Претензий не имею
Начав со зла, должны мы кончить злом
(У. Шекспир, “Макбет”).
Пролог
На верхний этаж вела полукруглая лестница с невысокими ступенями - за ней же расстилался безмолвный коридор. Освещенной была лишь одна половина - та, где находились старые двери с латунными табличками, обозначающими номера лож. Ковер под ногами был цвета уже начавшей запекаться крови, обои на стенах при этом тусклом свете казались грязно-желтыми, напрочь выцветшими. В ложе за номером пять была, помимо двери, наглухо задернута отделяющая ее от коридора портьера и царил соответствующий обстановке полумрак. Два тяжелых кресла - с их узорных подлокотников и спинок давным-давно отлетела позолота, два человека, в тех креслах сидящие - оба хранили напряженное молчание, но, кажется, вовсе не потому, что были увлечены игрой. Ни один из них даже взгляда не бросал на сцену, пусть голоса, звенящие там, и долетали до этого темного уголка без особых препятствий:Один я. Наконец-то! Какой же я холоп и негодяй! Не страшно ль, что актер проезжий этот В фантазии, для сочиненных чувств, Так подчинил мечте свое сознанье, Что сходит кровь со щек его, глаза Туманят слезы, замирает голос И облик каждой складкой говорит, Чем он живет! А для чего в итоге? Из-за Гекубы! Что он Гекубе? Что ему Гекуба? А он рыдает. Что он натворил, Будь у него такой же повод к мести, Как у меня? Он сцену б утопил В потоке слез, и оглушил бы речью, И свел бы виноватого с ума, Потряс бы правого, смутил невежду И изумил бы зрение и слух… (1)
Человек, что сидел в кресле слева, был высок и светел в равной степени лицом и волосами, аккуратно подстриженными так, что лишь самую малость не доставали до воротника. Темно-зеленый костюм на нем сидел, словно влитой, руки закрывали черные кожаные перчатки, довольно-таки тяжелые. На вид ему было лет тридцать, быть может, тридцать пять, но глаза говорили о возрасте куда как большем. Глаза эти были светло-серыми - холодными и жестокими. -Для своей смерти вы, должен отметить, смогли выбрать место с должным вкусом, Вайтль, - человек в темно-зеленом костюме говорил холодно, отпечатывая каждую фразу и при том практически не размыкая губ. - Видимо, это семейное. -По всей видимости, - холодно произнес тот, что сидел справа. Это был молодой - очень молодой - человек, сплошь обряженный в черное. Костюм его был до того старомоден, что его запросто можно было бы перепутать с кем-то из актеров, до того мрачным, что место в таком было разве что на похоронах. Сам человек тоже выглядел ничуть не краше покойника - бледный и чахлый, словно питался одной только пылью и каплями дождя, с черными волосами, он мог бы вызвать жалость…но опять-таки, в дело вступали глаза: и ничего, кроме готовой политься через край ненависти там не наблюдалось.А я, Тупой и жалкий выродок, слоняюсь В сонливой лени и ни о себе Не заикнусь, ни пальцем не ударю Для короля, чью жизнь и власть смели Так подло. Что ж, я трус? Кому угодно Сказать мне дерзость? Дать мне тумака? Развязно ущипнуть за подбородок? Взять за нос? Обозвать меня лжецом Заведомо безвинно? Кто охотник? Смелее! В полученье распишусь…
-Отдам вам должное, - голос первого звенел металлом. - Вам удавалось скрываться от нас очень, очень долго. Но всякому представлению наступает конец, и ваша грошовая трагедия - не исключение. Кукловод обречен, когда остается без куклы, а у вас более не осталось в досягаемости уже ничего. Ни лишней карты в рукаве, ни гроша за душой. -Верно, - слабо кивнул второй. - Я даже не могу подобраться к собственной мастерской. Ваша блокада непроницаема. -Я думал, вы продолжите скрываться и дальше. -К чему мне то? - усталый вздох. - Я устал. Я на ногах уже больше года. Я забыл, когда последний раз мог отобедать в достойных условиях. -Значит, вы признаете свое поражение? -Я признаю, что вам удалось вынудить меня назначить эту встречу, - в голосе человека в черном отчетливо была слышна злость. - Этого с вас хватит. -О… - человек в темно-зеленом растянул губы в ядовитой улыбке. - Я должен это понимать как намеренье биться? -Понимайте, как угодно. -И с чем же вы намерены выступить? - очередная усмешка. - Быть может, одолжить вам для честной игры что-либо из моих собственных запасов? А после мы назначим время…время, на которое вы оттянете свою смерть… -Ваш хлам мне без нужды, - плюнул второй. - Мне достаточно того, что имею. -Но вы не имеете более ничего, - резко бросил первый ему в ответ, и с каждым словом его речь все больше наливалась злобой пополам с мрачным торжеством. - Все подступы к вашей мастерской блокированы. Денег у вас более не осталось, а все, на чью помощь вы смели рассчитывать, дали вам от ворот поворот. И, разумеется, у вас в запасе нет ни одной куклы. Ни куклы, ни заклятья, что помогло бы выпутаться, скажу я вам. Перед тем, как явиться сюда, я проверил это здание с крыши до подвала. Ни малейшего следа магии. И ни одного механизма. Вы банкрот, Вайтль. И потому расплатитесь за деяния своей семьи тем немногим, что у вас осталось - вашей жизнью. Но прежде…да, вы верно тянете руку к своему карману. Медальон. Я бы не хотел подбирать его с вашего бездыханного тела, так что…отдайте его мне сами и я позволю вам жить до конца представления. Худая рука в белой перчатке опустилась в карман, вытягивая увесистый серебряный медальон. Отщелкнула крышку, обнажая компас, у которого Север, очевидно, ходил в кровных врагах. Человек в черном подарил компасу долгий и тяжелый взгляд.Не желчь в моей печенке голубиной, Позор не злит меня, а то б давно Я выкинул стервятникам на сало Труп изверга. Блудливый шарлатан! Кровавый, лживый, злой, сластолюбивый! О мщенье! Ну и осел я, нечего сказать! Я сын отца убитого. Мне небо Сказало: встань и отомсти. А я, Я изощряюсь в жалких восклицаньях И сквернословьем душу отвожу, Как судомойка! Тьфу, черт! Проснись, мой мозг!
-Медальон, Вайтль. Быстрее, я жду. -Все мы чего-то ждем, - бесцветным голосом протянул человек в черном, отщелкивая крышку по иную сторону - взгляд его остановился на часах, точного времени отнюдь не показывавших. - Вы - моей смерти, а я вот, вашей…знаете, в чем закопалась вся ирония? Светловолосый человек лишь вопросительно выгнул бровь. -Им одно время, что вашей, что моей. Видите ли, мой друг, в мире есть два типа людей…