***
– Мне надо в парикмахерскую, я скоро вернусь, – нежно чмокнув в пухлую щечку удивленного Юри, – он слышит о том, что Виктор собирался постричься, впервые – мужчина быстро набрасывает пальто, дает обещание больше не практиковать тулупы и аксели на уличном льду, разрешает повязать себе на шею шарф и спешно выскакивает из квартиры. Кацуки слегка недоумевает, но пожимает плечами и продолжает готовить, четко следуя рецептам, переведенным Виктором из кулинарной книжки его матери. Маккачин без конца вьется между ног, пытаясь выпросить вкусняшку, по телевизору показывают яркие рекламы с Дедами Морозами – Юри улыбается, складывая заготовки для блюд в холодильник и отмечает их галочками в списке. Он делает себе кофе и усаживается на диван, хватаясь за пульт и листая каналы, тяжелый пес залезает к нему на колени, приятно грея лучше любого пледа, и юноша чешет зверушку за ушком, поглядывая на часы в ожидании прихода любимого. Он уже начинает проваливаться в сон, устроившись на Маккачине, когда слышит трель дверного звонка. – Прости-прости, я встретил Поповича, заговорились, – машет он руками, довольно ухмыляясь и шморгая текучим покрасневшим носом. Юри кивает в ответ, с подозрением смотрит на него, вздернув бровь, и отходит в сторону, пропуская Виктора в квартиру. В голове крутятся мысли о том, что его прическа ну ни капли не изменилась, и это настораживает – как и то, что Никифоров замешкался и не входит в квартиру, шерудит чем-то в дверях – и Кацуки открывает рот, собираясь поторопить, но замирает. Никифоров затаскивает в дом темно-зеленую сосну и ставит ее у стенки, облегченно выдыхая. – Три часа выбирал – никак не мог решить, какая красивее! А тут смотрю, Гошка идет, ну я позвал его, а он тоже за елкой, прикинь! Ну, вот, выбрали две красавицы, – радостно рассказывает мужчина, растирая холодные щеки, пока с него стаскивают верхнюю одежду. Маккачин заливисто лает, увидав старшего хозяина, за штанину тащит его в сторону кухни, где на плите стоит еще горячий чайник, а рядышком – целый заварник свежего черного чая с корицей. Виктор хихикает, лохматит кудрявую шерсть рыжего песика, останавливает и мягко целует в губы Юри, снимавшего с него длинный шарф. – Просто я так счастлив, – улыбается он, разрывая поцелуй и встречая удивленный взгляд юноши, лохматит его короткие темные волосы и резко срывается в сторону кухни – Маккачин тут же стрелой летит за ним. – Виктор, руки помой! – кричит он вслед, и слышит громкий недовольный стон. Прикусывает нижнюю губу и тихо смеется, качая головой. Кажется, счастье передается через поцелуи. Никифоров достает из кладовки несколько заклеенных скотчем массивных коробок и распечатывает их – они доверху набиты всякими новогодними украшениями. Часть из них относительно новая, часть осталась еще с советских времен. Юри аккуратно достает, протирает влажной тряпочкой от пыли и с нескрываемым восторгом рассматривает каждую игрушку и передает Виктору, тщательно развешивающему все по пышным веткам дерева, рассказывая о том, как они всей семьей наряжали елки в его далеком детстве. Сосна, отогревшись, сильно распушается, поднимает освободившиеся от тугой веревки ветки и предстает во всей красе, и, если честно, занимает довольно много места в гостиной. Больше, чем думал Кацуки. Потолки в квартире Виктора высокие, намного выше, кажется Юри, чем в его родном доме. Но верхушку деревца все равно приходится обрезать, потому что натяжной потолок вот-вот порвется, да и звезду цеплять некуда. – В следующий раз елку выбирать будем вместе, – качает головой Кацуки, наблюдая за тем, как Никифоров, шатко стоя одной ногой на подлокотнике дивана, а второй – на журнальном столике, пытается поцепить главное украшение, и придерживает его за талию. Виктор, тут же просияв, резко кивает головой, чуть не соскальзывает с подлокотника и только чудом умудряется удержать равновесие. У Юри на секунду все замирает в груди, и он чуть не получает инфаркт. – Так на следующий Новый год снова поедем в Россию? – восторженно уточняет мужчина, и Кацуки, закатив глаза, тихо бурчит под нос «еще посмотрим». Они наряжают дерево и комнаты до третьего часа ночи, долго распутывая гирлянды, вырезая снежинки, склеивая порвавшийся дождик и убирая разбитые игрушки (потому что им не удается угомонить бегающего туда-сюда Маккачина, а у Виктора косые руки), и после всего этого у них не хватает сил даже бегло оценить результаты своих трудов – последней комнатой они предусмотрительно украшают спальню, там же и остаются.***
