***
Юри облегченно вздохнул, зайдя в квартиру, по двум причинам: первой служил тот факт, что та оказалась такой же просторной и светлой, как на фото, а вторая и, собственно, основная - он замерз как чёрт знает кто. - Чаю? - предложил Виктор, снимая пальто - подумать только, пальто в такой дубарь, - и проходя в кухню. - Да, спасибо, - ответил Юри и покраснел, когда Никифоров удивленно на него посмотрел. - Ты знаешь русский? - спросил мужчина, разливая горячий напиток по одинаковым синим чашкам. - Немного, - улыбнулся молодой человек, - Разве что общие фразы. Но я очень хочу его выучить, на самом деле. - У тебя получится, - кивнул Виктор, - Кстати, как тебя вообще занесло в Россию? Ты же японец, верно? Юри поставил чашку на стол. - Да, но я учусь в Детройте, а сюда приехал по программе обмена учениками. Выбор стоял между Польшей и Россией, но я всегда хотел побывать тут, поэтому особо не задумывался, - он снял очки и потер уставшие глаза. - Вау, - отозвался Никифоров, - А на кого учишься? - Хирург, - признался Кацуки немного смущенно, покраснев, - Хотя многие говорят, что мой характер не совсем... подходит. - Дебилы, значит, - нахмурился Виктор, - Не слушай их. Просто делай так, как тебе нравится, - он развел руками в стороны и откинулся на спинку стула, - я считаю так. - С-спасибо, - благодарно произнес Юри и удивился тому, насколько открытым был Виктор - даже с, фактически, незнакомцем он вёл себя непринужденно и дружелюбно. Он совершенно не шел в сравнение с другим русским, которого знал молодой человек, и он, ей-богу, нервно глянул бы на того, кто решил сравнить Виктора Никифорова и Юрку Плисецкого характерами. Они говорили еще долго, пока за окном не стемнело и Кацуки не начало клонить в сон, что не укрылось от внимательного к мелочам русского: - Ладно, Юрочка, пора тебе уже спать ложиться, - улыбнулся мужчина, поднявшись из-за стола и взглянув на часы, - и мне тоже пора. - А тебе куда так поздно? - сонный Юри не заметил, как перешел на "ты", а Виктор не возражал, так что Кацуки решил оставить, как есть. Хуже ведь не будет? - Мне на работу, - улыбнулся Никифоров, и это была самая фальшивая улыбка за весь вечер, которую увидел Юри. - Ладно, - согласился брюнет, - Спасибо за всё, Виктор. В прихожей они попрощались, пожав руки и пожелав друг спокойной ночи. Кацуки и сам не знал, зачем посмотрел в окно: Виктор шел прямо к выходу из двора, но потом обернулся, посмотрел в окна своей квартиры, а затем резко развернулся, направляясь к подворотне. Юри задвинул шторы и пошел готовиться ко сну. Если у всех могут быть свои секреты, то почему Виктор Никифоров должен быть исключением из правил?***
Утром Кацуки проснулся слишком рано для того, чтобы идти гулять по городу и слишком поздно, чтобы идти на пробежку. Было принято решение встать, приготовить завтрак и прибраться в квартире - еще вчера он заметил тонкий слой пыли на люстре и на полочках, прикрепленных к стене в теперь уже его спальне. Виктор мог хоть целый день тут с тряпкой бегать - чистоплюй-Юри все равно нашел бы место, которое требовало тщательной дезинфекции. Причина такой кропотливой чистоплотности было до смешного проста - банальная аллергия на пыль. Даже малейший слой оной на поверхности, и нос Кацуки начинал адски чесаться, а глаза - слезиться. Это если про сопли не вспоминать. Поэтому Юри надел маску, перчатки, вооружился тряпкой и отправился бороться с вредоносной пылью. Так, в повседневных заботах и знакомстве с городом прошла недолгая неделя. Юри потихоньку приспосабливался к прохладному климату Петербурга и даже осмелел настолько, что пару раз вышел без шапки и перчаток. А еще пару раз к нему заглядывал Виктор - интересовался, как идут дела у Кацуки, и каждый раз приносил что-то сладкое, умудряясь попадать точно в цель и купить именно то, что нравится японцу. Последний неловко краснел и говорил, что, в общем-то, не стоило так себя утруждать, но Никифоров только посмеивался и отправлял молодого человека ставить чайник, шутливо приобнимая его за плечи. Кацуки настолько привыкает к такой размеренной