Отель "У Погибших".

Смерть,не боюсь тебя, мисс Вышибала… «Бал», музыка С. Краевский, слова М. Герцман, исполняет В Леонтьев

Приехали. Заселились. Организаторы- молодцы, симпатичная гостиница, просто на редкость. Новостройка, но никаких недоделок и неоконченного ремонта, краской не пахнет, чистенько, интерьер в приятных светлых тонах, и меню в ресторане тоже ничего. А вот смотри-ка ты- никому не нравится! У всех с разной интенсивностью странные какие – то ощущения- рябь в глазах и голова кружится. Ну, не заявлять же из-за этого претензии, головокружения к делу не пришьешь, принимающую сторону из-за такого беспокоить совестно, да и бесполезно, что они, на ночь глядя примутся другой отель разыскивать лихорадочно, что ли? В общем, нечего капризничать, темнеет уже, одну ночь перекантоваться, делов- то, переживем как-нибудь мелкие неудобства, не такие виды видали в той же Индии или, скажем, в Воркутинской области. Решение это приняли единогласно, разбрелись по номерам, стали располагаться. По возможности игнорируя и впрямь неприятные, хотя несильные, ощущения, вызванные, надо думать, геопатогенной зоной, на которой располагалось здание, Валерий переделал обычные вечерние дела, прошелся по номерам проведать своих – настроение у всех оставалось неважным, никому не хотелось затевать тематические вечеринки и долгие беседы. Потом улегся почитать перед сном. Отвлечься почти удалось. Стивен Кинг ему нравился. И не столько в шокирующих эпизодах дело, сколько в знании людей. А комната, между тем, явно пошаливала. Читалка, стоило ее отложить, начинала мерцать, то светясь угрожающе ярко, то почти угасая, и только в руках у Валерия работала нормально. Свет тоже помигивал. Пол и потолок словно бы время от времени слегка меняли свой наклон, углы переставали быть прямыми, в них появлялись узкие черные щели, из которых тянуло промозглым сыроватым холодом. В зеркале мелькали размытые силуэты, а сквозь натюрморты с фруктами на стенах, если смотреть боковым зрением, просвечивало что-то гораздо менее аппетитное, да притом шевелящееся. Валерий только усмехался, у него все это вызывало почти умиление: «И ведь не боится!..»- мог бы он подумать о комнате, как думал с утра о стрекозе, назойливо садившейся всю дорогу на его волосы снова и снова, как он ни отмахивался. Неприятно, но безопасно, и не заслуживает даже того, чтобы как следует цыкнуть на все это безобразие: «Вы мне это прекратите! Что еще за мистика, как не стыдно.» Незадолго до полуночи за дверью вдруг послышался шорох - в нее кто-то тихонечко поцарапался, как котенок, и слабый детский голосок, звучавший так безнадежно, что сердце сжималось, прозвенел надтреснутым колокольчиком: -Мне страшно. Помогите… Вот это было уже слишком. Валерий сам не заметил, как оказался перед дверью и рывком ее распахнул. Выглянул – никого. Ярко освещенный коридор был пуст. Только слышно, как по номерам народ понемногу готовился ко сну: стихающие разговоры, приглушаемая аудиомузыка, шум воды у кого-то в душе. Валерий несколько минут внимательно вслушивался в эту относительную тишину, опираясь локтем о дверной косяк, потом негромко и уверенно сказал сам себе: -Мне НЕ показалось. Это точно. Он осторожно прикрыл дверь и еще постоял возле нее. Потом вернулся в комнату, но ложиться больше не стал. Выключил ридер, сел на край кровати, сцепив руки, и продолжал вслушиваться. Ребенок здесь, в этом нехорошем месте. Один, боится. И это не местный спецэффект, не мОрок, по голосу слышно, если умеешь слушать. Живой ребенок. Какой-нибудь матерью проклятый, как в фольклоре. Это серьезно, это так оставить нельзя… Ну ладно, дальше в лес- больше дров, чем ближе к полуночи, тем яснее будет картина… Ждем. И правда, буквально минут без десяти двенадцать – на этаже как-то сразу все стихло – в дверь постучали. Вроде и уверенно, и как-то нервно. Валерий открыл. Почему-то он сразу понял, что человек на пороге - управляющий гостиницы, хотя среди персонала его не видел. Строгий темно-серый костюм наводил на мысли о служащем фирмы ритуальных