний. Он съежился. Её запах был еще сильнее, чем прежде, и в нем что-то поменялось. Да катись оно все к чертям! Она возбуждена! Он вновь терял контроль над своим телом, стоило ноздрям наполниться её запахом. Животный инстинкт заново брал вверх. Больше он себя не контролировал. Больше нельзя было остановить то, что произойдет сегодня ночью. Это становилось все более неизбежным, но ему необходимо было оставаться под контролем, иначе он действительно причинит ей боль. Он зарылся мордой в её шею и нежно поскулил. Почему же она осталась с ним? И почему же её анимагическая форма — это столь привлекательный волк? Он уже решил, что причина была в её течке, и для него это было агонией. Она отстранилась от него, и он снова взвыл, на этот раз от растерянности. Она взглянула на него и быстро поняла почему: он завыл и посмотрел на неё умоляющими, полными печали глазами. В очередной раз он извинялся. Она еще раз лизнула его по носу и прижалась к шее. Он уже не контролировал свое возбуждение, и она об этом знала. Какая-то её часть знала, что если она остается, то все приведет к очевидному. Она приняла это, ни секунды не сомневаясь. Когда она вновь на него посмотрела, в его глазах читался вопрос. Она ему улыбнулась, перед тем как повернуться. Его глаза расширились. Нехорошо! Совсем нехорошо! Он громко взвыл, а она заскулила, попятившись назад, приближаясь к нему. Он поверить не мог в то, что происходило. Она все приближалась, зная, что он сделает — ждала, пока сделает. Она легла и повернула к нему голову. Глаза его были закрыты, и выглядел он болезненно. Она залаяла на него, и его глаза резко открылись, уставившись на неё. Её хвост в нетерпении завертелся в ответ на его нерешительность. А не все ли равно? Почему он так переживал? Он всерьез желал, чтобы она не виляла так своим хвостом. Движения доносили до него её запах, освобождая волчьи инстинкты. Он двинулся навстречу и навис над ней. Она обернулась на него и еще раз поскулила. Теперь и её глаза выражали просьбу. На мгновенье он приложился к её шее, перед тем как слегка покусать её за ушко; от этого она невольно выгнулась к нему и впала в смущение от его сильного возбуждения. Он еще раз закрыл глаза и позволил инстинктам взять контроль… Тонкс проснулась на полу ещё в волчьем облике, лежа позади Римуса. Его тело защитно выгнулось вокруг неё; он глубоко спал, также будучи ещё волком. Её глаза просканировали комнату и глупая ухмылка украсила её лицо. Им бы не мешало тут немного прибраться… Взгляд Тонкс потянулся к окну, и сквозь шторы она видела, как начинал пробираться солнечный свет. Она аккуратно встала и подошла к окну. Путь ей давался нелегко из-за болезненных ощущений. Пришла пора волку обернуться назад. Тонкс ухватилась за шторы и потянула, открывая их до тех пор, пока комната не заполнилась солнечным светом, и пока Люпин этим светом не был облит. Его шерсть незамедлительно начала исчезать, а лицо возвращалось обратно в человеческое. Он лежал на полу, — полностью трансформировавшись, — голый. Любопытный взгляд Тонкс осмотрел его с головы до пят. Она считала Римуса потрясающим волком, но как мужчина… При виде него по ней пробежала сладостная дрожь. Во сне он выглядел расслабленно. Только в это время Тонкс помнила, как видела его таким спокойным и умиротворенным. Она прикрыла глаза и глубоко вздохнула. Обернуться назад заняло у нее немного времени. Став полностью одетым человеком, она встала и на цыпочках прошлась в другую комнату, а после вернулась с толстым одеялом. Римус дрожал, а ей не хотелось, чтобы он замерз. Тонкс накрыла его одеялом и опустилась рядом с ним на колени. Может ей надо уйти? Сейчас с ним было все в порядке. Ему было не нужно, чтобы она ошивалась где-то поблизости. А когда он проснулся, будь