Чисто для общей эрудиции

Котацу занимает почти половину комнаты: простенький, прикрытый темным одеялом Рюноске, он уютен только лишь из-за тепла. Но на это абсолютно все равно, непривычный к подобному тигр не станет жаловаться. Еще бы ему открывать рот! Хотя он мог бы открыть его для более приятного дела, безусловно. Рюноске ощущает, как под животом, теперь большим и круглым, словно мячик, разливается тепло. Хотя нет, показалось, тепло в самом животе, там, где только недавно бился их общий с Накаджимой Ацуши ребенок — подарочек на этот Новый год от тигра, которому больше-то и подарить нечего! Хотя, если быть честным — это не совсем так. Рюноске одергивает на себе футболку, совсем недорогую — на темной ткани отпечатана морда тигра. Конечно же, белого — Ацуши подарил еще на Рождество. Тогда Рюноске хотел было выбросить ее, либо пустить на половую тряпку, а потом вдруг отвлекся на того же Ацуши, нужно же было в наказание хорошенько повалять его по футону… Но невинными побоями, хлесткими, хотя и несильными, дело не ограничилось. А потом как-то подарок оказался кстати: носить футболку под кимоно оказалось приятным для тела, а теперь вот, его сверху надевать не хотелось, было слишком тепло. От обогревателя под котацу, от электрической плитки, на которую Рюноске установил огромный глиняный чайник, пузатый, полный чудесного чая. Чертова футболка так широка, что в ней Рюноске почти не кажется смешным, только тигр чуть растянулся по животу, словно подчеркивая, что там, внутри, тигренок. Рюноске морщится, расставляя на широкой столешнице миски с инжиром. Он ненавидит традиционные для таких посиделок мандарины, а человек-тигр рад и тому, что выберет Рюноске. Он снова морщится, так, что на лбу собираются морщинки. Слишком уж не по себе, что Ацуши долго нет дома. Хотя тот отлучился всего-то с дюжину минут назад, все равно без него уже как-то не очень, тут, в тесной квартирке, где раньше, всего-то меньше года назад, было так комфортно и хорошо одному вместе с темными тенями, притаившимися по углам. Рюноске всегда недолюбливал праздники, предпочитая во время них трудиться, самозабвенно добиваясь признания Дазай-сана. А теперь, когда было получено, подумать только — его выгнали в декрет! Выгнали из мафии в декрет! До конца жизни он не забудет и иронично-удивленных улыбок коллег, на которые так и хотелось напустить Расемона, и проникновенно-издевательскую речь Мори-сана о том, что природа омеги все-таки взяли свое, а они все желают Рюноске счастья. И подарят колыбель и большую пачку подгузников! А Мори-сан, как врач, еще и предложил принять роды! Черт возьми! Как же жаль, что тигр отлучился, можно было бы дать ему щелчка. Только вот, тронув его кожу или волосы сложенными для удара пальцами, Рюноске теперь не уверен, что сможет быстро оторвать свою руку. Ацуши стал слишком притягательно пахнуть, так непреодолимо-маняще, так вкусно, что Рюноске не мог сопротивляться себе, когда его начинало тянуть слизывать этот запах с такой светлой на вид, с такой, оказывается, нежной на ощупь кожи. Тогда бы Рюноске подался вперед, губами к лицу, а потом бы Ацуши подхватил его на руки — совсем не так, как когда-то, спасая ему жизнь, сделал Ода Сакуноске, перевалив через плечо. В день, когда у Рюноске долго билось сердце, а потом началась первая течка, необильная и почти ничего не значащая, ничуть не сравнимая с той, почти невозможной по ощущениям, поглотившей все чувства, кроме желания принять в себя сильного альфу. Во время которой рядом, якобы случайно, оказался Ацуши. Тогда он впервые подхватил Рюноске на руки в этой своей манере — под колени, тесно прижимая к своей груди. Странно, что тогда огромный счет за поломанную кровать в лав-отеле сблизил их даже сильнее, чем будущий общий ребенок. Потому, что оплатив его, Рюноске торжественно объявил, что тигр теперь обязан отрабатывать долг ему. И в какой манере отрабатывать… Захотелось ударить себя по лицу, Рюноске ведь не был даже пьян, но феромоны — слишком сильная штука, и теперь вот он ощущает присутствие тигра за дверью еще