услуг, но в петлице ярко краснела гвоздичка, которая издали напоминала пулевое ранение. На лацкане слева красовался маленький значок с золотыми буковками «СОТРУДНИК»- вместо нормального бэйджика с ФИО и должностью. И еще Валерию бросилось в глаза то, насколько не соответствовал костюму мужчина, одетый в него. Прическа- вместо более подходящего аккуратного косого пробора или чего-то вроде – богемно отброшенные назад полудлинные волосы, редеющие надо лбом. Суетливые, дерганые движения, потирание губ, втягивание головы в плечи, какое-то поеживание, будто под костюмом «сотрудника» кто-нибудь кусает. Бегающие глаза. Все это было удивительно. И совсем не удивил Валерия тот факт, что его посетитель просвечивал насквозь. Сквозь его туфли и низ брючин со стрелками можно было отчетливо разглядеть узор ковровой дорожки в коридоре. Сквозь макушку желтел настенный светильник : «а во лбу звезда горит». Ночной визитер широко улыбнулся, что никак не вязалось с выражением его глаз, и сказал: - Добрый вечер. Прошу прощения за поздний визит… Валерий, администрация отеля просит Вас почтить своим присутствием корпоративную костюмированную вечеринку , которая начинается сию минуту в бальном зале, внизу. А если бы Вы не отказались еще и выступить , фирма в долгу не осталась бы, отблагодарила Вас достойно… Сделайте поистине королевский подарок нашим гостям… Обществом и атмосферой останетесь довольны… Идемте?.. «Ваше приглашение очень кстати»,- чуть было не сказал Валерий, но удержался, сообразив, что посетитель считает его обмороченным общим энергетическим фоном и «светомузыкой» здания, фактически загипнотизированным и неспособным критически воспринимать происходящее, думает, что он все принимает за чистую монету. Он изобразил легкое удивление, легкое недовольство, помялся немного и согласился. Не стал, на всякий случай, спрашивать и про то, как быть с группой и ансамблем, да и жаль было беспокоить ребят, измученных тяжелым перелетом -« что я, сам не разберусь?». Но надо, необходимо было найти ребенка, который звал на помощь под дверью четверть часа назад. Закрыл на ключ дверь номера и пошел за своим сутулящимся провожатым, думая : « Опять же фольклорный мотив, нечисть заманивает музыканта в уединенное место и заставляет играть или петь, пока не сорвет голос и не умрет от истощения сил, чтобы завладеть его энергетикой, да? Ну, рискните, рискните, голубчики. А господин управляющий-то – покойник неупокоившийся. Судя по всему, несбывшийся гений, пропивший свой талант. Вон и руки трясутся, и глаза блестят, как при мигрени – явный алкоголик, наверное, аж полсуток , в честь дорогого гостя, то есть меня, разлученный с бутылкой. А притом замашки артистические, непринужденные, прямо дАрджансон Альфонса Доде, и острый взгляд аналитика. Спорить можно, что писатель. Или поэт… Но и в этом случае больше философ, чем лирик…». Валерию стало тошно. Люди, зарывшие свой талант в землю, вызывали у него недоумение и глухую, безысходную жалость. Коридор за дверью номера, кстати сказать, был совершенно другой, не тот, по которому Валерий в этот номер пришел, где были стены цвета слоновой кости и лампы дневного света под потолком. Теперь дорожка на полу была темно-голубая, с черным узором из каких-то переплетенных лиан, на стенах обои, тоже голубые, но более светлого оттенка, рисунок рельефный, психоделические волнистые линии, по стенам примерно на высоте человеческого роста светильники-фонарики с матовыми стеклами кремового цвета. И пахло уже не безгрешным яблочным освежителем воздуха, а тянуло табачным дымком, беспорядочной смесью парфюмов, кажется, даже чем-то спиртным… Да и вел коридор уже не направо, а налево от крайнего на этаже «полулюкса» Валерия. Ноги как будто чуть проваливались в ковер, а изображенная на нем флора прямо-таки вырастала из положенной ей плоскости, пыталась оплетать ноги идущего, виться по ним вверх; очень возможно, что растения были хищные. Впрочем, здесь все было хищное – тоже мне, неожиданность. Потолок над головой периодически исчезал во тьме вместе с