она все еще здесь, возникла бы неловкость, с которой пришлось бы справляться. Он ненавидел неловкие ситуации, да и она не была их любительницей. Тонкс подошла к его письменному столу и взяла кусок пергамента. Записку она положила на пол рядом с ним и смахнула пару прядей с его лица, перед тем как встать и уйти, аппарировав сразу после того, как закрылась дверь. От такого количества солнца в комнате он зажмурился. Он точно оставил шторы задернутыми? Римус сел и открыл глаза. Вид комнаты, полной беспорядка и разбросанной одежды, принес ему воспоминания о прошлой ночи. Он огляделся — её здесь не было. Куда она ушла? Он внимательно прислушался к каждому звуку в доме, но ничего. Тонкс здесь не было. Взгляд Люпина упал на записку позади себя, где она лежала, и живот его сжался. «Она написала, что ненавидит меня и больше никогда не желает вновь видеть мою болезненную шкуру. Проклятие! Почему? Почему именно я? Я все испоганил. Я забочусь о ней, а теперь я напугал её. Что ж, я сказал, что хочу быть один — она дала мне то, что я просил» — подумал он. Он подобрал пергамент и вздохнул, до того как начал читать:

Дорой Римус, Прости меня! Мне стоило, возможно, остаться и во всем разобраться, но я не хотела, чтобы между нами возникла неловкость. Я рано проснулась и увидела тебя, и, полагаю, запаниковала. Мерлин, как я только попала на Гриффиндор — я не знаю! Я начинаю передумывать касательно ухода, а это значит, что мне лучше поторапливаться, пока я не потеряла смелость. Но главное — я не сожалею о прошлой ночи и не хочу, чтобы и ты о ней жалел. Тонкс.

По мере прочтения его глаза расширялись. Она не сожалеет? И хочет, чтобы и он поступил так же? Невозможно! Он о многом сожалеет. И первым было то, что её не было, когда он проснулся. Вторым было то, что она испугалась, думая, что случилось бы, когда бы он проснулся. Это было неправильно! Он должен все исправить. Он не мог просто дать ей уйти без объяснений. Люпин собирался вставать и понял, что его укрывало одеяло. Должно быть, Тонкс укрыла его, перед тем как уйти. Думая об этом, сердце его пронзалось острой болью. Он встал, быстро оделся и спрятал в кармане её записку. Куда бы она пошла? Не на площадь Гриммо. И он знал, что её нет в Министерстве, только не в её выходной. Затем он понял — она бы пошла туда, осталась бы подумать наедине, без опасений быть потревоженной. Воющая Хижина. Римус аппарировал внутрь тоннеля. Это было легче, чем идти через школьный газон, но не так очевидно, как пройти через входную дверь. Он прошел сквозь тоннель и оказался в здании. Её запах растягивался от лестницы и он уловил изменения, но отмахнулся от мыслей. Подумает об этом позже. Все, о чем он сейчас беспокоился, было найти её. Римус поднялся наверх и по её запаху проследовал к одной из спален. Осторожно, он приоткрыл дверь и завидел Тонкс, лежащую на кровати в глубоком сне. Войдя в комнату, он приблизился к ней. Её розовые волосы поменялись на потускневший буро-рыжий и теперь спадали ей на плечи, а одежда была той же, что и прошлой ночью. Как он двинулся ближе — учуял запах соли. Слёзы. Она плакала, и доказательство было на её щеках — влажные, но высыхающие следы. Римус сел позади неё и ласково приложил ладонь к её щеке, смахивая выступающие слезы. Негромкий звук вырвался из её глотки, и она открыла глаза, удивленно взглянув на него. — Доброе утро, — прошептал он. — Пр-привет… — все, что она смогла ответить. Его свободная рука просунулась в карман и достала оттуда её записку. — Потрудишься объяснить? — его голос был мягок и бархатист, намного нежнее, чем она представляла. — Я… я думала, ты будешь злиться за меня… — Почему? Тонкс обреченно вздохнула и быстро села в кровати. Когда она обернулась на Люпина, тот заметил след на