до того, как тот начинает стучать. Рюноске не кидается навстречу, но выходит в коридор, грациозно и медленно, поддерживая живот рукой, так, что ладонь располагается прямиком на ощерившейся острыми зубами тигриной пасти. — Я дома, — громко говорит Ацуши. Мурашки расползаются от его голоса по спине. Громко и вкусно пахнет свежей сдобой и инжирным теплым повидлом. У Ацуши быстрая манера раздеваться, а еще — холодные губы и щеки. Рюноске позволяет отереться ими о себя, как только Ацуши быстро выпутывается из пальто и шарфа. Затем забирает у него бумажный пакет с теплой выпечкой и отсылает мыть руки. В комнате Рюноске сразу же перекладывает дорогую, ручной работы сдобу на простую, совершенно лишенную какого-либо изящества тарелку. Ацуши потирает руки над его плечом, предлагая свою помощь, в которой совсем нет нужды, и, когда Рюноске отвергает ее, осторожно касается ладонью живота. Через тонкую ткань ощущается прохлада кожи. — Ты морозишь нас, — сообщает Рюноске. — Ходи в перчатках, человек-тигр, либо хоть отращивай на руках свою шерсть. Он легко отстраняется и усаживается под котацу с торца. Совсем не так грациозно, как хотелось бы, снова поддерживая живот, чтобы он не приподнял столешницу. — Прости, — весело говорит Ацуши. Теперь он прямо напротив, и его улыбка сияет как лампочки на елках, одну из которых он, кстати, собирался приволочь в дом не выносящего запаха хвои Рюноске. И только серьезные слова о том, что тогда вместе с ней на улицу он выкинет и Ацуши, помогли избежать соседства с проклятой елью. Нет, конечно, тигр так просто не уйдет. Кто, как не он, станет нянчить ночами их ребенка, купать его, менять подгузники, выгуливать, пока Рюноске будет высказывать недовольство любым действием и руководить процессом? Просто Рюноске не любит европейских традиций. Ему приятно посидеть под котацу, потому что в детстве у них с Гин было мало возможностей, и даже купить такой дорогой чай, как Рюноске сейчас заварил, они не могли. Теперь же вот шанс появился. И Рюноске даже не против позволить тигру греть озябшие руки о свою кожу в этом уютном, организованном для них двоих местечке. Да и согреется Ацуши так быстрее. Рюноске осторожно вытягивает длинные ноги вдоль обогревателя и расправляет локти. Ему тепло и хорошо. И тигр снова рядом, можно больше не беспокоиться. — Как насчет сесть рядом? — с улыбкой спрашивает тот, глядя Рюноске на грудь, где видна только половина тигриной морды. Нет, точно надо было переодеться! — Нет, садись напротив, — суховато говорит Рюноске, и улыбка на лице тигра немного размывается. — Мне нравится смотреть на твои глаза, человек-тигр. — Тут же добавляет он немного мягче. И чуть поднимает уголки губ. Ацуши сразу кивает, усаживается напротив, с другого торца. И нога Рюноске, все еще немного поджатая, упирается ему в бедро. Сильные мышцы сразу напрягаются на ней, Рюноске хорошо ощущает это через тонкий хлопковый носок. И Ацуши становится краснее, чем от мороза. Тогда Рюноске приподнимает уголки губ еще чуточку выше, и медленно-медленно, невообразимо осторожно, распрямляет колено, ведет ногу вперед, туда, где брюки уже немного оттянулись привставшим членом. Нащупав его пальцами, Рюноске шевелит ими прямо в носке, совсем не сильно, но все равно пробирающе. Ацуши несдержанно стонет, и его руки, которые он по примеру самого Рюноске, уложил на столешницу, сжимаются в кулаки так сильно, что костяшки хрустят, вплетая этот звук в ароматное кипение чайника. Рюноске продолжает и теперь уже по-настоящему улыбается. Теперь-то вот, в подобной ситуации видно, что между ним и тигром не только животная страсть. Стоит сейчас одному потерять контроль — и они оба пострадают, оба обварятся. Но только этого не произойдет. Потому, что теперь они оба безгранично доверяют друг другу. Тепло разливает по животу — сильное и живое, от него мокнет кожа по всему телу, волосы на висках липнут на покрывшиеся мелкими каплями щеки. Член Ацуши слегка перекатывается под ногой, и Рюноске подается немного вниз, чтобы было удобнее давить на него стопой. Тогда-то Ацуши