линзы и дужки

Ремус, вздыхая, поправлял бабочку и критически осматривал в зеркале свое отражение. Поддаться на уговоры Сириуса было опрометчивым решением, но сказанного не воротишь. Он ввязался в очередную авантюру, не сумев вовремя отвести взгляд от синевы напротив. (В очередной раз попадая в подобную ситуацию, Ремус сделал один очень важный вывод: среди черт, что Бродяга перенял у своей анимагической формы, был и заискивающий, умоляющий, по-собачьи жалобный взгляд.) Основным аргументом Сириуса было то, что ему, видите ли, не с кем пойти. Ремус предлагал тогда не ходить вовсе, как изначально собирался поступить он сам, но стоило ему обмолвиться о своем плане, как Бродяга загорелся совершенно сумасшедшей идеей: найти Рему девушку для бала. Только вот из всех девушек, что учились с ними на одном факультете и хотя бы представляли себе, кто такой Рем, согласиться была готова только Лили. Именно в ней и была проблема: Джеймс, добившийся-таки ее расположения этой осенью, шел на бал с ней. Сириус мог бы позвать любую девушку, почти каждая согласилась бы, но не хотелось вести с собой кого попало. И вот, путем сложных манипуляций и бесполезных попыток Рема уговорить Сириуса просто-напросто пропустить бал, Ремус оказался у зеркала в пустой спальне. Питер где-то пропадал, что в последнее время случалось удивительно часто, Сириус и Джим были на тренировке по квиддичу. Старая парадная мантия видала виды и никогда не использовалась Ремом по назначению. Она была куплена за гроши и вполне стоила своих денег. Единственным шансом сделать из нее что-то приличное была трансфигурация, но Ремус не представлял себе, во что можно превратить это. К моменту возвращения друзей Рем лежал в мантии на кровати. Сириус, не сняв куртку, упал рядом с ним и прикрыл глаза. Не услышав возражения в ответ на вероломное вторжение, он чуть напрягся и начал пристально разглядывать Люпина, терпения которого хватило ненадолго. Он перестал изучать расшитый полог и перевел взгляд на близкого друга. – Чего ты буравишь меня взглядом? – показательно наморщив нос, Ремус принюхался, – переоденься. Ты воняешь. Люпин попытался спихнуть Сириуса со своей кровати, но тот оказался проворнее: он резко двинулся вперед и лег поперек Рема, придавив его к покрывалу. Приподнявшись на локтях, он ухмыльнулся: – Воняю, да? Теперь ты тоже! Он выдохнул Рему чуть правее лица, обдавая того ощутимым запахом сигарет. – Отвратительно! Куда подевались твои манеры? – смеясь, Рем вылезает из-под Сириуса и предстает перед ним в своей измятой парадной мантии. – Туда же, куда и твой вкус в одежде. Ты пойдешь в этом? Ремус вспыхнул. Оскорбленный, он отвернулся и от Сириуса, и от зеркала и начал стягивать с себя мантию, когда ощутил на своих плечах чужие ладони. – Если мы идем как пара, тебе стоит одеться иначе. Ты же знаешь, что мантия не обязательна? Ремус, чьи руки все ещё подняты вверх, а мантия так и не снята, выглядит озадаченным. Он уверен, что МакГонагалл несколько раз повторяла о торжественности подобного события. – Ох, так мы пара? Питер не простит тебе измены, как ты мог так обойтись с ним!.. – Ремус восклицает, взмахивает руками и слышит треск старой ткани. Сириус, как самый лучший друг, падает обратно на кровать и хохочет. Люпин чувствует, что покраснел до самых кончиков ушей. Он пытается освободиться из ткани, но до тех пор, пока Сириус не приходит в себя и не спасает его (в тысячный раз), попытки остаются тщетными. Перед ними лежит порванная мантия, Сириус в очередной раз предлагает одолжить что-нибудь из своего, но Рем отказывается наотрез. Джим, вытирающий волосы (он шлепает через всю комнату к кровати Рема, чтобы убедиться в том, что масштабы катастрофы действительно огромны), предлагает поистине гениальную вещь: – Вы