ним -и верх невероятно вытянувшихся в длину дверей номеров (теперь темно – серых, а не белых) вдоль стен. Из-за своей непропорциональной длины они стали казаться слишком узкими и напоминали крышки гробов, поставленных вертикально. Да, постоялый двор не особо старался скрыть свою интересную сущность. И не какой-нибудь там постоялый двор, а сам знаменитый «Видсверху», сиречь «Оверлук», Скалистые Горы, штат Колорадо, Америка! Здесь, в уездном городе N, с доставкой на дом. Интересная статья импорта, однако… Наконец Валерий с Управляющим добрались до лестницы и начали спускаться навстречу нарастающему шуму и набиравшему силу свету внизу. Спускались с третьего этажа, хотя в гостинице, где остановились Валерий и его спутники, этажей было всего два. У самого входа в зал Валерий обнаружил, что на нем вместо джинсов и свитера концертный костюм, который, вообще-то, должен был мирно пребывать в багаже – черный, кожаный, с металлическими накладками. Видимо, предполагалось, что он и это будет воспринимать как должное. Впервые подумалось, что в этом прикиде он сам себе напоминает Ведьмака из фэнтези Сапковского. Как-то не думал об этом, разрабатывая костюм с модельером . Черное, кожаное, облегающее, серебряные нашивки защищают от укусов чудовищ. Итак, господа, значит, роль моя на сегодняшний вечер – Ведьмак, охотник на монстров. Интересная роль. Пожалуй, сыграл бы в хорошей экранизации… Что ж вы так промахнулись? Ведь для настоящего актера роль – это не игра, не понарошку – это еще одна жизнь. Не маска, а лицо. Мы не притворяемся, а перевоплощаемся. Актерский дар – это такая форма ликантропии , только превращаемся мы не обязательно в волков, а в кого угодно, и не только в полнолуние, а всегда. Наша луна – это глаза зрителя, устремленные на нас. Так что вы сами призвали Ведьмака на свои головы… Первый этаж был, как бокал шампанским, переполнен искрящимся светом и многоголосым шумом. Льдисто перезванивались бокалы, хлопали пробки, звучали смех и непринужденные разговоры, джазовый оркестр человек в сорок играл что-то Глена Миллера. А гостей было, наверное, несколько сотен, и прислуги соответствующее количество. Преобладали мужчины и женщины не первой молодости, многие с сединой, похожие на нуворишей, «князей из грязи» – изысканно одетые, но с чуть заметной раздражающей вульгарностью в манерах и интонациях… Китчевый загар, похожий на поджарку курицы- гриль, и одежда по моде разных десятилетий двадцатого (в основном) века… Гала – парад эпох. Валерий быстро и незаметно оглядел вестибюль. Ни одного ребенка среди присутствующих не было… Надо обойти остальные помещения этажа. А потом, если понадобится, и других этажей, сколько бы их ни было… Изобрести какой-нибудь предлог… Затеять, например, объяснение в любви с первого взгляда вон с той ледяной красоткой с волосами цвета прошлогодних листьев, в обтягивающем, как вторая кожа, белом платье в пол, стоящей между типом с тонкими усиками (и рожей Сыщика из «Бременских музыкантов») и типом в маскарадном костюме пуделя… Или прикинуться пьяным… Посмотрим… Валерий огляделся еще раз, внимательнее. Ого, «корпоративная вечеринка». Хорошенькая собралась корпорация. Монстров корпорация! Если бы только призраки, как злополучный Управляющий… Но нет, просвечивает, как он, только прислуга: бармен, официанты и официантки, оркестранты, некоторые женщины, и у них всех очень похожее выражение лица, безнадежно-отупевшее и непонимающее, будто они сами не знают, где находятся, но выбраться отсюда не надеются. Спят и видят нескончаемый кошмар. Это шестерки, пешки. А тузы не просвечивают совсем. Такие, как этот Сыщик, держащий в руке маску лисы ( ему идет…). Тузы вполне вещественны, но у них другая беда: на лбу у всех, и у мужчин, и у женщин, как бинди, она же «глаз Шивы», у индусов, красное пятно. Только выглядит оно совсем не симпатично. Оно похоже на дырку от снайперской пули, неприятно поблескивает… И полное ощущение, что оно смотрит. И впрямь как глаз. Даже зорче, чем собственные глаза большинства запятнанных таким