Хьюстон, у нас проблемы

у нас проблема, хьюстон. только давай без лжи во спасение, иначе сразу отбой. «всё будет хорошо!» — самое хреновое утешение, гораздо лучше «я не знаю, что будет дальше, но проживу это вместе с тобой». © Ок Мельникова. У Юры двухкомнатная квартира в центре Питера, скорее напоминающая однушку, нелепо разделенную стеной. У Юры в Питере постоянные тренировки, балет, каток и бездомные коты в подвале дома, которые ждут пока их накормят. У Юры в Питере одиночество, срисованное с стихов Бродского, заботливо взращенное на набережной Стрелки Васильевского острова. У Юри в Хасецу Виктор, и Кацуки этого хватает. Между Питером и Хасецу расстояние черт знает сколько километров. Плисецкий, закончивший школу экстерном, даже не знает о существовании такого города, затерявшегося где-то в Японии. Между Виктором и Плисецким расстояние больше, чем можно выразить, используя стандартные единицы исчисления. Проблема с Хасецу решается билетом до Японии и растратой значительной части накоплений. Проблемы с Виктором не решаются, постольку-поскольку их нет. — Хьюстон, у нас проблемы, — бормочет Плисецкий себе под нос, по глупости оказавшись в Японии без знания языка и средств к существованию. — Черт бы тебя побрал, — в это же время непривычно злые слова Никифорова слышит только непонимающий русского японец. — Яков, если он объявится, напиши. — Мила, он говорил что-нибудь про свои планы? Нет? Будешь убеждать меня, что пятнадцатилетний подросток способен купить билеты на самолет и самостоятельно отправиться в другую страну? Юри в этот день вынужден тренироваться один, Никифорову слишком не до него. Зато последнему хватает времени, чтобы напиться в баре до состояния амебы, просматривающей по двадцатому кругу Инстраграм белокурого мальчишки. — У меня проблема, Хьюстон, — звонит Виктор Фельцману в три часа ночи. — Надеюсь, ты сейчас про свой развивающийся алкоголизм, а не про нездоровый интерес к подросткам, — не своим голосом орет тренер, прежде чем сбросить звонок. Возможно, звонить старым друзьям в три часа ночи не самая лучшая идея, посетившая Виктора. Возможно, придуманная им Агапе для Юрия имеет с «Лолитой» Набокова больше общего, чем хотелось бы. Возможно, мальчишка догадывается, что некоторые обещания не забываются, а программы за одну ночь не придумывается. /// Барселона напоминает им обоим о Японии больше, в энный раз подчеркивая схожесть. Виктор нарцисс ровно до такой степени, что до сих пор не может повзрослеть. — Смотри на меня, и я заставлю тебя пожалеть, что ты бросил лед. Метафора Никифоровым считывается без особых усилий. Виктор не сдерживается, хватает чужое лицо рукой, заставляя замолчать. Избитый в любовных романах момент в реальности оказывается совсем не романтичным. Глаза, вспыхивающие зеленью, смотрят уверенно и нагло, без смущения или трепета. — Заставь, — Виктор улыбается, как Чеширский кот, — а я посмотрю. Виктор смотрит на то, как русская фея бьет его же мировой рекорд, и в это время крик Кацуки, доносящийся откуда-то из-за спины, кажется лишним и мешающим. Агапе. Жертвенная любовь. И когда он успел влюбиться? — думает Виктор, но в слух лишь произносит: — Все будет хорошо, Юри. — Мне же не пятнадцать, Виктор, — наклонившись совсем близко, шепчет японец, — и я ведь не слепой. Когда Никифоров получает серебро от Кацуки, он осознает, что ни о чем не жалеет. Останься Виктор выступать, поставил бы Юра рекорд в таком возрасте? Скорее нет, чем да. Юри бы и вовсе бросил спорт, не показав миру свой Эрос. Виктор почти счастлив, наблюдая за своими Юрами на пьедестале. — И что теперь? — спрашивает Юрий, с небрежно повязанном на шее золотом. — Лед, тренировки, крики Якова, по вечерам буду провожать русскую фею до дома и скучать по Маккачину. — Ты оставишь псину с этим куском свинины? — Маккачин останется с Юри, пока кто-нибудь из них не надумает прилететь в Россию. — Ну, а дальше, Виктор? Возьмешь еще одну медаль на предстоящем Гран-при, разочаруешься в себе и опять уедешь черт знает куда? — на ровном месте взрывается Плисецкий, под конец речи срываясь на крик. Виктор резко прижимает Юру к себе, обнимая и аккуратно гладя по спине, словно кота, готовясь в любой момент уворачиваться от острых когтей. Плисецкий предсказуемо замирает, не зная, что делать, замолкает. — Ю р о ч к а, — растягивает Никифоров. — Не называй меня так, старик, — тихо фыркает Юра, огрызаясь, но не пытаясь выбраться из чужих объятий. — Я тоже скучал, — усмехается Виктор. — А как же свадьба? — У тебя, конечно, есть золото, но если подождешь еще пару лет, то. — То снова бросишь меня одного в Питере? — Юра, я не знаю, что будет дальше с моей карьерой или здоровьем, с твоими успехами в фигурном катании, с погодой в Питере или же когда снова сойдутся Барановская и Фельцман, но… — Но? — Чтобы не произошло, я проживу это вместе с тобой. Юра не поднимает головы, утыкаясь в чужое плечо, и думает, что слова Виктора звучат, как свадебная клятва. Виктор наверное впервые за двадцать семь лет ни о чем не думает. Виктор просто счастлив (без всяких там «почти»).