Это витает в воздухе

      За прошедшие несколько минут Туомаса уже неоднократно посещало желание оторвать себе голову и вытряхнуть из нее все, что только можно вытряхнуть. Особенно хотелось избавиться от диких фантазий, которые живописно расцветали в его воображении, стоило ему только закрыть глаза. Они, как навязчивые идеи у шизофреника, преследовали его каждую свободную секунду, дезориентируя и лишая способности адекватно мыслить. Иногда ему казалось, что он готов разбить лоб о близстоящую стену, лишь бы избавиться от этого засасывающего с силой насоса водонапорной башни наваждения. Близость Тарьи откровенно сводила его с ума, и он чувствовал себя сбежавшим из психбольницы пациентом. Все мысли, все до единой, были посвящены ей одной. А он всего лишь-то увидел ее в полотенце. В белом банном полотенце. «Чертовы любители попариться! — Туомас перевернулся на живот и уткнулся носом в подушку. — Не думать о ней, не думать!» — он попытался зарыться носом еще глубже, но вспомнил, что имеет дело всего лишь с подушкой. Перед глазами так и стояла Тарья со скрещенными ногами возле двери в сауну. Телефонный звонок прервал водные процедуры, она злилась и хмурилась, но все равно вышла из парилки и взяла трубку. «Сейчас она там одна», — неожиданно осенило его. Как во сне Туомас поднялся с постели и вышел из номера, не отдавая отчета в своих же действиях, почти бегом добрался до небольшого здания, отведенного под сауну, с крохотными, запотевшими окнами и массивной дубовой дверью, через низ которой волной лился жар. Холопайнен оглянулся на номера мотеля, в чуть прикрытых шторками окнах силясь различить силуэты друзей: они были достаточно пьяны, чтобы не заметить его отсутствия. Несколько шагов — и Туо у двери. Носом коснулся дерева, ладонью провел по круглой ручке, прислушался: она все еще там. Трясущейся рукой толкнул дверь, и та, к его удивлению, легко поддалась, пропуская его внутрь.       Он пришел в сознание лишь тогда, когда легкие сдавил горячий пар, а в нос ударил характерный запах березового веника. Туо оглянулся и обнаружил себя стоящим возле центральной печи. Холопайнен осторожно нащупал левее себя стену и бесшумно прижался к ней. Впереди в молочно-белом облаке из стороны в сторону маячил знакомый женский силуэт. Туо завороженно уставился вперед, не в силах отвести глаз.       «А ведь я ни разу не видел ее даже в купальнике…»       Фигура Тарьи нравилась ему всегда. Раньше Турунен имела мягкие пышные формы, и Туо терял голову снова и снова, если она надевала что-нибудь облегающее. Ему с трудом удавалось сдерживать себя, чтобы не сорваться и не зажать ее в каком-нибудь углу (больше всего ему нравилось то, что она не смогла бы сопротивляться). Сейчас же Тарья была более худой, грациозной и изящной, как шарнирная куколка в лучших японских традициях.       Он прислонился щекой к деревянной бревенчатой стене и почувствовал, как его макушки коснулось что-то мягкое. Туо поднял глаза и обнаружил, что стоит под полкой со сложенным нижним бельем. Холопайнен едва не подавился слюной, когда лучше разглядел его: полупрозрачное, с редким винного цвета кружевом. Туо вздрогнул, чувствуя, как от охватывающего его волнения по спине начинает струиться холодный пот: он до последнего не мог поверить, что проник тайком в сауну и подглядывает за Тарьей.       Туомас жадно ловил каждое ее движение: рук, плеч, бедер. Она намыливала тело, мочалкой натирая мраморную кожу до красноты, ежеминутно легким движением руки убирала волосы назад, обнажая небольшую грудь с розовыми ореолами сосков. На выпирающих ключицах блестели капельки воды: они балансировали на вершинах косточек, рискуя в любую секунду скатиться вниз по ложбинке между грудями на живот. Ее тонкие белые руки ловко скользили по влажному телу, волной собирая мыльную пену, массировали вступающие ребра, бедра, ненавязчиво касались гладко выбритой промежности. В легком полумраке Туо мог неплохо рассмотреть раскрасневшееся от жара лицо Тарьи: высокие, отбрасывающие резкую тень скулы, подрагивающие при каждом новом коротком вздохе ноздри, чуть приоткрытые бледные губы. Она дышала неглубоко и часто, будто задыхаясь или вот-вот намереваясь разразиться сухим кашлем. Иногда Тарья подергивала плечами, облизывала губы и закрывала глаза, подставляя лицо облакам густого пара. Туомас зачарованно наблюдал за ней, чувствуя, как болезненно