образом. Какой-то знак, символ кастовой принадлежности… Где – то я об этом слышал. Или читал?.. Да, публика посерьезнее, чем думалось , да ладно, управлюсь. Парадная дверь странная. В таком месте ей следовало бы быть застекленной створчатой. А она почему – то железная, глухая, без ручки, тускло – черного цвета. Из-за нее доносится низкий тяжелый гул, негромкий, вроде бы отдаленные раскаты грома. И тянет вроде бы бензиновой гарью. Непонятно. Странная дверь, которая, вдобавок, как будто не хочет, чтобы ее видели: расплывается, множится в глазах, превращается в целую шеренгу одинаковых дверей. Ладно, с нею потом, сейчас поважнее дела есть… Музыка стихла, все присутствующие слаженно обернулись к лестнице и зааплодировали. Маски и лица, похожие на маски, множество одинаково возбужденно поблескивающих глаз. Голодных. Валерий прилежно делал вид, что счастлив видеть всех присутствующих и все присутствующие счастливы видеть его , но эта публика ему очень не нравилась. И не в том дело, кто из них жив, а кто мертв и в какой степени. Просто очень сдержанные, вежливое внимание, абсолютно неискреннее. А под ним циничная усмешечка . Ждут банкета. Этого Валерий терпеть не мог – подобного отношения к своей работе – и внутренне негодовал. Правильно, горло промочить с собой нести не пришлось, тут этого добра до черта, значит, дело за закусью… особого сорта. Видать, считают, что самая занятная часть программы – это будет не вокал, а, может быть, поедание вокалиста. «Если бы не было на мне вот этого маскарадного костюма- Ведьмака, я выбрал бы маску Красной Смерти - «маскарад, ложных образов парад…», добрый вечер, господа, вы скучали без меня? Ну, а я писал вам оперу! Я принес готовый труд- «Дон Жуан Торжествующий»… А дальше все, как у Эдгара По. Но так тоже ничего…», - с такими мыслями он начал неторопливо, вальяжно спускаться по лестнице, широко улыбаясь, ведя рукой по перилам, говоря: -Дамы и господа, я счастлив присутствовать на этом роскошном балу в этом великолепном отеле и по случаю торжества хочу подарить всем вам несколько песенок, чтобы дополнить атмосферу этого дивного праздника… Не дожидаясь, пока стихнет новый порыв аплодисментов, запел «акапелла», мстительно думая, как местные музыканты будут без репетиции аккомпанировать совсем новой, не знакомой им песне: -Улетай… Вспоминай… Обними, мон ами… Поцелуй сохрани, а потом мне верни… Подхватили без заминки. Ну и ладно, я здесь не с вами препираться… Он снова, еще пристальнее, принялся изучать публику. Два итальянца – вышибалы в узорчатых галстуках с бриллиантовыми булавками. Пьяная женщина в черном открытом платье, с бордовыми волосами и невидящим взглядом. Еще охранник, смуглый , в костюме омерзительного ядовито-синего цвета. Женщина в газовых шароварах и лифе, расшитом фальшивыми бриллиантами ( многовато бриллиантов, безвкусица). Женщина в саронге. Официант в белой куртке, с низким лбом и кустистыми бровями, похожий на мясника, кативший тележку с напитками. Двери в бальный зал, в столовую – нараспашку, так, что все эти комнаты образуют анфиладу, которая просматривается из конца в конец. Очень удобно, очень. Продолжая напевать тающе – нежное, печально – легкомысленное, про «Мулен-Руж» и Нотр-Дам, он гуляющим шагом двинулся по этой анфиладе. Маски расступались перед ним. Сначала вправо. Столовая, также полная народа. Дверь, по – видимому, кухни… Тут впервые вздрогнул: из приоткрытой двери выглядывали две девочки в голубых одинаковых платьицах, с одинаковыми заколочками в одинаково зачесанных волосах, близняшки. Мордочки у обеих одинаково тоскливо – испуганные. И обе просвечивали насквозь. Тоже мертвы. Ах вы, сволочи… Детей… Развернулся резче, чем хотел, двинулся влево. По паркету бального зала, затем по кафельному полу бара. Двустворчатые двери бара «Красный Глаз» ( подходящее название) тоже были распахнуты, оттуда также доносилось негромкое сытое жужжание голосов, как из непотревоженного осиного гнезда июльским вечером. Народ у стойки, кабинки битком. Золотистое, серебристое перемигиванье бутылочных