One more day

      Аллен - третий лишний. Он запасная деталь, которая может пригодиться лишь в том случае, если с чётко выверенным механизмом что-то случится и он попросту не сможет нормально функционировать. А до этого времени ему и остаётся разве что наблюдать за всем происходящим со стороны и не завидовать, не думать об одиночестве и смерти, не пропускать всю боль через себя. У Неа всегда был Мана, а Канда не может отвести взгляд от прекрасного ангела по имени Алма Карма. Наверное, мысль о том, что Аллен просто появился здесь слишком поздно, должна успокаивать хотя бы частично, но ничего подобного не происходит. Музыкант повторяет это про себя один раз и не чувствует ничего. А потом делает это снова, но уже медленнее и более осмысленно. Повторяет ещё и ещё раз. Вопреки всем ожиданиям становится горько, к горлу подступает нечто до жути напоминающее ком, который не даёт нормально дышать. Спасает лишь обратный счёт от одного до десяти и вполне привычное чувство ненависти к самому себе.       Аллен Уолкер обречён страдать из-за разрывающих его на мелкие части противоречивых чувств и утешать самого себя. У него есть музыка, у него есть талант и бумажные листы, исписанные текстами чужих песен, к которым нужно подобрать правильную огранку, чтобы превратить их в законченные произведения, как можно быстрее. Должно быть, это мазохизм - помогать тем, кто смотрит не на него, а словно бы сквозь, потому что он не светит так ярко, как остальные. Он не станет таким ни через день, ни через неделю, ни через пресловутый месяц. Нет, конечно же, нет. Куда ему со своей глупой любовью к музыке и к людям, которые того не достойны, до тех, кого сравнивают едва ли не с небесными светилами. Просто кому-то в чувствах и отношениях повезло больше, чем музыканту, что пытается относиться не предвзято к стихам, которые никогда не будут посвящены ему. И надо бы либо смириться с этим, либо создать что-нибудь, что принадлежать будет только ему. Целиком и полностью. - Спасибо тебе за твою чудесную музыку. - Неа улыбается мягко и светло. Эта улыбка режет музыканта ничуть не хуже хирургического скальпеля и никак не хочет стираться из памяти.       Аллен чувствует тепло чужих ладоней, что осторожно держат его запястья, невесомый поцелуй в выпирающие косточки выбивает у него воздух из лёгких, и остаётся только выдавить из себя улыбку и попытаться вдохнуть поглубже. Хорошо, что у его рубашки длинные рукава, плотно прилегающие к предплечьям. В противном случае, только слепой не заметил бы окровавленные бинты и проглядывающие кое-где тонкие порезы. Ледяные костяшки пальцев медленно согреваются, но уже через несколько секунд они снова станут настолько холодными, что невозможно будет прикоснуться к самому себе, чтобы не поморщиться от неприятного ощущения. Это неизбежно, как ты ни пытайся сохранить тепло на своей коже. По крайней мере, над ним никто не издевается и не пытается играть с его чувствами. Можно быть благодарным уже за это. Вечером Аллен определённо точно украсит себя ещё несколькими свежими ранами, чтобы почувствовать опустошение. Пожалуйста, пусть боль утихнет. Пожалуйста, пусть он сможет вынести этот безумный год. Пожалуйста, хватит с него этой никчёмной привязанности.       Неа каждый раз благодарит его за музыку, за умение воплощать в реальность любой порыв вдохновения и пропускать через самую душу, вдыхать в неё жизнь, а не только лишь холодную, недоступную простым людям красоту. Кроме таланта он не видит в Аллене ровным счётом ничего особенного, потому что его глаза остаются всё такими же всепонимающими, но любви в его взгляде нет. Может быть, потому что вся его теплота предназначена другому человеку, а может быть, всё дело в самом музыканте, который просто не заслуживает таких чувств в свой адрес. Первая любовь на поверку не всегда оказывается настоящей. Любовь совсем не равна вечному счастью, состоянию лёгкого опьянения и душевному подъёму. Аллен может подписаться под любым из этих утверждений собственной кровью. Никому не стоит знать, что он гниёт заживо, постепенно разрушая своё на самом деле достаточно хрупкое тело до самого основания.       