её шее. Ох, Мерлин! — Потому что… я думала, ты станешь винить себя, а потом обидишься на меня, за то, что не слушала тебя. Прежние его мысли напрочь испарились. Он побледнел, и, внезапно, все вокруг — каждый кусочек слился воедино и обрел смысл. — Ри- Римус? Ты в порядке? Он посмотрел ей в глаза. Что в них отражалось — сожаление или боль? — Ты в…? — она едва слышала его шепот. — Я? О, да, конечно. Я в порядке. Почему ты спрашиваешь? Римус очень тяжко вздохнул, отвел от Тонкс глаза и сложил руки на колени. — Мне нужно сказать тебе кое-что… И я молю, что ты простишь меня. — Простить тебя? Но же… Он обернулся на неё, и Тонкс притихла. — Прошу тебя, Нимфадора, просто дай мне сказать то, что мне нужно сказать, а потом, если только пожелаешь, никогда больше я тебя не потревожу. Она открыла было рот, собираясь спорить, но его глаза умоляли её. Она замолчала и кивнула. — Прошлой ночью… Прости меня, Нимфадора… Я не сдержался, но это не отговорка… Она по-прежнему молчала, ожидая, пока он продолжит объясняться. — Ты должна понять, когда я обратился, все мои инстинкты стали чисто животными. И когда я увидел тебя как волчицу… Я… — Люпин запнулся и сделал глубокий вдох, чтобы успокоить себя, — Я пометил тебя прошлой ночью. И метка эта не сотрется, — сказал он Тонкс и приложил руки к обеим сторонам её шеи, очертив шрам-полумесяц, покрывавший её кожу. Она поерзала от его касаний, однако, не в плохом значении этого слова. — Римус, я не понимаю. Это значит, что я стану оборотнем? — голос её не был испуганным, быть может чуть надеющимся, но больше любопытным. Он тряхнул головой. — Ты была в своей анимагической форме. Мой вирус не подействовал бы на тебя в таком отношении. — В таком отношении? — почему сейчас из его губ это звучит как предвестие беды? — Оборотни не так уж и сильно отличаются от волков, когда мы обращаемся. Единственная существенная разница — в наших размерах и в факте, что оборотень вернется в человечью форму. Все прочие аспекты присущи обоим видам. — Римус, я уже знаю об этом, — почему он рассказывает ей все это? — Самцы метят своих самок, Нимфадора. Бирюзовые глаза приковались к золотистым. — Значит, этот след на шее…? — она рассеянно приложила руку к шраму, и он кивнул. Некоторое время она молчала. Он же думал, что она начнет на него кричать. — Что же, пустячок. Уже и не болит, — и она улыбнулась ему. Ох, Мерлин! Как она вообще до сих пор может улыбаться? И ведь он не все еще ей досказал. — Нимфа… — она оборвала его. — Хей! Ты же не поранил меня, а посему перестань выглядеть таким убитым. — Я еще не обо всем тебе рассказал — он волновался. — Хо… Хорошо. Римус помрачнел, а лицо его выглядело слишком торжественным. Что-то было не так. Он понял, почему изменился её запах. Обычно, человеком, Нимфадора сильно пахла розами и кокосом. Странное сочетание, но для неё оно было уникальным. А теперь её запах поменялся. Он все еще ощущал розы и кокос, но отныне он чувствовал и другой запах. Фундук и дождь — его запах. — Волчицей ты была… очень привлекательной, мягко говоря. Твой запах буквально был неконтролируем. И я не говорю это так, потому что хочу оскорбить тебя. У тебя очень приятный аромат, — он не хотел заставить её думать, что от неё разило. Потому что это ложь. Тонкс тупо закивала, не зная как ещё реагировать. — Такого не было, пока я не пометил тебя и не увидел кровь, что восстановило какую-то часть моего рассудка. Я не знаю, что это было, но я этому благодарен. Я даже не хочу представлять тот ущерб, который я, возможно, нанес тебе, когда часть рассудка не вернулась. Я заметил, как изменился твой запах, когда ушел от тебя в конец комнаты. Мне нужно было отдалиться от тебя. Я не хотел подчиняться волчьим инстинктам. Римус топтался на месте. Ему нужно