жизни и присутствию в ней Виктора, что молчит, когда улавливает от него острый металлический запах и делает вид, что не замечает маленькое красное пятнышко на воротнике рубашки, который не полностью закрывает кардиган. "Без разницы, чем он занимается", - говорит в Юри его японская толерантность, - "Главное, что человек хороший". Виктор действительно неплохой - помогает Кацуки донести тяжелые пакеты из супермаркета (ему без разницы, что магазин в двух минутах ходьбы от дома, а в пакетах - молоко и хлеб), учит Юри русскому языку (японец никогда не признается Никифорову, что знает, что такое "пиздец"). Это и другие разные мелочи въедаются в мозг Кацуки прочно, обосновываясь там и не собираясь убираться оттуда. Виктор Никифоров поселился в голове у Кацуки Юри. Но Юри никогда не везло в личной жизни. Его интуиция звенит в звоночек первый раз, когда, в очередной раз прибираясь в квартире, японец находит старое, засохшее пятно от крови на задней стенке дивана - он бы и не заметил его, если б не разложил. Юри молчит и оттирает это безобразие холодной водой. Второй раз интуиция уже не зовет - гремит в звонок, нет, колокол, тогда, когда Кацуки осознает, что не боится Виктора, когда тот снова приходит с пятнами крови на одежде. В смысле, совсем-совсем не боится. "А должен?" - пожимает плечами Юри и продолжает молчать. Он замечает, что Виктор никогда не надевает запачканные рубашки снова. Создается ощущение, что он их просто-напросто выкидывает. "Да разве можно так с одеждой?" - удивляется Кацуки, но поспешно говорит себе, что это не его дело. Главное, что человек хороший. Проходит еще неделя, Юри привыкает к новому институту и ждет по вечерам Виктора. И ровно в семь вечера ставит греться чайник. Ровно в семь часов пятнадцать минут тот приходит с вновь заляпанным воротником, один раз даже пряча кисти под тканью перчаток. И молодой человек сразу догадывается - сбил костяшки. На вопрос о перчатках Никифоров виновато улыбается: - Подрался просто, не переживай так. Потом вроде как думает недолго и дополняет: - Душа моя. Юри делает вид, что не понял, о чем речь, и вечером тихо пищит в подушку. Один раз Виктор приходит к нему немного позже и радостно улыбаясь, сует Юри в руки торт, который "самый свежий, специально бежал в кондитерскую на другой конец города, попробуй, солнце". - Меня так разнесет быстро, - смеется молодой человек, принимая пакет. - Так я тебя на убой откармливаю, - отшучивается Виктор. Потом он поворачивается боком к Кацуки, чтобы достать чашки, и тот видит его полностью заляпанную щеку. "Ну, хватит секретов", - решает Юри и, на минуту выбежав в другую комнату за влажными салфетками, мягко вытирает скулу Никифорова, предварительно убрав за ухо прядь пепельных волос. Виктор молчит, пораженно глядя на спокойного японца. - И... Рубашку тоже сними, весь рукав в... - тихо говорит тот, опустив глаза, - Я застираю, и через час высохнет. Никифоров молчит еще минуту, потом оттесняет Юри к самой столешнице, заставляя того опереться о нее обеими руками и поясницей. Кацуки смотрит на мужчину, и его дыхание сбивается ко всем чертям, а сердце бьется в груди, как птица в клетке. - Золото мое, - шепчет Виктор, трепетно проводя кончиками пальцев по щеке Юри. Кацуки прижимается к ладони Никифорова, накрывая ее своей, и, почувствовав заживающие раны на костяшках, проводит по ним невесомо. Виктор смотрит на него долгим, мягким взглядом и целует, обхватив талию японца, притягивая его ближе к себе. Юри приоткрывает рот, впускает горячий язык Никифорова, переплетая со своим, и ему кажется, что его сердце сейчас на кусочки разорвется, пока Виктор не прикладывает свободную руку Кацуки к своей собственной груди. Там, под ребрами, в таком же темпе, бешено колотится чужое, горячее сердце. Они целуются долго, Юри обнимает Виктора за шею, путает пальцы в его волосах, вдыхает запах оставшейся крови вперемешку с морским ароматом салфеток. Никифоров прижимает к себе брюнета еще крепче и отстраняется, переводя дыхание, касаясь горячего лба Кацуки своим. Они дышат тяжело, прерывисто, пока