Аллен чувствует себя заложником своих же собственных способностей, которые выделяют его среди остальных чересчур сильно. Они не то проводят черту между ним и людьми, не то попросту обрекают его на страдания, служащие просто прекрасной почвой для особо душещипательных и трагичных произведений. Жаль немного, что он отдаёт частицы своей души каждой ноте, которая выворачивает его наизнанку, а сам не получает в ответ ничего. Наверное, он ещё не достиг своего предела, не сделал всё, что в его силах. Есть же люди, которые наслаждаются своими страданиями, пускай сейчас для него это даже звучит страшно, хотя и такая перспектива представляется вполне себе возможной. Может быть, боль вызывает привыкание, иначе почему он до сих пор так тянется к своим сокурсникам? Почему не может взять сердце под контроль и приказать ему остыть по отношению к Неа или Канде? Как вообще можно испытывать такую сильную привязанность к нескольким людям одновременно?       Надо уметь прощать и не вмешиваться в чужое счастье. Это лишь часть тех принципов, что поддерживают Аллена на плаву, несмотря ни на что, хотя они, как и практически всё в этом мире, работают в двух направлениях. У них есть не только светлая сторона, но и кровавый осадок, отдающий сладковатым запахом разложения.       Аллен Уолкер настолько грязный и прогнивший, что ему никогда, должно быть, не удастся избавиться от неприятного ощущения на своих ладонях. Он трёт их так тщательно, что пальцы краснеют, а вода брызгает во все стороны - футболка намокает и липнет к телу, а на полу образуются небольшие лужицы. Хорошо, что у него нет соседей, что автоматически позволяет ему писать или слушать музыку в любое удобное время. Точнее, время не может быть удобным, просто всё зависит от вдохновения и степени усталости. Правда, всё чаще и чаще случается так, что он чувствует себя совершенно обессиленным, но мелодии, звучащие на самой периферии сознания, не позволяют ему расслабиться и отмахнуться от них как от чрезмерно надоедливых мух.       Это утро не отличается от остальных. Аллен состригает волосы, которые светлым шёлком струились по плечам, и чувствует себя странно свободным, словно вслед за обещаниями наконец приходит спасительная пустота. Она не пугает, но манит обещанием покоя и долгожданной лёгкости. Она говорит, что теперь-то уж точно ему не придётся сдерживать горькую обиду, проклинать свою наивность и давиться жгучей ревностью. Пусть лучше ничто и пепел, чем сжирающий всё на своём пути огонь, который жжёт его изнутри и оставляет после себя сплошные осколки. Теперь совсем не страшно сломать самую свою суть и попытаться выстроить из обломков хоть что-то. И наплевать на окровавленные руки в многочисленных порезах и боль. К ней ведь привыкать уже не надо - просто закрыть глаза на то, что она смертельным ядом растекается по венам, и выровнять дыхание.       И глупо сидеть в пустой комнате, в совершенной пустоте, смешанной с гулким одиночеством, играть на гитаре, поддавшись чёртову порыву чувств, и не видеть ничего перед собой из-за глупых слёз, стекающих по щекам и скапливающихся на солёных губах. Но как бы глупо всё это ни было, он просто не может заставить себя прекратить. Выпустить инструмент из рук хоть на секунду, отпеть собственную душу. Он меняет внешность, но не содержание, хотя часть его сознания буквально кричит, что так дальше продолжаться не может, что это рано или поздно его прикончит, что он потеряет себя безвозвратно. Душевные страдания убивают ничуть не хуже чем физические, только режут глубже, но без капли крови. For one more day, I`m not afraid to fall.       Несколько строчек, всего лишь пара врезавшихся в память строчек переворачивают его мир с ног на голову. Убивает ведь не падение, а приземление*. А значит, этот прыжок в бездну не так уж и страшен. Он просто отпустит все чувства на волю, перестанет винить себя во всех грехах и постарается принять все свои шрамы, порезы и недостатки как есть. И прежде чем он разобьётся вдребезги, у него будет эйфория свободного падения, когда всё будет казаться таким простым и доступным. Не будет никаких рамок или границ. А там, может быть, у него вырастут крылья, что разорвут его спину, или кто-нибудь поймает его и не даст упасть на острые скалы. У этого кого-то совершенно точно будут тёплые руки и большое сердце, потому что иначе быть уже просто не может. И тогда Аллен перестанет быть третьим лишним, ненужным и одиноким, недостаточно светлым и родным. Кто знает, что будет в будущем, но, говорят, на месте старого имени появляется новое, которое затмевает собой всё, что только было раньше. *Не совсем точная, но цитата из сериала "Шерлок". Привет, убийственный четвёртый сезон(