Утром Юри будит шум за стенкой и громкие высокие восторженные вопли. – Ребя-я-ят, ну вы даете! Как классно! Умнички просто! Не зря решили у вас Новый год встречать! – Я вообще-то ничего не решал! – Но у тебя самая большая хата и самый чистоплотный невестушка, заметь! Он устало стонет в подушку, стаскивает с тумбочки телефон и снимает блокировку. Цифры посреди экрана подсказывают ему, что уже десять часов утра. Кацуки, продирая глаза, сползает на пол и медленно продвигается в сторону ванны, но в коридоре его едва не сносит с ног шумный ураганчик с яркой прической. – С наступающим! – громко и четко кричит Мила на русском, душа японца в объятиях. – Спасибо, – невнятно бормочет Юри, поправляя сползшие с носа очки и тщетно пытаясь вывернуться из стальной хватки девушки, – тебя тоже. Она заливисто смеется – Кацуки мягко улыбается в ответ, вжимая голову в плечи и продумывая, как же ему наконец попасть в ванную. Он не планировал появляться перед гостями в таком потрепанном виде и сейчас чувствовал себя очень неловко. К счастью, из кухни кто-то очень недовольным голосом позвал Милу – явно не Виктор – и она, напоследок чмокнув его в щечку, быстро уносится туда. Кацуки тяжело вздыхает, вытирая восковой след со щеки, и направляется умываться. День обещает быть тяжелым. – А вы рано, – качает головой Юри, опершись плечом о косяк. На кухне творится полный беспорядок и очень душно, даже несмотря на открытое окно – а на улице, между прочим, уже минусовая температура! – А где остальные? – Дали бы ей волю – она за неделю поселилась бы, – кисло фыркает Плисецкий, мешая что-то венчиком в глубокой миске. Девушка несильно огревает его ложкой по голове. – Я нашла твой список и то, что ты приготовил вчера, – благодарно кивает Мила, – я послала Виктора в магазин, кое-чего не хватает, Георгий… – Девушка делает многозначительную паузу и широкий жест, – присоединится попозже. Яков сказал, что уже не в том возрасте, чтобы по таким мероприятиям ходить, – качает головой она. – Этот старый еврей всех нас еще переживет, – чешет затылок Юра и, едва успев увернуться от очередного удара, показывает Бабичевой язык. – Они с дедом планировали вместе посидеть, так что кто-кто, а он скучать не будет. – Юри, поможешь с готовкой, или хочешь отдохнуть после вчерашнего? – Мила лукаво подмигивает и понимающе смотрит на Кацуки. Юноша давится воздухом. – Не-не-не, я помогу, – Юри прикрывает покрасневшие щеки ладонями и, криво улыбнувшись, кивает Бабичевой. Она тут же подскакивает с места. – Но сначала я накормлю тебя завтраком! – решительно кричит девушка, доставая из хлебницы батон свежего обеденного. Юрий как бы случайно клацает по кнопке электрочайника, и он начинает шуметь, медленно закипая. Японец, тяжело вздыхая, присаживается на рядом стоявший стул. В коридоре слышится шум, и на кухню влетает очень потрепанный Виктор с Маккачином на поводке. – Все купил? – флегматично спрашивает Юрий, откладывая в сторону миску и подпирая щеку рукой. – Нет, – отдыхиваясь, хрипит Никифоров, бросая поводок и хватаясь за графин с водой. – Сейчас еще в «Ашан» сбегаю. Заприметив Юри, перед которым Мила поставила тарелку с завтраком, мужчина аж расцветает от радости, тут же забывает о накатившей усталости, подскакивает и прижимает его к себе. Юноша трется щекой о теплую ткань мягкого свитера Виктора, довольно улыбается – от него пахнет морозом. – Ты пойдешь со мной, я пока отдохну, а ты ешь и собирайся! – решительно вопит Никифоров, плюхаясь на стул. – Нет, он будет помогать нам с готовкой! – не менее решительно отрезает Мила, резко поворачиваясь и едва не ударяя Юру по лбу сковородкой. Юри давится бутербродом. Юрий ловко уворачивается от сковородки, но делает пару шагов и спотыкается о поводок, очень громко ругается и вслух передает все мысли скромного Кацуки. Этот день обещает быть очень тяжелым.***