же волшебники. Трансфигурируйте ее! – Но, Джим… – начинает было Ремус, но осекается. Джеймс Поттер смотрит на него чересчур удивленно: он слышит «но» только от декана и Лили. Другие всегда говорят «да» его обворожительной улыбке. – Да, я знаю, чары иссякнут через некоторое время, но на время бала ты будешь блистать, это мы тебе с Бродягой гарантируем, да? – они обмениваются заговорщическими кивками, и Ремус против воли чувствует укол ревности. — Я даже не представляю, во что это можно трансфигурировать! — вскрикивает Ремус отчаянно и снова опускается на кровать, намереваясь зарыться в одеяло так глубоко, чтобы Сириус не смог его найти. — Предоставь это нам. Сделаем в лучшем виде. В ответ на слова Бродяги Муни только мычит что-то неразборчивое. Блэк и Поттер, прихватив мантию, исчезают из спальни. Наутро Рема будит Бродяга, вновь забравшийся на его кровать. Он тормошит друга за плечо, грозится наколдовать воду: — Подними свою тушку с постели, иначе я продемонстрирую тебе мои способности к трансфигурации гораздо более осязаемым способом, ты сам научил меня, как создавать воду из ничего. Ремус по-прежнему не подает признаков жизни, и Сириус идет на отчаянный шаг: он аккуратно ложится рядом с лучшим другом, устраивая свою голову прямо рядом с его, выжидает мгновение, засмотревшись на подрагивающие ресницы, и низко, гортанно рычит прямо в ухо. Инстинкты зверя будят лучше криков и волшебного будильника. Люпин вскидывается и падает с кровати, гремя костями об пол. Поднявшись, он исподлобья смотрит на Сириуса, который пытается аккуратно сбежать с места преступления: переползти на свою кровать. В гневе Ремус выглядит очень грозно, но, вздохнув, он прикрывает глаза, качает головой и, уже с улыбкой, возмущается: — Теперь ты пахнешь лучше. Но это все равно не дает тебе права заползать на мою кровать! — У тебя до бала всего четыре часа. И, знаешь, я не эксперт, но теперь моя очередь советовать тебе переодеться. И сходить в душ. Ты воняешь... псиной. — И не надо делать вид, что это моя вина! — Ты назвал меня псиной? Ремус игнорирует последнюю реплику Бродяги, потому что времени у них и правда не очень много: прихватив полотенце, он скрывается в душе. Его медитацию («ты просто выпускаешь всю горячую воду в целой башне — спасибо что не в целом Хогвартсе — и аргументируешь это тем, что тебе нужно успокоить внутреннего волка!») прерывают дважды: Питер, пискнув, тут же прикрывает дверь, а Сириус заходит спокойно: — Было открыто! — Ты ведь знаешь, что я здесь! — Рем кутается в полотенце и списывает красноту щек на пар, пока Бродяга чистит зубы и пререкается с ним. — С чего бы мне? Может, ты уже ушел куда. Я же не слежу за тобой. — Бродяга пожимает плечами, этот жест полон пренебрежения; после он отворачивается обратно к зеркалу, по большей части запотевшему, чистит зубы еще полминуты и, сплюнув, выходит, больше не проронив ни слова. Рему неловко, когда он выходит, потому что все, кроме него, встали раньше. Питера в комнате уже нет: он снова куда-то подевался, наверное, ушел чистить зубы в другое место. Джеймс в боксерах и рубашке ходит из стороны в сторону, причитая: «в клетку или в полоску». Сириус сидит на кровати Рема, он одет в темные джинсы и темно-синюю рубашку. На его шее — классический галстук-бабочка. Его волосы отросли и достают до стоящего воротника рубашки. Он держит в руках костюм. Роскошная замена парадной мантии. Выглядит одеяние совершенно новым и просто невыразимо красивым. — Ты купил его? Это звучит грубо; он должен быть благодарен в любом случае, но если это все же покупка, то он не в праве принять столь роскошный дар. — Мы смогли ее трансфигурировать. Рем смотрит неверяще, дотрагивается до ткани, из которой сшита его новая мантия и тут же одергивает руку: он, носивший всю жизнь лохмотья, уверен — покупка подобной обошлась бы отцу в несколько зарплат. — Он чудесный. Это шерсть? — Лучше, чем у него на загривке, — Джим, наконец-то решивший, что предпочтет полоску, подходит к ним (все еще в боксерах) с галстуком в руках. — Ой, иди ты, — беззлобно бросает Сириус и несильно пихает друга в бок. Обращаясь уже к Рему, он добавляет: — В смеси с шелком. Не для ежедневной носки, мнется чуть сильнее, но лучше будет прилегать по фигуре. И выглядит чуть приличнее: при свете свечей на ткани будут появляться плавные переливы. Муни слушает его, зачарованный. Он уже представляет себя в этом прекрасном костюме и его, Сириуса, рядом. Для воображения Сириуса не хватает одной очень важной детали: он все еще в одной рубашке. — А где твой пиджак? И... ты идешь в джинсах? — Они удивительно хорошо сидят на моей заднице, ну, ты сам знаешь, — Сириус произносит это совершенно спокойно, будто бы сообщает Джиму о том, что тренировку необходимо перенести из-за очередного наказания. Ремус чуть краснеет (надеется на это) и замечает, что подобная его реакция Сириуса забавляет: он улыбается и наблюдает за ним украдкой. — А насчет пиджака... Он сюда как-то не подходит, тебе не кажется? — Ну, это ты у нас эксперт в мужской моде и костюмах, — теряется Муни сначала, — может быть, заменишь пиджак чем-то более свойским? Кожанкой? Сириус, довольный таким предложением, ухмыляется: — И это ты мне говоришь? Хотя вчера распинался о торжественности события? — Ну, тебе все равно хана от МакГонагалл за джинсы, так что терять больше нечего. — Джим, он меня обижает! — в притворно-плаксивом тоне обращается Сириус к Джеймсу, который уже (наконец-то) застегивает ширинку. Ремус, поняв, что он последний еще не собрался, вытирает волосы и спешно надевает рубашку. Перед тем, как надеть брюки, он еще несколько раз проводит рукой по ткани. — Они тебя не укусят, а вот я — могу! Сириус примеряет на себя кожанку, и, что удивительно (Ремус уверен — дело здесь в какой-то особой магии), ему идет его странный образ, состоящий из темных джинс (без дырок на коленях — и слава Мерлину), синей рубашки под цвет глаз и черной кожанки. Когда Ремус встает рядом с ним, то выглядит как-то слишком прилично. Впрочем, так было всегда: Сириус, взъерошенный, проспавший первую пару и забывший застегнуть несколько пуговиц на рубашке, мятой и с подвернутыми рукавами, и Рем, собранный и опрятный. Ткань, из которой был сшит костюм, была на несколько тонов темнее чем кожа Ремуса. Рем себе нравился, вероятно, впервые в жизни. Когда Сириус вышел из спальни, Джим вздохнул с облегчением: он ждал Лили в одиночестве уже пятнадцать минут, а девушка, судя по всему, и не думала торопиться. — Ты даже сегодня будешь в этой куртке? — Джим, Ремус говорил, что это называется «кожанка». И она идет мне! Самый классный подарок, что я получал. — Да, потому что ты получил ее от Ремуса, вот и ходишь в ней целыми днями, — смеясь, Джим хлопнул Бродягу по плечу. Он знал Сириуса без малого всю жизнь и он был для него как открытая книга, а то, с каким трепетом он относился к Рему, было заметно даже слепому. Когда открывается дверь спальни девушек, Джеймс умолкает, а после тихо шепчет на выдохе: — Как она прекрасна... По лестнице спускается Лили. Бродяга присвистывает: этого стоило ждать шесть лет. На Эванс струящееся темно-зеленое платье в пол, ее рыжие волосы убраны в причудливую косу с выпущенными прядями. Ловя на себе восхищенные взгляды, она смущается. Сириус тут же тушуется, к тому же по противоположной лестнице спускается Ремус, и теперь его очередь восхищенно ахать. Спустившись, Муни протягивает ему ленту, темно-синюю: — Убери волосы, они будут мешаться, если ты решишь потанцевать. Сириус принимает подарок безропотно