этикеток на полках, стоящих так плотно, как тома на полках библиотеки. Кто-то с рожей мистера Бина полушепотом рассказывал похабные анекдоты своим соседям у стойки, одетым по моде десятых годов, и, судя по всему, никак не мог перестать. Валерий, не выдержав, зло глянул на него поверх голов его слушателей – мистер Бин осекся, даже голову в плечи втянул, - и двинулся обратно в вестибюль. Продолжая, разумеется, осматриваться. И, вернувшись к исходной точке – к лестнице ,- пришел к выводу, что на первом этаже ребенка нет, надо как – то пробираться на второй и выше. -А сейчас, дамы и господа, - празднично улыбаясь, объявил он, - небольшой антракт. Отдохните пока от меня, а я схожу в бар и выпью за ваше здоровье. Оркестр безропотно заиграл какое – то попурри . Нападут, видать, когда соберусь прощаться… «Сюрпри-из!»… Хотя еще кто на кого нападет- это вопрос. Подсел к стойке. -За счет заведения, - любезно улыбнулся неприятный, фатоватый бармен с очень бледным лицом, тоже сквозящий (сквозь его щеки и грудь можно было прочитать названия бутылок на полках).- Чего желаете? Джин, виски, бренди? -Водички, - улыбнулся безмятежно в ответ Валерий, – без газа. Льда тоже не надо. Лицо бармена на мгновение изменилось, стало уже не бледным, а болезненно, воспаленно – красным, глаза подернулись мутной дымкой, как затянутые паутиной окна, и приняли хищное выражение, видимо, от досады, но он овладел собой и вернул себе прежний, человеческий облик. Размеренными механическими движениями стал наливать воду из графина, протянул. - Благодарю. – Валерий взял стакан и задумался. Пить он тут не собирался ничего вообще, знаю я эти трюки, просто отвлекающий маневр. Судя по ощущениям, отель и его персонал – одно целое. Это один большой монстр. Вспомнилось прочитанное в каком – то фантастическом романе, Уилсона, что ли, об инопланетном существе, которое присоединяло пойманных людей к себе, делало их бессмысленными придатками своего организма, потому что только с их помощью могло поглощать и усваивать пищу. Грубо говоря, делало из них часть своего желудочно – кишечного тракта. Ну, тут посложнее ситуация, отель посредством официантов и Управляющего еще и охотится… Но примерно похоже. Охотится он, конечно, за людьми с энергетикой, вроде меня. А ребенок – это что, приманка, наживка? Э, нет, они не знают, что я здесь ради него, что я вообще знаю о его существовании. Думают, что я одурачен и зомбирован, потому так спокойны , забавляются, как кошка с мышкой. Сколько же у меня времени? На рассвете все это вполне может исчезнуть, как прекрасный сон. Ну, все эти незнакомцы и незнакомочки, конечно, гораздо раньше решат, что игра окончена… И придется их всех успокоить как следует. И немножко развоплотить. Вопрос: а как это скажется на ребенке? Он вместе с ними исчезнет или нет? Нельзя рисковать… И не забыть еще вот что: пространство «Оверлука» и прислуга – это один монстр. А дамы и господа с «третьим глазом», гости на этом празднике жизни – это какие-то другие, автономные образования. Отдельные и от отеля, и друг от друга. Хотя намерения у них похожие. Образно говоря, «Оверлук» - это бешеный зверь, а они – мелкие стервятники, его сопровождающие. Где же ребенок? Что же делать – то? А? На табурет рядом кто – то повалился. Валерий неторопливо, с улыбкой повернулся к нему и остолбенел. Человек лет тридцати, живой, непрозрачный, без сомнительного «украшения» на лбу, замученного, полубезумного вида. Джинсовый костюм, некогда нормального джинсово – синего цвета, но сейчас выношенный почти до белизны, древняя мотоциклетная куртка. Светлые волосы растрепаны, под глазами круги, движения судорожные… И вылитый, ВЫЛИТЫЙ Управляющий, виденный только что! Одно лицо! Валерий совершенно растерялся. Еще одного подманили? Или сам забрел в призрачный отель из реальной его версии? А почему ?.. -Уходите отсюда. Здесь опасно. Не знаю, как Вы сюда попали, но Вы должны уйти, – сказал новоприбывший. И он сказал это, не раскрывая рта. Валерий дружелюбно улыбнулся и ответил светски: -Здравствуйте. Приятный