– И чем вы занимались? – с любопытством спрашивает Виктор, открывая дверь на балкон. Юри подскакивает к мужчине, передергивается от холода, веющего оттуда, но весело улыбается. – Мила научила меня делать желе. Оказывается, это так просто! – восхищенно тянет он, и Никифоров сам не сдерживает улыбки, нежно целует любимого в нос, мягко смеется. – Так у нас даже будет десерт, – качает головой, оценивая масштаб местного бардака и разыскивая глазами нужный предмет. – У тебя по-любому будет, – смущенно мурчит Юри, легко толкая Виктора бедром. Он кидает на Кацуки игривый взгляд и не сдерживается – снова целует, только в губы. – Хочешь, я тебя удивлю? – горячо шепчет Никифоров на ухо Юри, и того всего пробирают мурашки. Он кивает, с нетерпением уставляется на мужчину. Виктор лукаво подмигивает и, развернув его к выходу, легонько подталкивает вперед. – Посиди на диване пока, сейчас найду. Юноша послушно выполняет указание, в ожидании качая ногой в воздухе и заглядывая в окно на балкон – русский очень громко перерывает все вещи, и Юри мысленно ставит пометку как-нибудь провести там генеральную уборку. Он отлучается буквально на пару минут на кухню помочь – у Милы горит все: и еда, и сроки – а когда возвращается, Виктор уже аккуратно выносит из дверного проема массивную деревянную коробку. Кацуки спешит помочь и обнаруживает, что это вовсе не коробка. Никифоров подтаскивает и опускает ее совсем рядом с диваном, и юноша совсем ничего не может понять. – Угадай, что это! – весело улыбается Никифоров, дергая бровями. Юри всерьез задумывается, но в голову не приходит абсолютно никаких идей, и он лишь пожимает плечами. – Это стол! Стол-книжка! Кацуки от недоумения раскрывает рот. – В смысле, – растерянно тянет он, глядя то на Виктора, то на странный предмет. Мужчина взмахивает в воздухе руками, поднимает одну часть столешницы и выдвигает ножку, зацепив ее ногой. – Не понял, – вздыхает Юри, напряженно разглядывая стол. Никифоров поднимает вторую часть и ставит другую ножку. – Та-дам! – разводит он руками, улыбаясь и глядя на жениха. Кацуки выглядит так, будто только что познал смысл жизни. – В смысле, – повторяет он и обходит стол вокруг, разглядывая и с почти детским любопытством заглядывая под него. Он поднимается и снова обращает свой удивленный взгляд на Виктора. – А почему книжка? – Ну, как сказать…***
Ребята оперативно заносят блюда в комнату и расставляют их везде, где только можно – на письменном столе, подставке для телевизора, отодвинутом в сторону кофейном столике, шкафах – пока Виктор крутит в руках белую скатерть и пытается понять, как именно ее застилать. Обычно в таких случаях он полагается на помощь Юри, но Юри убегает в коридор – звонят в дверь, это, скорее всего, пришел Георгий. Он морщится, в очередной раз перекручивая клеенчатое полотно, и недоумевает. – Господи, ты как дите, – нетерпеливо шипит Мила, выхватывает у него из рук скатерть и в два счета устилает ею длинный стол. – По краям поправь, чтобы ровно было, у меня сейчас кабачки сгорят! Никифоров скучающе оттягивает полотно в сторону, а зашедший в комнату с тарелками Юрий, изогнув вопросительно бровь, ставит тарелки на стол. Протестов не возникает, и он начинает быстро переносить блюда на новое место – даже знать не хочет, что у Виктора с лицом, и почему и куда он стягивает скатерть. В комнату заходит Георгий, набирает воздух, готовясь произнести явно длинную речь, но на секунду замирает. У него до размера блюдец округляются глаза, он за доли секунды подскакивает к столу и на лету ловит едва не уехавшую вместе со скатертью тарелку. Очень некстати заходит Бабичева. Когда Юри приносит салфетки и столовые приборы, он не может понять, почему и что кричит Мила его жениху и Юрию, но не удивляется – она с самого утра много кричит – бочком протискивается к столу, надеясь даже дыханием не задеть убийственную ауру девушки, и молча начинает все расставлять, исподлобья поглядывая на нее. «Женщины в России красивые, но страшные», – делает вывод он, забирая пиалу с салатом из рук застывшего Поповича и утягивая фигуриста за собой на кухню.***