и позволяет Рему помочь закрепить ленту на волосах. Завязывая бант, Муни думает совсем не об удобстве Сириуса. Просто с распущенными волосами он слишком горяч. В зале они занимают столик на четверых поближе к танцполу: Лили не терпится выйти в центр зала. Когда они уходят танцевать, Джим светится от счастья: его рука лежит чуть выше талии Лили и он касается обнаженных участков ее спины. Эванс краснеет от каждого случайного движения и смеется громче обычного, они танцуют и не спотыкаются об ноги друг друга. Они подходят друг другу так очевидно, что это даже смешно, сколько лет Лили ускользала от Джима. Ее платье скользит по полу, а Джим наклоняется к ее плечу, усыпанному веснушками и целует его. Лили хочет было возмутиться и поправить съехавшую лямку платья, но Джим целует ее еще раз и она умолкает, сраженная. Сириус отводит взгляд от них двоих еще когда Сохатый дотрагивается губами до кожи, покрытой веснушками. Он невольно смотрит на Рема, чьи щеки тоже испещрены мелкими пятнышками, они бледнее, чем у Эванс, но они есть. И, как сам Сириус видел несколько часов назад, не только на плечах. Ремус необычайно тих даже для себя, он выглядит сжатым и скованным, его плечи сведены сильнее обычного, он будто бы пытается спрятаться, слиться со стеной. — Ты в порядке? — Сириус смотрит пристально и надеется на то, что Ремус будет честен с ним; он чувствует вину перед другом, ведь это из-за него они оказались здесь. — Да. — Ремус замолкает, но Сириус понимает, что он еще не договорил, — Просто непривычно, что на меня обращают внимание. — Он кивает в сторону двух шепчущихся девчушек курса на два младше. — Ты просто неотразим в этом костюме, вот и все! Рем краснеет: — Чувствую себя Золушкой. — Что? — Сириус выглядел озадаченным. — Ну, знаешь, такая маггловская сказка. Мама рассказывала ее мне, когда говорила об их с отцом знакомстве. Сюжет в том, что девушке помогает фея-крестная, превращает ее старое платье в новое, сияющее, девушка идет на бал и встречает прекрасного принца... — А как это связано с твоими родителями? — Мама чувствовала себя так, будто она — маленькая девочка, впервые попавшая на бал, когда приехала в Хогвартс. Ну, знаешь, волшебные вещи вокруг, красота замка, — Ремус пожал плечами, — может быть, это немного странное сравнение, но мне оно всегда казалось очень точным. Некоторое время они сидят в тишине и пьют из бокалов безалкогольную сангрию. Вокруг звучит легкая музыка: выступают выпускники школы, собравшие свою музыкальную группу. Они исполняют не свою музыку, — администрация сочла ее слишком агрессивной — а каверы на известную музыку прошлых десятилетий. Сириус слышит знакомую мелодию и ждет, пока ее узнает Ремус, ведь когда-то именно он познакомил Сириуса с творчеством этого знаменитого маггловского квартета. — Может, потанцуем? Сириус смотрит на Рема с легким прищуром, тот смущается столь пристального взгляда и отказывается, качая головой. В следующее мгновение очки с его носа оказываются в руках Сириуса. Он крутит их в руках, бережно складывает дужки и покачивает ими на вытянутой руке: — А если так? Ремус смотрит в глаза Сириуса, вновь попадаясь на его уловку и эти самые собачьи глазки. Он сдается, подавая Сириусу руку. Их танец представляет собой странное зрелище, хотя бы потому что Ремус не умеет танцевать, а Сириус и в этом удивительно хорош: он кладет левую руку на талию Рема, сокращая расстояние между ними до минимума, а на правой, вытянутой, продолжает держать очки. Ремус кладет руки Сириусу на плечи и скрещивает их за его шеей. Он дотрагивается рукой до кончиков волос Сириуса, все еще собранных в хвост. Ему представляется картина того, как хорошо было бы стянуть с его волос ленту и зарыться в них пальцами, пропуская между ними смоляные пряди