стонет так громко, что от этого звука Рюноске открывает глаза. Он абсолютно один, год истекает, но ничего подобного, как беременность или сожительство с тигром, слава всем Дьяволам, не случилось! И никто не дарил дурацких маек, никто не торчал тут, в темноватой и совсем неуютной комнате, мешая спокойно жить. Почему-то Рюноске пусто, словно кто-то сумел изловчиться его ограбить. Чертов тигр, а. Рюноске понимает, что всего лишь чересчур эмоционально спал, и криво усмехается в предутренний полумрак. Сон, конечно же, просто абсурдный, но, может быть, просто не стоило начитываться на ночь популярных историй из интернета, писанных какими-то озабоченными девками. Тех, в которых есть омеги, альфы и мужики, словно какие-то эсперы с извращенными способностями, рожают друг другу детей. Как он до такого дошел?! Всего лишь пытался погуглить немного информации об отношениях между мужчинами. Конечно же, просто так, чисто для общей эрудиции! Щеки начинают теплеть, словно тело залила горячка, но это вовсе не по болезни. И в животе странно горячо — этот жар сосредоточился в самом его низу, как если бы он вправду наполнился жизнью. Рюноске медленно касается его ладонью, поджарого, впалого, покрытого выпуклыми росчерками шрамов, и сглатывает вязкую слюну. И почти ненавидит себя за осознание, что где-то там, в другом мире, придуманном извращенками, может быть, был не слишком-то против, если благодаря чертову тигру этот живот стал бы выпуклым и гладким. Ну, не то чтобы тигру это легко обошлось… Остается вздыхать и утешаться тем, что, если тигру не понравится, как есть — всегда можно просто убить его. Хотя, что-то подсказывает, что ему должно понравиться. Рюноске раздувает ноздри, понимая, что весьма сильно завелся. В таком положении ненавидит он себя не так уж долго. По-кошачьи встряхивает головой, так, что отросшие сбоку пряди елозят по лицу — такие мягкие, слишком сильно завитые со сна. Не сделав ничего, тигр провинился! И он… заплатит. Как раз завтра, на праздник. Рождество прошло, но Новый год он проведет тут, пожалев, что вообще родился, а не в Агентстве с Кекой, либо в комнате с ней же наедине. Не посмеет! Рюноске вспоминает, как приятно было касаться во сне его паха ногой, обутой в один лишь только тонкий носок, давяще и серьезно, почти как когда-то головы. И принимает решение. Подсаживается, оставляя в покое живот, подбирает ноги, берется за лежащий рядом мобильник. В нем сохранен телефон партнера, Ацуши вписан как — «чертов тигр». И почти сразу берет трубку. — Рад тебя слышать, — злорадно выдыхает Рюноске. А в ответ получает счастливое: — И я рад, так рад, очень! — бубнит Ацуши, с радостью, скороговоркой. Чужие эмоции ускоряют кровь, губы ползут вверх. Может быть, тигру и понравится тут. И пусть только посмеет не оценить, как хорошо его встретят — настоящим традиционным уютом. — Встречаешь праздник у меня. Приезжаешь заранее, — веско оповещает Рюноске, и, не давая тигру возразить, прибавляет, что в случае отказа, просто замучит до смерти всех, кто ему дорог. И только услышав в ответ, что он, Ацуши, не позволит ему так поступить и с собой тоже, хватает Дазая-сана, по-настоящему расслабляется. Рюноске медленно, словно беседа идет со слабоумным, либо с ребенком, диктует адрес, постоянно делая паузы, чтобы вслушаться в радостное дыхание Ацуши. А у того голос радостный, прямо как во сне. Чуть сонный, но пробирающий, и тепло тяжелым грузом опускается еще ниже по телу. Рюноске растягивает название улицы, диктуя по единственной букве, и паузы между ними все шире и шире. Почему-то невозможно избавиться от мыслей о том, что тигр взял бы на руки и отнес сюда же, на футон в углу, придерживая под колени. Рюноске бы даже для проформу не вырывался… Рюноске с трудом теперь говорит. Но при этом — осторожно, стеснительно, словно тигр сейчас прямо тут, в комнате, и может смотреть, потискивает возбужденный член через трусы, не замечая, что голос и дыхание становятся все более сиплыми. Теперь, когда ясно, что тигр точно придет, осталось подумать — где купить или спереть котацу.