парень не спрашивает тихо: - Ты рубашку снимешь или нет, дурак? Виктор счастливо смеется и целует пальцы Юри. Никифоров знакомит Кацуки с Маккачином - этот огромный (по крайней мере для пуделя), сплошной комок счастья мгновенно и полностью завоевывает сердце Юри. Ну, почти полностью. Японец в восторге - проводит с собакой и Виктором почти все свое свободное от практики время, первый раз в своей жизни до того счастливый, что почти страшно. Маккачин отказывается идти вечером домой и явно хочет остаться у Юри, который балует его мясом всяко чаще, чем хозяин. Виктор прощается с Юри, мягко целуя его в губы и обнимая за талию одной рукой - Кацуки просто ведет от такого отношения к себе, и он готов плавиться в объятиях Никифорова вечность и еще чуть-чуть.***
По-настоящему Юри становится страшно, когда посреди ночи он слышит звук открывшейся входной двери и тихий стон, последовавший за ним. Он еще не лег спать - сидел за конспектами. Кацуки слышит тихое: - Юри... И срывается с места, опрокидывая с грохотом стул, выбегает в прихожую, падает на колени рядом с Виктором, который сидит у стены, на полу, и держится правой рукой за бок. Рубашка в том месте насквозь пропитана кровью - металлом разит, наверное, за километр, но Юри не ощущает запаха - его взгляд фокусируется только на расплывающемся пятне и своих дрожащих руках. - Господи, Виктор, т-тебе нужна скорая, срочно! - тараторит Кацуки и не знает, куда деть руки. У него паника. - Нет, Юри... Солнце мое, никакой скорой... - хрипит Виктор, пытаясь подняться с пола, - помоги мне добраться... до ванной и аптечку дай... она лежит на верхней полке слева, на кухне... Он видит, что Кацуки плачет, и поторапливает его: - Давай, мой хороший... быстрее, прошу тебя. Юри резко встает, путаясь в ногах, и бежит на кухню. "Виктор, все будет хорошо", - обращается к нему мысленно Кацуки и не замечает, что говорит это вслух. Он удивительно быстро достает аптечку, чуть не падая с табуретки, и несется в ванную, чтобы поставить ту на пол. И лишь затем возвращается в прихожую, шлепая босыми ногами. Юри почти не помнит, как ему хватило сил дотащить крепкого Никифорова до ванной - он очнулся, уже сидя перед ним на кафеле и разрывая на мужчине мокрую рубашку. Виктор шипит, бормочет что-то о том, что сам справится, и японец срывается: - Заткнись, слышишь?! - всхлипывает он, смачивая вату в перекиси, - Господи, Никифоров, закрой рот, дай я помогу тебе, dorogoy, пожалуйста, потерпи, я сейчас... Юри снимает с себя футболку, мочит её под теплой струей воды, смывает кровь вокруг раны. Руки дрожат, как ненормальные. "Обработать перекисью - спиртом польешь сейчас, схлопочешь ему болевой шок", - быстро говорит себе Кацуки, оглядывая пулевое ранение. Бегло смотрит на Виктора. - Там... Пуля осталась... - выстанывает русский и откидывает голову назад, тяжело дыша. - Господи, господи, господи, - шепчет брюнет, аккуратно светя в рану фонариком, - Витя, пожалуйста, потерпи, сейчас всё сделаю, только потерпи чуть-чуть, ладно? Юри делает глубокий вдох и берет в руки уже обработанный пинцет. Аккуратно раздвигает края раны и начинает дрожащими руками вытаскивать куски ткани. Он старается не думать о том, что все равно нужна больница, он не сможет избавиться от травмированных тканей, необходима анестезия... Хриплое дыхание Виктора отвлекает японца. Он пытается нащупать пулю, которой практически не видно из-за вытекающей крови. Господи, Юри уже ненавидит кровь. "Только не перепутай с костью, только не перепутай", - твердит себе Кацуки, когда цепляется кончиком пинцета за твердое тело внутри раны. Виктор сдавленно шипит и бьет кулаком по плитке рядом с ванной. - Тихо, тихо-о-онько, - говорит Юри сам себе, пока медленно достает пулю. Вытащив кусок свинца наружу, он с ненавистью бросает его в раковину, хватая бинты. Он потом наложит нормальную повязку. Когда баночку валерьянки навернет.***