– Вау, стоп, подождите, а откуда на столе кацудон? – Виктор хлопает глазами, глядя то на Юри, то на Милу, то на Плисецкого. – Мы поговорили и решили, что поскольку в этот раз с нами встречать новый год будет Юри, стоит разбавить меню японской кухней. Ему могут не сразу понравиться наши традиционные блюда, не голодать же ему – заодно и мы попробуем, чем ты там почти год питался! Юри любезно предложил помочь, и почти все из этого приготовлено по рецептам его мамы, – весело протараторила Мила. – Ага. Значит, я тоже только это буду есть, – Никифоров нетерпеливо подвигает к себе тарелку – Бабичева бьет его по рукам и блюдо отбирает. – Что, не мило тебе уже родное русское оливье? – подтрунивает она, шутливо толкая его локотком под бок. Виктор тяжело вздыхает, закатывая глаза. На улице уже темно, когда в коридоре снова слышится трель дверного звонка – в этот раз открывать выскакивает Плисецкий, причем действительно выскакивает, бодро и весело. Мила аж присвистывает, упирая руки в боки – Юра шипит на нее, пытаясь управится с заедающим замком. Он, наконец, поддается, подросток дергает ручку – порог переступает казах в яркой красной новогодней шапочке. – С наступающим! – громко выдает он, скидывая с себя пальто – с кухни в один голос весело отвечают. – Тебя тоже! – верещит Мила и летит обнимать гостя. Плисецкий этим явно очень недоволен. – А он-то откуда?! – у Никифорова начинает дергаться глаз. – Ну Виктор, случайно оказалось, что Отабек приехал в Санкт-Петербург, ну мы и его решили пригласить, – невинно бормочет Юри, обнимая начинающего злиться мужчину. – Не дело это, такой праздник одному встречать, ты сам говорил. Жаль, Сара не смогла приехать. Юри кладет свою голову ему на плечо, и от родного запаха травяного шампуня Никифорова немного попускает. – А я говорил, что против? Я только за! – натянуто улыбается он, притягивая юношу к себе. Он смотрит в любимые карие глаза, которые так и лучатся радостью, проводит большим пальцем по мягкой щечке, и Кацуки мягко смеется, закидывая руки Виктору за шею. Он устраивается на коленях мужчины поудобнее и, приблизившись, скромно целует его в сухие губы – Никифоров обхватывает талию юноши и углубляет поцелуй. – Юри! – зовут с кухни, и Кацуки, резко разорвав поцелуй, подскакивает с места. Виктор разочарованно стонет – юноша вытирает мокрые губы, томно шепчет на ухо «потом, все потом», подмигивает ему и убегает. Мужчина дуется и мстительно стаскивает с блюда кусочек куриной колбаски. Через пару минут Юри возвращается с большой тарелкой нового блюда. Никифоров вопросительно смотрит на него – он не видел, чтобы что-то подобное готовили. – Отабек решил сделать свой вклад в развитие праздничного стола и принес бешбармак! Говорит, сам готовил. Мне столько всего нового надо будет попробовать, – смеется он в поисках места на столе. Виктор не сдерживает улыбки и предусмотрительно подвигает к себе мясную нарезку. – А что ты смотришь? – с любопытством спрашивает Юри, по-птичьи склоняя голову к плечу. – Это «Служебный роман». Классика советского кинематографа, – важно тянет Виктор, переводя взгляд на телевизор. – Каждый год в это время показывают, еще с детства моего. Уже наизусть каждую реплику знаю. – Не надоело еще? – с любопытством спрашивает Юри. Никифоров смеется, усаживая его себе на колени и растрепывая волосы. – Это просто не может надоесть. Я потом скачаю тебе японские субтитры – вместе посмотрим, и ты поймешь. – Он кладет голову на макушку любимому, пока тот неотрывно смотрит в экран.***