волос, одну за другой. Расслабившись, Сириус хочет было убрать очки в карман куртки, но Муни тут же пытается поймать его руку. — Бабочка прямо под цвет глаз... Красиво... — Сириус произносит это едва различимым шепотом, но расстояние между ними неисчислимо мало и Ремус, слыша это, краснеет и возвращает руку на прежнее место. Он забывается и просто смотрит на лицо Сириуса, такое идеальное, красивое до невозможности сделать хоть еще один вдох. Его лицо — единственное, что он может различать сейчас и он смотрит, забыв о предосторожности и о том, что на друзей так не смотрят. Друзьям не хотят перебирать волосы. Друзей не хотят целовать на глазах у целого зала зрителей. Весь остальной мир теперь кажется ненужным: он расплывется на сотни бликов и кажется далеким, как если смотреть на Хогсмид с крыши Астрономической башни (Ремус вспоминает, как они ходили туда только вдвоем на его день рождения, и как отражались в глазах Сириуса звезды, такие близкие, как он так же тонул в его глазах и не смог сказать самых главных слов, что так и просились сорваться с языка). — Как давно ты смотришь на меня так? И прячешь этот взгляд за стеклами очков? Сириус сокращает расстояние между ними еще сильнее. Он наклоняется к Рему и тот чувствует себя очень маленьким. Ему хочется убежать, но вместо этого он сглатывает, облизывает вмиг пересохшие губы и шепчет: — Очень давно? Я не знаю. Сириус вдруг отстраняется. Ремус пугается на мгновение, а после снова видит в глазах друга (?) чертиков. Он веселится, когда аккуратно отходит на несколько шагов, все еще держа в руках очки Рема. Тот кивает и, с легкой улыбкой, следует за ним к выходу из зала и вверх по лестнице (здесь Сириусу приходится взять его за руку, чтобы Рем не споткнулся), прямо к спальне. Джим и Лили возвращаются за столик, подуставшие и наблюдают за тем, как Сириус выманивает Рема из зала. Лили смеется и выглядит еще более счастливой, а на вопрос Джима: — Ты знала? Отвечает очень просто: — Конечно, — она пожимает плечами (одна из лямок чуть сползает и Джеймс поправляет ее, в очередной раз позволяя себе дотронуться до нежной кожи), добавляя: — Не только ты знаешь их как облупленных. Полная Дама хихикает, когда пропускает внутрь двух мальчишек-мародеров. Они скрываются в спальне, где, после (не)очень серьезного разговора, целуются. Для Рема этот поцелуй первый, и он срывает ленту с волос Сириуса, взъерошивая их. Сириус чуть рычит в губы Рема, когда тот проводит кончиками пальцев от затылка до основания шеи, надавливая и царапая. Он мстит, кусая нижнюю губу Муни. После он целует линию подбородка и ямочку между ключиц, осыпая шею заходящегося в стонах Рема беспорядочными поцелуями. Он оставляет и несколько засосов, когда Ремус обхватывает его лицо ладонями и снова целует в губы. Поцелуи становятся все более отчаянными, Рем отрывается от желанных губ для того, чтобы дрожащими пальцами расстегнуть пуговицы на рубашке Сириуса. Тот пользуется передышкой, чтобы сказать: — И подумать только: нужно было просто снять с тебя очки! Ремус пихает его в грудь, валит на кровать, после чего забирается рукой в карман все еще не снятой кожанки и с торжеством вынимает свои (еще чудом целые) очки. Подняться ему не дают сильные руки, обхватившие талию. Когда, через незашторенные окна спальни, расположенной в Гриффиндорской башне, на тумбочку падает свет, стекла очков блестят. Сириус спит, обнимая Ремуса за талию. Он прижимается к его спине своей грудью и греет. Его темные волосы рассыпались по подушке в полном беспорядке. Когда солнце поднимается чуть выше, лучи падают на Рема, который открывает глаза и, аккуратно перевернувшись, чтобы размять затекшее плечо, кладет свою руку на талию Сириуса и прижимается к нему ближе, утыкаясь носом ему в ключицы.