Утром Виктор еле встает с постели - стонет, откидываясь обратно на подушки, заботливо подложенные Кацуки. Последний стоит в дверном проеме с чашкой в руках и, заметив, что мужчина проснулся, проходит внутрь комнаты. - Юри, я... - начинает было Никифоров, но Кацуки его обрывает. - Не нужно ничего говорить. Главное, что ты человек хороший. Но в больницу тебе так или иначе надо, у меня нет необходимого оборудования, - и протягивает ему чашку с чаем - кофе пока нельзя. - Будет, - сдавленно отвечает Никифоров, принимая чашку.***
- Витя, ты что, специально надеваешь белые рубашки на задания? - недовольно кричит Юри из ванной, осматривая бордовые, уже ничем не выводящиеся пятна на воротнике и рукавах. - Прости, солнышко, я спешил, - Никифоров обнимает его сзади и влажно целует в шею. - Паршивец, - выдыхает Кацуки, поворачиваясь к мужчине. Виктор подхватывает брюнета под ноги и напористо целует, чувствуя мягкие, не шершавые, как у него, ладони у себя под рубашкой. Мужчина приземляется на диван, усаживая Юри к себе на колени, и обхватывает руками крепкую задницу, когда японец целует его в шею чуть левее кадыка. Рубашка летит ко всем чертям, следом идет пояс, который Кацуки ненавидит всем сердцем за идиотскую пряжку, которую невозможно расстегнуть, и в комнате становится жарко, слишком, что кислорода начинает не хватать. Они целуются, сминая губы друг друга, вплетаясь пальцами в волосы, сливаясь душами в одно целое. - Блять, - выдыхает Виктор, когда раздается звонок в дверь, - Кому ты нужен так поздно? - Не обращай внимания, - шепчет Юри и снова целует Никифорова. - Полиция, откройте! - раздается за дверью в прихожей, и Кацуки моментально отскакивает от мужчины, кидая в него валявшуюся на полу рубашку. - В кладовку, быстро! - шипит он, и Виктор, быстро поцеловав того в губы, уходит в другую комнату. Кацуки бегло осматривает квартиру на наличие каких-либо следов Виктора, ерошит волосы, трет глаза, чтобы казаться только что разбуженным - второй час ночи, как-никак. Внезапно шикает, запихивает под шкаф разобранные винтовки и кастет, стелет мягкий махровый коврик поверх кровавого пятна и открывает дверь. - Доброй ночи, - здоровается с ним один из полицейских, сразу заглядывая в квартиру, - Сержант... Юри перебивает Dего: - Да-да, всё ясно. Я очень надеюсь, что вы по какому-то важному делу, а то ведь полвторого ночи на дворе, - бегло произносит Кацуки, легонько шлепая себя по бедру - подзывая Маккачина. - Насколько нам известно, это квартира ранее принадлежала Дмитрию Иванову, который на данный момент находится в розыске, - сержант показал Юри фотографию, на которой он бы и не узнал Виктора, если бы не вечно заляпанный "блядский" воротник. - Ничего не могу вам о нем сообщить, к сожалению, - пожимает плечами Кацуки. - Позволите нам осмотреть квартиру? - В два часа ночи? - молодой человек вздергивает одну бровь, показывая недовольство, - А ордер на обыск? Стражи закона переглядываются и достают какую-то бумажку. Юри ни черта не смыслит в документах, написанных по-русски. Положение спасает Маккачин, зарычавший на незваных гостей. - Познакомьтесь с Вик-чаном, - специально меняет кличку японец, и ему кажется, что собака обиженно на него смотрит, - Он такой хороший защитник, нарадоваться не могу. - А что, кусается? - боязливо спрашивает полицейский и отступает почти незаметно на один шаг, но Кацуки, привыкший в последнее время уподобляться своему мужчине и замечать всякую мелочь, вроде такой, понимает, куда надо давить. - О, всего один раз - покусал мужчину, ломившегося сюда. Ну, о прелестях мужской жизни ему пришлось забыть, - говорит Юри и ослепительно улыбается. Сержанты извиняются за беспокойство и покидают подъезд - Кацуки лично удостоверяется, что они вышли на улицу. Он закрывает дверь, треплет Маккачина за ухом и возвращается в гостиную, в которой его уже ждет Никифоров. Всё так же, без рубашки. - Вау, а я и не думал, что ты у меня такой... - с придыханием произносит мужчина, - прелесть моя. Юри скидывает с себя осточертевший халат, и подходя к Виктору, интересуется: - Может, мы продолжим то, на чем остановились? Юри Кацуки никогда не везло в личной жизни. А Виктор Никифоров... Наёмник - не наёмник, какая, к черту, разница? Главное, он человек хороший.