Они наконец-то рассаживаются, когда на часах уже половина одиннадцатого – Мила без конца бегает туда-обратно, потому что чего-нибудь вечно не достает – то стакана Гоше, то вилки Алтыну. Отабека усаживают между Юри и Юрием – Виктор смеется и говорит, что он должен загадать желание, на что казах лишь вопросительно поднимает бровь и послушно кивает – Юра кричит, что Никифоров дебил и пытается дотянуться до него и вмазать, несмотря на то, что их разделяют два человека. Кацуки отворачивается, пытаясь его успокоить, а когда вновь поворачивается, видит возле своей тарелки бокал с шампанским. Поднимает взгляд – Мила подмигивает ему и жестом показывает, что все в порядке. «Я не пью», – шепчет он одними губами, качая головой и отодвигая бокал, но Бабичева ничего и слышать не хочет, только отмахивается и лукаво улыбается. – Да ладно тебе, немножко можно, я же за тобой слежу, – громко восклицает Никифоров, поднимая полную рюмку, и Георгий прыскает от смеха – за кем тут еще надо следить. Пара тостов, громкие и веселые обсуждения всего на свете кроме-фигурного-катания – Юри и Отабек в разговоре практически не участвуют, потому что Мила считает своей прямой обязанностью нашпиговать их оливье, крабовым салатом и остальными прелестями русской кухни, невзирая на уже почти паническое «спасибо, пожалуйста, ну хватит» Кацуки. Виктор вскакивает с места, когда на экране появляется президент – воспользовавшись моментом, казах с японцем переглядываются и втихаря высыпают винегрет под стол Маккачину, искренне надеясь, что пес это ест. – Юри, это Путин! – мужчина дергает возлюбленного за рукав, показывая на экран, Юри кивает, потому что сам Виктор уже сотни раз ему показывал везде, где можно, и пытается усадить Никифорова на место – получается так себе. Все внимательно слушают его речь – Кацуки просит Виктора перевести, но он отмахивается, мол, ничего интересного. Внимание Юри привлекает то, что Мила рвет какой-то листик на кусочки, и легонько треплет мужчину по плечу, указывая на нее и недоумевающе хлопая глазами. – А-а-а, это так надо, – тянет Виктор. – Ты должен написать на листике свое желание, поджечь его, кинуть пепел в шампанское, пока часы бьют двенадцать, и выпить, – доходчиво объясняет он. Юри оглядывается на Отабека – тот вздыхает и кивает головой. – Ладно, – снисходительно пожимает плечами Кацуки, когда Мила протягивает ему бумажку с ручкой. Начинают бить куранты – все шустро начинают что-то строчить на своих кусочках и поджигать от свечей, стоявших на столе. Виктор счастливо улыбается, подскакивает, утягивая за собой сбитого с толку Кацуки, и поднимает руки к верху – картинка на экране меняется, все хором вскрикивают и снова чокаются – Юри ничего не понимает, но послушно повторяет за любимым, залпом выпивает свой напиток и морщится: на вкус как-то не очень. Виктор размашистым жестом громко опускает фужер на стол, притягивает собиравшегося сесть юношу к себе и страстно целует – Плисецкий фыркает, Отабек снова хлопает, Попович свистит и слышится Милино «Горько!». Юри краснеет до самых кончиков ушей и хочет вырваться, но стальная хватка Виктора просто не дает ему никаких шансов. Он слышит приглушенные хлопки и ему кажется, что это уже стреляет в голове от ощущений, но Никифоров отстраняется и вытягивает его из-за стола, тащит в сторону балкона и рукой подзывает всех за собой. – Фейерверки пошли! Это как на ваших фестивалях, только больше и дольше, – объясняет Гоша, и Кацуки благодарно кивает, пока Бабичева открывает окна, а Виктор несет куртки. Он накидывает свое пальто на Юри, сам обматывается шарфом, отмахивается, не давая юноше сказать ни слова, и едва не впечатывает его в подоконник, обняв за талию сзади. Юри восхищенно вздыхает, разглядывая россыпь огоньков на небе. Сзади слышится шипение, и он оборачивается – Юрий смущенно передает ему палочку. – Держи крепко, кацудон, и смотри, не обожгись, – бурчит он, и Кацуки аккуратно забирает ее из пальцев мальчика. Плисецкий пару раз чиркает зажигалкой – огонек загорается, и Юри поворачивается к Виктору, улыбаясь, показывая ему летящие в стороны искры. – Маши им в