Объятия/Его теплые руки

Арсений никогда не любил тактильные контакты с людьми. Если на диване не было достаточно места для того, чтобы сесть на расстоянии от других сидящих, он вставал и отходил к стенке. В маршрутках он старался сесть на место рядом с водителем, а в метро забиться в угол и сидеть подальше от остальных пассажиров. Нет, он не боялся прикосновений, просто не понимал их смысла, считал неприятными и ненужными. Ну, зачем трогать какого-то другого человека? Зачем нарушать чужое личное пространство? Зачем кому-то разрешать нарушать твое? По этой простой причине он не вполне понимал своего нового знакомого, Антона. Это был его сосед, с которым он одновременно выходил из дома на работу. Ну, Арсений-то шел на работу, а вот Шастун — в университет. Парень все время вставал слишком близко в лифте, прижимался, когда они вдвоем выходили из парадной. Поначалу Арсений подумал, что к нему пытаются подкатить, но со временем эта мысль улетучилась. Антон часто приглашал к себе друзей, они нередко вместе сидели на детской площадке во дворе. Культурно, конечно, без пива и энергетиков, просто сидели и общались. И он жался буквально ко всем, часто обнимался и сидел очень близко. Зачем? Это ведь в какой-то степени даже неприятно. Чужие потные ладошки, толстые бока и в принципе влажное тело. Какое удовольствие в том, чтобы трогать кого-то другого? Все друзья Арсения знали, что к нему не нужно лезть с объятиями и поцелуями в щеку, даже когда поздравляли с днем рождения. Мужчина был очень общительным, веселым и открытым, его часто звали на тусовки и вечеринки. Он много шутил и смеялся сам, всегда мог превратить неудобную ситуацию в шутку, развеселить всех. Просто, ну… Не любил, когда его трогали. И трогать кого-то другого не любил. Вот и все, ничего особенного. Однако его отношение к таким вещам изменилось в тусклый зимний день, когда он возвращался домой. У дверей парадной он столкнулся с Антоном, который придержал для него дверь и радостно поздоровался. Настроение у Попова было ниже плинтуса. На работе начальник решил устроить массовое увольнение, все были начеку. Никто не знал, кто выйдет из строя следующим. Его кошка стала неожиданно отстраненной и вредной, хотя обычно жалась к нему и сворачивалась клубочком под боком. Контакты со своим животным он не просто выносил, а даже любил этот мурчащий, пушистый и рыжий клубок меха. А еще его родители, кажется, поссорились. Да и вообще, знаете, бывают такие дни, когда даже радуга кажется набором ахроматических цветов. Когда ничего не хочется, когда кажется, что никого нет рядом и все ходят где-то очень далеко от тебя. Вроде вокруг людно, а ты все равно одинок и брошен.  — Что-то случилось? — поинтересовался Шастун уже в лифте. Арсений помотал головой, рассеянно смотря на кнопки с подписанными цифрами этажей.  — Ты сегодня какой-то особенно грустный, — продолжал он, нерешительно поглядывая на мужчину, который продолжал сохранять молчание. Арсений слегка нахмурился и отвернулся еще больше. Говорить не хотелось. Было огромное желание молчать и улечься на полу, чтобы смотреть в потолок, раскинув руки в стороны. Мужчина вышел на своем этаже, а Антону нужно было немножко выше, не на седьмой этаж, а на девятый. В общем-то, свои планы брюнет осуществил. Грустную музыку включать не было смысла, на душе и без нее завывал ветер, обдувая щели пустующего сердца, вырываясь за его стенки и обдувая закоулки души. Холодно. По венам бродят сквозняки и свистит метель, туман повис тяжелой пеленой в голове. Плохо. Возможно, он пролежал на полу час. Даже куртку не снял. Правда не снял, что ли? Не заметил даже. Он и лежал бы дальше. Возможно, даже не лег бы спать, пролежал до рассвета и встретил бы лучи восходящего солнца застывшим взглядом. Однако в дверь позвонили. Одиннадцать. Он провалялся на холодном полу с семи. За дверью стоял очень взволнованный Антон. Он мялся на пороге в тапочках, теребя кольца и браслеты на руках.  — Ой, я тебя разбудил, да? — чуть ли не в панике спрашивал парень, — Я не хотел, извини. Думал прийти раньше, но все не решался, думал, что и не надо вовсе… А тут все-таки пришел, даже на время не глянул.  — Я не спал, — только и просипел Арсений, открывая дверь шире и возвращаясь в квартиру, чтобы снять куртку и шапку с шарфом. Антон прикрыл за собой дверь и прошлепал на кухню, тысячу раз в минуту кидая на мужчину удивленно-взволнованные взгляды. Обычно веселый Арсений казался каким-то не таким.  — Все хорошо? — уточнил он. Кажется, этот вопрос висел у него в голове с того момента, как они столкнулись несколькими часами ранее.  — Да.  — А, ну понятно, — покивал парень, прекрасно понимая, что собеседник говорит неправду. Попов, кажется, совсем расклеился, поэтому честь приготовить чай он взял на свои хрупкие костлявые плечи. На кухню прибежала кошка. Она понюхала домашние штаны Антона, который, стоя около столешницы, заваривал черный чай и рыскал по полкам в поисках варенья или чего-то похожего. Арсений невнимательно следил за передвижениями животного, которое начало тереться о гостя.  — Ты что, совсем кошкой не занимаешься? Вон она как к незнакомцам лезет, — пробурчал Шаст, — Совсем ты ее не обнимаешь, похоже. Он взял ее на руки и принялся усердно почесывать за ушами. Старый чайник вскипел через десять минут, за которые кошка отошла от недостатка тепла и готова была снова работать и мурчать. Шастун опустил ее на пол и продолжил свою операцию по заварке чая. Кошка потрусила к хозяину и вгляделась в его лицо. Арсению вдруг стало плохо. Своим плохим настроением он не то, что соседей, он даже свое домашнее животное напряг. Взрослый человек, а так подставляет всех вокруг. Кошку звали Мята. Она запрыгнула на колени к хозяину и удобно там устроилась. Попов несколько удивленно на нее уставился и рефлекторно положил руки на сжавшуюся Мяту. Кажется, кошке действительно не хватало прикосновений, но теперь она снова готова была отдавать свое тепло хозяину. Антон поставил большую чашку с дымящимся чаем на кухонный стол перед Арсением.  — Почему ты такой грустный? — серьезно спросил он, пытаясь заглянуть в его глаза.  — Устал, — это было правдой. Он так сильно устал. И именно в этот момент осознал, насколько был вымотан. Какие-то проблемы, мысли, размышления все не давали ему покоя.  — Ты когда в последний раз обнимался? — вдруг спросил Шастун после недолгого молчания.  — Лет двадцать назад, когда семь лет было. На первое сентября мама обняла для фотографии перед школой, — вообще-то, это было правдой. Антон был в искреннем ужасе. Он открыл рот и уставился на собеседника, не мигая.  — Ты серьезно? — тихо спросил он.  — Да, мне не нравятся прикосновения, — он отхлебнул от чашки с чаем, — Очень вкусно, спасибо.  — Не за что, — растерянно ответил парень, — Ты что, с ума сошел? Человеку, чтобы жить и развиваться, нужно двадцать объятий в день. Хочешь, посчитаю, сколько объятий ты пропустил? Арсений пожал плечами, а Антон схватил салфетку и ручку, что валялись рядом на подоконнике, и начал считать.  — Примерно сто пятьдесят тысяч, но я гуманитарий, поэтому могу ошибаться, — он почесал ручкой затылок, — Стой, сколько?! — очнулся он от счета, — Боже, сто пятьдесят тысяч! Ну-ка пошли! Мята была аккуратно взята им на руки и прижата к животу. Шастун схватил Арсения за руку и потащил в комнату.  — Ну и темень тут у тебя, — пробормотал он, включая свет. Его взору предстал бардак. Попов дернул бровями. А ему казалось, будто он прибирался только позавчера. Может, его позавчера было около двух недель назад? Шастун сел на неразобранный диван и подозвал Попова к себе. Мужчина уселся рядом.  — Глаза закрой, — тихо попросил Антон. Арсений закрыл глаза. Вдруг стало тепло. Длинные руки обхватили его за шею, а сам Антон уселся к нему на колени. Сначала разницы особо не было, но потом Попов почувствовал, как дыры, в которые дули сквозняки, словно заткнули пушистым желтым утеплителем. Тепло было не только физически. Ледяные ветры словно перестали дуть внутри него, а туман мыслей в голове рассеялся, как после теплого грибного дождя. Дождем были слезы. Мужчина сам не заметил, как начал плакать. Будто все плохое вышло из него под воздействием тепла. Антон сидел у него на коленях, обняв ногами за талию, чтобы было удобнее, и тихонько поглаживал ладошками по волосам.  — Все будет хорошо, — почти неслышно шептал он. Все будет. Будет хорошо. Если рядом будет кто-то, кто будет затыкать дыры в его душе утеплителем. Арсений действительно надеялся, что этим кем-то будет этот замечательный мальчик, который сейчас устроился на его коленях.