сказать ей, но он не хотел. Не хотел смотреть после этого ей в глаза. Дора почуяла его колебание и приложила свои руки поверх его. Он посмотрел на неё, и она улыбнулась. — Говори, Римус. Я обещаю, что не стану ненавидеть тебя, — улыбалась она. Чутье Римуса же сомневалось, что она сдержит обещание. — Твой запах поменялся с прошлой ночи… Прошлой ночью у тебя была течка, и сейчас… — И сейчас что? Я беременна? — засмеялась она. Люпин уставился на неё. Дерьмо! Плохая шутка. — Я-я б-бе-беременна? — прошептала Тонкс. — Прости меня, Нимфадора. Я не хотел, чтобы все это произошло. Она посмотрела Люпину в лицо и увидела слезы в глазах. Дора обвила его руками и прижала к себе. Его глаза расширились и посмотрели на неё снизу-вверх. Почему она обнимает его? — Не надо. Не извиняйся, — она прижимала его к себе все крепче, словно пыталась изо всех сил удержать. — Но Ним… — Без сожалений, помнишь? Я ни о чем не жалею, — она чуть-чуть отстранилась и улыбнулась ему так сильно, что улыбка коснулась её бирюзовых глаз. Он наклонил к ней голову. — Ты должна быть в ярости. Я изнасиловал тебя, по сути, и теперь из-за этого ты зачала ребенка. — Ничего такого ты не сделал, Римус. Я могла уйти в любое время, если бы захотела. Никто не заставлял меня оставаться, а ты не принуждал меня делать ничего из того, чего я бы не хотела. — Так ты хотела…? Тонкс закивала. — Ты в своем уме? — строгим голосом проговорил Римус, не сдержавшись. О чем, черт возьми, она думает? Она чуть усмехнулась. — Спросил бы меня, если б я ответила, что любила тебя? На этих словах он встретился с ней взглядами. — Поэтому ты осталась прошлой ночью? Тонкс повертела головой. — Я осталась, потому что ты — мой друг. И только после этого, потому что я люблю тебя. У Римуса вновь больно сжалось сердце. Она любила его. Честно любила его. Перед тем как понять, что он делает, он вовлек её в еще одни объятья, на этот раз окутав её в своих руках. — Зачем? — зашептал он. — Любовь не ведает ни ритма, ни причин. И я этому очень рада, — прошептала в ответ Нимфадора. Когда они оторвались друг от друга, она нахмурилась. — Нимфадора, что случилось? — Я не понимаю. В смысле, я понимаю, как это все работает, но… — Интересуешься, почему забеременела в человечьем обличье, тогда как зачала в анимагическом? Она кивнула. — Полагаю, что ответ основан на том, что ты — метаморф. Она снова кивнула. Это было логичным и исчерпывающим ответом. Тонкс серьезно не хотелось выкручивать себе мозги вокруг сложной теории. Она засмеялась и пробежала пальцами по волосам. — Веселенькое утречко, ага? — захихикала она. — Нимфадора, нам все еще надо поговорить. — О чем? — О беременности. — А что о ней? — Ты не обязана… Ты по-прежнему слишком юна и… — Кончишь это предложение, и я тебе врежу. А ведь она не шутит. — Ты уверена, что не хочешь… — Я уверена! И никакая твоя реплика не изменит мое решение. Люпин покачал головой и улыбнулся, не сдержавшись. Её решение было твердым, и это слегка облегчало. Она не бросит ребенка и тем более не станет искать способов сделать аборт. — Я бы и не попытался. Но я хочу задать тебе еще один вопрос, если можно? — Валяй. Его золотые глаза смотрели на неё, и он завел прядку волос ей за ухо. — Ты знала о том, что оборотни выбирают себе партнера на всю жизнь? — Правда? — в её голосе вновь зазвучала надежда. Неужели он спрашивал сейчас о том, о чем она думала? — Правда, — улыбнулся он. Она прильнула к нему и поцеловала, чем застала его врасплох. Римус ответил на поцелуй, перед тем как отстраниться и взглянуть на Дору. — Я люблю тебя. Сердце её дрогнуло, а из глаз поползли слезы. — Нимфа, что случилось? — Теперь я совершенно точно ни о чем не жалею, — ухмыльнулась она, перед тем как втянуть его в еще один, глубокий поцелуй.