напрягаются мышцы его тела, в горле пересыхает, начинает кружиться голова. Он смотрел на Тарью в упор, с ужасом осознавая, что-то, что он делает — дурно, но развернуться и уйти не мог — ноги будто вросли в пол. Все его нутро порывалось сорваться с места и приблизиться к Тарье, схватить ее за хрупкие кисти рук, поцеловать. Он не был уверен, что сможет быть с ней грубым: ее тело — сакрально, он даже не был уверен в том, что осмелиться хоть когда-нибудь прикоснуться к ней. Для Туомаса Тарья всегда оставалась мечтой, ночным желанием. Он мог часами наблюдать за ней (ощущая себя героем Фаулза), слушать, как она поет, как дышит, как смеется. И глядя на обнаженную Тарью, Туо снова вспомнил, что безнадежно влюблен в нее.        — Что ты здесь делаешь?       От неожиданности Холопайнен попятился и ударился головой о дверной косяк. Из сизой мглы на него с расширившимися изумленно-испуганными глазами смотрела Тарья. Туо открыл рот, намереваясь оправдаться, но тут же его закрыл, вспомнив, где он находится и как сюда попал. Сначала его накрыла волна ужаса, тисками сдавила челюсть и виски, затем грянул всепожирающий страх, который почти сразу сменился смущением. В эту мучительную секунду Холопайнен забыл, как дышать. Тарья ждала ответа, пытливо сверля Туомаса взглядом. Но, не найдясь, что ответить, он развернулся и бросился наутек, чуть было не споткнувшись о порог. Туо с необычайной скоростью преодолел расстояние от сауны до своего номера и вихрем влетел в комнату, хлопнув дверью так, что та едва не слетела с петель.       «Это конец!» — громом прогремело у него в голове, и Туомас почувствовал, как его щеки начинают наливаться румянцем стыда, а пропитавшаяся насквозь рубашка — липнуть к спине. Холопайнена лихорадило: его руки тряслись, перед глазами двоилось, больно билось сердце, будто он без подготовки пробежал пятикилометровый марафон. Быть пойманным на подглядывании было не просто унизительным. Это была настоящая катастрофа, подобная ядерному взрыву. Туо яростно метался из стороны в сторону, пинал подушки, опрокинул прикроватную тумбочку, а после обессиленно свалился на пол, ногтями впившись в пульсирующие сине-фиолетовые жилки на висках. Туо искренне пожалел, что поддался внезапному порыву страха и не объяснился. Теперь Тарья точно начнет сторониться его, избегать и коситься, как на извращенца-фетишиста, не позволит подойти к себе даже на расстояние пушечного выстрела. От одной этой мысли Холопайнену становилось невыносимо. Стиснув зубы, он уткнулся лицом в колени и замер, пытаясь хоть на секунду утихомирить рой беспорядочно мечущихся мыслей в голове. Но отчаяние только нарастало, волной цунами пробираясь все глубже и глубже в истощенное муками совести сознание.       Внезапно раздался стук в дверь. Этот звук подействовал на Туомаса отрезвляюще: он открыл глаза и оглянулся кругом. Он и не помнил, когда успел учинить в номере такой хаос: мелкая мебель была перевернула, подушки разбросаны, постель смята, как если бы на ней повалялся слон. Стук повторился. «Наверное, Марко. Пришел звать присоединиться к вечеринке», — подумал Туомас. Он уже собирался крикнуть, что ложиться спать и не собирается никуда идти, как дверь сама приоткрылась и в комнату кто-то вошел.       — Тарья?..       — Ты не против, если я войду? — слабым голосом поинтересовалась Турунен.       — Да, конечно… — промямлил Туомас в ответ, опуская глаза. Он ожидал увидеть Марко, Юкку, Эрно, Йоулупукки, но никак не Тарью. Но, как ни странно, именно она сейчас стояла в двух метрах от него, нетерпеливо теребя в руке кончик пояса банного халата. Туо сжал кулаки, собираясь с духом: у него появился шанс оправдаться и извиниться за случившееся, прежде чем Тарья устроит ему хорошую взбучку (в чем он ни на секунду не сомневался). — Тарья, я… — но не успел он договорить, как Турунен присела рядом на колени и ладонью коснулась его щеки. И Туо как язык проглотил, не в силах продолжить: все его существо сосредоточилось на мягком прикосновении теплых пальчиков к его лицу. Тарья осторожно придвинулась ближе и, наклонившись, робко коснулась губами уголка рта Туомаса.       