Из жизни вещей

Диван наш был самым обычным диваном, ничем от других не отличающимся: большим, мягким, обитым тёмным бархатом. Он точно помнил тот день, когда его привезли сюда, в этот дом: сколько молчаливой радости и восторга испытал он тогда. Остальные вещи в доме были рады пополнению: они тихо скрипели, шуршали и звенели, здороваясь с новым соседом, а большие старые часы даже зазвонили, чем вызвали недовольство хозяйки дома. Паркет нашептал дивану, что эта женщина, мадам Ксавьер, крайне редко появляется здесь, а вот её маленького сына Чарльза вещи видели гораздо чаще. Диван радостно скрипнул в ответ: детей он ещё никогда не видел, но по рассказам взрослых, которые его собирали, он понял, что дети — самые замечательные существа на свете. Когда диван познакомился с маленьким Чарльзом, он сразу ему понравился. Да что ему, Чарльза обожал весь дом, начиная от старого паркета и заканчивая причудливым потолком. А потом в размеренной жизни обитателей дома появилась малышка Рейвен, синяя-синяя, златоглазая и очень голодная. Они с Чарльзом часто играли вместе, сидя на диване: Чарльз рассказывал удивительные вещи, которые прочёл в книгах, а Рейвен слушала его и часто засыпала, обнимая бархатную подушку, которая нежно ласкалась к детской щеке. Диван счастливо вздыхал, наслаждаясь покоем и сном своих маленьких детей. * Время, конечно, на месте не стоит, но для дивана бежит медленно: его дети уже выросли, а он все продолжает стоять там, где всегда и стоял. Рядом с ним теперь соседствует деревянный столик, который каждый день жалостливо скрипит от тяжести книг, которые Чарльз сюда кладёт. Книги виновато шелестят страницами, извиняясь, но столик с гордостью поскрипывает о том, что это его работа. Диван хотел бы ему помочь, но столик упрямо отказывался, принимая на себя очередную книгу и чашку с кофе. Чарльз теперь не играет с Рейвен, но они все равно часто проводят время вместе на этом диване: вместе они что-то обсуждают и смеются, смотрят телевизор или читают. Дивану нравится такая жизнь, он счастлив, потому что его Чарльз и Рейвен счастливы. * Через какое-то время и Чарльз и Рейвен куда-то пропадают. Весь дом бьет тревогу, потому что уже несколько дней никто из них так и не появился. Все уже готовились к худшему, как вдруг старые двери распахнулись, и в прихожей появились они: Чарльз, Рейвен и ещё какие-то люди. Диван спросил у паркета, не знает ли он, кто это? Паркет же ему ответил, что видит их всех впервые. Ближайшее к дивану окно звякнуло, что они приехали все вместе, и теперь это их общий дом. Диван насторожился: он ещё никогда не видел, чтобы Чарльз с Рейвен приводили кого-то домой больше, чем на один день. Но если эти люди друзья его Чарльзу и Рейвен, то он готов принять их. * За все то время, когда эти люди пробыли здесь, диван успел хорошо глотнуть бурной и нелегкой жизни: компания оказалась лихой. Но что бы не происходило здесь, в этом доме, Чарльз с Рейвен были счастливы, а значит, что и весь дом счастлив. Привыкать к новым людям было трудновато: рыжий бестолковый Шон обязательно что-нибудь разбивал своим адским криком, угрюмый Алекс без лишних церемоний сбрасывал книги с диванов и кресел, сумасшедший Хэнк где-нибудь, но обязательно разливал кислотный раствор. Но все это диван считал детскими шалостями по сравнению с тем, что творил тот странный магнитный парень, Эрик. Ну, а если точнее, не только Эрик, но и Чарльз: вдвоём они успели облюбовать все поверхности, которые только можно было бы. Книги, переодически появляющиеся на журнальном столике, рассказывали о тех ужасах, что происходят в библиотеке. Если бы диван мог покраснеть, он обязательно бы сделал это. Он ведь даже и не думал, что могло бы быть и хуже, пока это самое «хуже» не наступили: Чарльз с Эриком добрались и до него. На следующее утро диван скрипел так жалостливо, что даже соседствующие с ним книги на журнальном столике шелестели страницами, утешая бедный диван. В общем тяжелой была диванная жизнь нашего дивана, но Чарльз и Рейвен были счастливы, а значит, что и диван был счастлив. * И все же это случилось: весь дом знал, что Чарльз, Рейвен и другие — особенные — и все знали, что особенных в мире людей не любят, не признают, боятся. Весь дом ждал, что когда-нибудь что-нибудь произойдёт. И это произошло: они ушли, улетели на своём огромном Дрозде, который смастерил этот синий учёный, Хэнк. Весь дом ожидал их возвращения, молился, чтобы все было хорошо. Шли дни, тянулись медленно, словно наказание. И вот они вернулись. — Едут, едут! — звенят радостно стекла…а потом смолкают. — Что? Что случилось? — спрашивает диван у них. — Они…он…он… Диван слышит, как отворяются двери. Он не понимает, что же случилось, хочет спросить окна, но те молчат, словно мертвые. — Как они? — шепчет диван паркету. — Вошли Хэнк, Мойра, Шон, Алекс и… Боже… Чарльз… Я не чувствую его ног, я не чувствую их! Нет, нет, он… Он… Отворяются двери, и по паркету медленно ступают Шон и Алекс, измученные и уставшие. А потом по паркету катятся колеса. Колеса коляски, на которой сидит Чарльз. Весь дом молчит, не встречает хозяина радостным скрипом и звоном. Тишина стоит, словно мертвая. За Чарльзом заходят Хэнк с Мойрой. И все. — Оставьте меня, — просит всех Чарльз, и Мойра уже готова отказать ему, как он смотрит на неё жестким взглядом. Они выходят, закрывая за собой дверь. Чарльз молча смотрит на диван, подъезжает к нему, касается ладонью. А потом обхватывает голову руками и тихо плачет. А вместе с ним плачет и весь дом: тонко звенят окна, воет труба камина, скрепит паркет, шелестят книги, звенят люстры. Весь дом делит с Чарльзом его боль, воет и причитает. — Бедный, бедный мой мальчик, — шепчет диван, думая о том, как же все это произошло; а потом диван вспоминает, что Рейвен, его синяя малышка Рейвен, тоже не пришла сюда вместе с остальными. Диван думает, что будь у него сердце, оно бы треснуло по швам и разлетелось на кучи лоскутков. Поэтому хорошо, что у дивана его нет, но ведь оно есть у Чарльза. И диван скрипуче всхлипывает, потому что сердце Чарльза разбито вдребезги.