окно, – говорит мужчина, вынимая еще одну из коробки и дожидаясь своей очереди. Японец кивает, вытягивая руку вперед. Спустя минуту его опять обвивают рукой, а рядышком появляется еще одна искрящаяся палочка. – Красиво, – восхищенно говорит Юри, глядя на то, как играются палочками Юрий и Отабек, словно световыми мечами из «Звездных войн» (стоило бы им напомнить про технику безопасности, но юноша понадеялся на ответственность и щепетильность казаха), и как Мила машет своей в разные стороны, что-то увлеченно рассказывая Георгию. Он поднимает глаза – в небе снова рассыпаются тысячи разноцветных капелек, а вдалеке в небо летит новая огненная стрела. – Тебе нравится? – тихо спрашивает Виктор, лениво размахивая бенгальским огоньком. Юри кивает, неотрывно наблюдая за фейерверками, и мужчина мягко усмехается, целуя его в макушку. Бенгальские огоньки начинают угасать – ребята бросают догорающие палочки в окно, и они летят вниз яркими светящимися снежинками. Кацуки хватается руками за подоконник, сгибается и смотрит вниз – Никифоров обеспокоенно сжимает его бедра и сопит в шею. – Аккуратненько, – говорит он и дует юноше в ушко – это щекотно, и Юри смеется, вжимая голову в плечи и сильнее запахивая большое на него пальто. Лишь отойдя от окна, они замечают, что остались одни. Доносится громкая музыка из телевизора – на новогоднем «Голубом огоньке» выступает какая-то русская певица. – Красивая песня, – тянет японец, кивая, и вздрагивает – Никифоров учтиво склоняется, протягивая ему руку. – Позвольте пригласить вас на танец, – говорит он таким серьезным официальным тоном, но кусает губы и едва сдерживает смех. Юри хихикает, протягивая ладонь, и Виктор тут же подхватывает его за талию, ждет, пока возлюбленный обхватит его шею, и утягивает в медленный танец, плавно двигаясь по узкому балкону. Кацуки кладет голову ему на плечо и чувствует, как руки Никифорова спускаются все ниже – в окне, разграничивающем балкон и комнату, видно лежащего на плече Отабека Юру, закусывающих соленым огурцом Милу и Георгия, показывающих ему большие пальцы, и хихикает. – Что-то не так? – обеспокоено спрашивает Виктор, но юноша качает головой, улыбается и мягко прижимается своим носом к его, – с наступившим Новым годом, мое золото, – шепчет ему в губы мужчина, утягивая в ненавязчивый поцелуй. – Может, перестанешь постоянно спонтанно целовать меня? – шутливо дуется Юри, запуская свои длинные пальцы в аккуратно уложенные волосы Никифорова, и очаровательно хлопает ресницами. – Вообще-то, момент предрасполагает, – подмигивает мужчина и, махнув головой, убирает с глаз мешающую челку. – И вообще-то, я тебя слишком люблю, чтобы отказывать себе в таком удовольствии, – дразняще продолжает он, показывая возлюбленному язык и мягко проходясь им по чужим губам. – Ну, раз так… – Юри прикусывает его кончик и игриво морщит нос. У него восхитительный красный румянец на щеках от легкого опьянения, сладкие губы, пахнущие шампанским, невероятная улыбка и томный взгляд, а его холодные пальцы сейчас нежно поглаживают горячую шею Виктора, и мужчине кажется, что он сейчас просто сойдет с ума. Он останавливается, крепко хватаясь за бедра юноши – он вопросительно выгибает бровь, ухмыляясь, а в глазах танцуют черти. Никифоров рукой проходится от упругой ягодицы по бедру и до колена, медленно наклоняя партнера к полу, придерживая второй за талию, и он немного боится, но в глазах Юри такая непоколебимая уверенная страсть, что Виктор готов повторить то же самое хоть над пропастью. Чужие руки смыкаются в замок на шее, и Кацуки повисает на нем, облизывает пересохшие приоткрытые губы, призывая действовать, и Никифоров не медлит – прижимается к ним нетерпеливо, похотливо, кусает и лижет горячий желанный ротик, и Юри не противится, лишь подыгрывает, подливает масла в огонь. – Фу, бля, не, я все понимаю, но это уже слишком! Мила, останови их наконец, они же там сейчас поебутся! – пронзительно визжит Плисецкий. Виктор почти роняет Юри – Юри не сдерживает почти истерического смеха.