Ему казалось, что никогда прежде он не испытывал подобного. Вся палитра чувств: изумление, облегчение, радость, волнение, шок разом выплеснулась на холст, смешавшись в одну большую кляксу непонятного цвета. Это было настолько невероятно, что просто не могло оказаться правдой. Туомас колебался, не зная, что ему следует предпринять дальше, но Тарья терпеливо ждала, внимательно следя за тем, как на побледневшем лице мужчины одна эмоция сменяет другую. Он растерялся настолько, что не мог вздохнуть, и одновременно сходил с ума: Тарья находилась слишком близко, неприлично близко, практически впритык. Он чувствовал запах ее влажных волос, тепло и мягкость рук.       — Тебе не кажется, что молчание несколько затянулось? — выдохнула она.       — Я не знаю, что мне делать, — честно сказал Туо.       — Поцелуй меня.       И Туомас, не совсем понимая, что делает, незамедлительно накрывает ее губы своими. Это прикосновение опьяняет до одури. Будто через все тело за доли секунды проходит электрический заряд, ток пронизывает его целиком, напоминая болезненно-приятное покалывание иглами. Не разрывая легкого поцелуя, Тарья аккуратно усаживается на бедра Туомаса и кладет его руки на свою талию. «Смелее», — шепчет ему в губы. Все внутри Холопайнена скукоживается, как корка апельсина в огне, сжимается, горит. Он уже не в силах ровно дышать и сдерживать дикую дрожь, пронизывающую каждую клеточку его тела, каждый сосуд, каждый нерв. Туо судорожно сжимает складки халата на женских бедрах, искренне надеясь, что в следующее мгновение не лишиться рассудка, но, когда тяжелая ткань одежды начинает соскальзывать, обнажая сначала правое плечо, а затем белое полушарие груди, он понимает, что все его усилия совершенно напрасны. От терпкого запаха ее кожи перед глазами комната пускается в пляс, и Туомас спешит расслабиться, раствориться в нарастающем чувстве вожделения, лишь бы не рехнуться от захлестнувшего с головой счастья.       Ее пальчики ловко расстегивают череду пуговиц на старой рубашке; ладони касаются груди, скользят вниз, исследуя тяжело вздымающий торс, поднимаются наверх, властно сжимают напряженные плечи, прощупывая каждую косточку, ямочку, выступ. Тарья прерывисто дышит, с немым восторгом в глазах наблюдая за движением собственных пальцев, за тем, как ее ногти медленно царапают кожу шеи, оставляя тонкие алые полосы. Это так волнительно и страшно: касаться его. Не мимолетно, не едва ощутимо. А глубоко, полно, основательно. Тарье нравилось ощущать, как под ее ногтями тело Туомаса содрогается в кратковременной, как импульс, дрожи, покрывается мурашками, а волоски на его руках встают дыбом. Она пальцами зарывается в темные вьющиеся волосы Туо, вынуждая его послушно запрокинуть голову, с внимательным любопытством разглядывает искрящееся мириадами капель пота мужское лицо. Кожа блестит, ноздри вздымаются и опадают — резко и тяжело, как у заядлого кокаиниста, волосы липнут к вискам, подбородку, шее. Тарья опускает голову и целует Туомаса в губы, приподнимается, прижимается к его груди, рукой нащупывая учащенно бьющееся сердце. Каждое ее движение — собственническое, наглое, бесцеремонное. Она обнимает Туомаса, целует в скулу, рвано дышит в висок, нервно ерзая на месте. И громко охает от неожиданности, когда длинные пальцы Туомаса касаются ее промежности. Она захлебывается застрявшим в глотке стоном, забыв на несколько секунд, каков на вкус воздух. Улучив момент, мужчина перехватывает инициативу и, привстав, укладывает Тарью на кровать, нависает над ней, оперевшись на правый локоть, и замирает, зачарованно изучая открывшееся его глазам практически полностью обнаженное женское тело. Оно завораживало своей безупречностью: плавные изгибы талии, мягко выпирающие бедра, ровные овалы полных грудей с темно-розовыми сосками, янтарные блики на впалом животе. Красота нагого тела оглушала, лишала дара речи, возбуждая в голове непривычное чувство несвязности.       Туомас ребром ладони очерчивает контур груди Тарьи, любуясь, как тень его руки меняет форму, скользит ниже, падает на выступающие ребра, лесенкой сходит по тонким костям и медом льется на торс. Он упивается этим касанием, растягивая момент феерического удовольствия, бьющего в голову как пробка от шампанского. Наклонившись, Туо неторопливо целует Тарью в подбородок, смакуя момент, а затем медленно опускается по шее к ключицам, опаляя надрывным дыханием кожу Турунен, и места, которых касались его губы, мгновенно наливаются розовым свинцом. А потом возвращается к губам, и, уже не разрывая глубокого поцелуя, Туо кончиком пальца проводит невидимую линию вдоль вены на ее руке к запястью, спускается к центру ладони и внезапно останавливается, чувствуя, как Тарья порывается изогнуться под ним и прижаться еще теснее. Эти легкие прикосновения окрыляют ее, расслабляют и заставляют извиваться в предвкушении растекающейся сладкой дрожью эйфории. Это чувство мучительно медленно проникает в мышцы, насыщает их, разливается обжигающим теплом, от которого Тарья испытывает легкое опьянение.       Тарья подается бедрами вперед, и Туомас неосознанно повторяет за ней, но затем, быстро сообразив, что она задумала, с силой толкается обратно, позволяя Турунен сполна ощутить степень его возбуждения. Толчок за толчком. Это походит на игру. Тарья запрокидывает голову и сжимает зубы, изо всех сил подавляя стоны. В низу живота невыносимо тянет, сдавливает в ожидании парализующей судороги. И с каждым новым толчком боль нарастает, перерастая в мучительную пульсацию. Будто внутри образовалось что-то тяжелое, ежесекундно увеличивающееся в размерах и грозящее вот-вот взорваться мощным фонтаном. Стараясь не выдать своего нетерпения, Тарья аккуратно кладет руку на ширинку брюк и легким движением опускает металлическую змейку. Туомас, поняв намек, тут же избавляется от остальных элементов одежды. Поцелуй за поцелуем. Трепетно, неспешно, волнующе горячо. Холопайнен пальцем проводит по её острой скуле, касается нижней губы, чуть надавливая на неё и оттягивая вниз. Томный взгляд зеленых глаз из-под полуопущенных век и пушистых ресниц пленяет и заставляет сердце биться в разы чаще. Ощущение её теплого дыхания на подушечках собственных пальцев сводит с ума. Женское тело слабеет от непрерывных ласк, но все так же чутко отзывается на малейшее прикосновение.       Туомасу казалось, что еще чуть-чуть и его вывернет наизнанку от переизбытка овладевших им чувств, невероятно ярких и насыщенных, ошеломляющих чистотой и свежестью.       Глубокий вовлекающий поцелуй, упоительный, душащий запах пота. Туомас безошибочно находит все ее эрогенные зоны: невесомое касание губ внутреннего изгиба локтя, голубой жилки на запястье, нежное покусывание подушечек пальцев, массирующее поглаживание икры. И Тарья стонет, коротко, на выдохе. А затем Туомас чуть приподнимает ее за бедра и плавно входит. Турунен всем телом выгибается навстречу, глубже насаживаясь на твердую плоть. Чувство первобытной эйфории, граничащее с безумием — сжигающее, разъедающее изнутри и вместе с тем приторно-сладкое, тягучее, как патока, охватывает их целиком и полностью.       Толчок. Туомас проводит по ее щеке носом, задыхаясь. Мокро, тесно, горячо. Хорошо до потери пульса. Толчок. Тарья беззвучно шепчет его имя, змеей извивается, содрогаясь в диких конвульсиях. Как перетянутая струна, Тарья готова разорваться на части от напряжения в любую секунду. Толчок. Движения становятся размашистыми, несдержанными, грубоватыми. Туо жестко входит в женское лоно на всю длину, до крови кусая губы. Толчок. Тарья давится собственным криком, и окончательно теряет связь с реальностью, поглощенная острой смесью боли и удовольствия. Толчок. Стон мешается с хрипом. Болезненная пульсация резко перетекает в экстаз. Толчок. Тарья обмякает, со свистом вдыхая воздух, который раскаленным металлом жжет ей легкие. Тело бьется в нарастающей истоме, охваченное пожаром экстаза. Толчок. Руки хаотично скользят по покрывшимся испариной бедрам. Толчок. Оргазм яркой вспышкой распространяется по венам, одуряет до потери зрения. Это похоже на взрыв тонны тротила, на мощную ударную волну, сносящую дома вместе с фундаментом, на вход в орбиту чужой планеты, первую пробу наркотика.       Разрядка происходит почти одновременно, после чего Туомас самозабвенно целует ее в губы и обессиленно падает рядом.       В комнате стало очень душно и тихо. Сквозь гипсокартонные стены доносился гул знакомых голосов, звук бьющихся стеклянных бутылок, смех, переходящий в гогот. Ребята так и не заметили его отсутствия, с облегчением подумал Туо.       Они лежали мокрые и опустошенные, медленно приходя в себя. Первой молчание нарушила Тарья, она внезапно рассмеялась и, положив голову на подушку, развернулась к Туомасу. Тот молча приоткрыл глаза, мысленно перебирая всевозможные варианты ее дальнейших действий: уйдет? Попросит забыть об этом вечере? Но Турунен только расслабленно улыбнулась и придвинулась ближе. Их пальцы встретились и крепко, насколько обоим хватило сил, сплелись.