вечер, правда? Такая душевная обстановка. А Вы, наверное, один из работников этой фирмы? Чем Вы занимаетесь? Если заведуете буфетом, то позвольте сделать Вам комплимент. Век не забуду ни осетрины, которой меня там потчевали сегодня вечером, ни брынзы. Такое все свеженькое… И чай тоже был очень хорош… Первые процентов 30 этого монолога незнакомец смотрел на Валерия с выражением ужаса на лице. Но затем услышал синхронный перевод на телепатический и слегка расслабился. -Я в курсе всего происходящего и знаю, как поступать в подобных случаях. Держитесь рядом со мной, и все будет в порядке. Здесь находится ребенок, живой, мальчик лет пяти, его надо отсюда вытащить. Вы его не видели? -Здесь не может находиться живой ребенок. Они Вас обманули, заморочили. Это, наверное, были убитые дочери смотрителя Грейди, близнецы… Призраки. Уходите отсюда. Им нужно Ваше сияние. -</i>Мое что? А, Вы об ауре… Они откусили больше, чем могут проглотить, поверьте мне . А ребенок здесь, я слышал его голос, и он был жив, Вы просто не музыкант, не понимаете</i> (в «сурдопереводе» это звучало как: «Гроза начнется позже, к вечеру… Свободного времени столько, сколько надобно, а трусость, несомненно, один из самых страшных пороков…»)… - Они очень сильны, поверьте мне, ради Бога! Они разрушили мою семью, превратили мое детство в кошмар, свели с ума моего отца и убили его, они были косвенной причиной смерти моей матери, и я не один такой! Не первый и даже не последний! Мой отец был волевым человеком, он пить бросил сам, без помощи, без врачей, просто взял и завязал, но они его сломали, подчинили себе, чуть не заставили убить меня и мать! Он был очень взвинчен. Валерий мягко похлопал его по плечу, жалея, что не может предложить ему водички, хотя бы из своего непочатого стакана. - Я Дэниел Торранс . .. Мой отец, Джек Торранс … Он где – то здесь. «Оверлук» вобрал его в себя… -Я его видел. Он здесь Управляющий. Дэниел с трудом сглотнул. -Да. Десятилетиями он вместе с демоном отеля и всеми, сожранными им, перемещается по всему миру, как осиный рой, и вселяется то в одну гостиницу, то в другую… По всему миру… Даже в Исландии они уже были… Охотятся… на «сияющих». А я все это время охочусь за ним – за «Оверлуком», за этим призрачным спрутом, несколько раз я его почти настиг, но он все время оставлял меня в дураках, раз за разом, у меня не выходило ничего. Я совершил несколько поджогов, у меня начались проблемы с законом, мне пришлось скрываться… Но я учусь на своих ошибках, и сегодня ему не уйти!.. Он говорил все быстрее и быстрее, уже попросту не давая Валерию и слова вставить, даже мысленно, в свой горячечный монолог. Валерий же ощутил какое-то прохладное и нежное прикосновение у себя на плече. Оглянулся. Девица в белом – сейчас на ней была черная полумаска «кошачьи глазки», вся в блестках, - плавно присела на соседний табурет с другой стороны и положила ему на плечо бледную руку. От нее веяло ароматом кладбищенских лилий. Еще не хватало. Валерий осторожно снял ее руку, поцеловал в запястье и положил на стойку – безукоризненно галантно, но с усталой рассеянностью на лице, яснее слов говорившей: «Мадам, Вы не вовремя!» - …Сейчас здесь будет шумно. Я их отвлеку, а Вы пробирайтесь в свой номер, туда, откуда пришли, закройтесь, никому ни в коем случае не открывайте, соберите вещи, запахнет дымом – сразу же спокойно выходите по пожарной лестнице… - Да говорю же Вам, Александр Македонский –герой, но зачем же стулья ломать, от этого убыток казне!.. Никуда я не пойду, пока не найду ребенка, который где – то здесь и не заберу его отсюда! А Вам советую ничего не затевать, очень скоро вся эта порнография закончится … можно сказать, сама собой! Тихо, спокойно и безвозвратно! Дэн, послушайте Вы меня, не надо гусарствовать!.. - Ну уж нет! «Оверлук» прикончу я . Слишком долго ждать пришлось… А Вы как хотите!.. Он порывисто встал. Валерий схватил его за рукав кожанки. Торранс , дернув плечом, стряхнул его руку и направился к выходу из бара. Девица в полумаске снова положила Валерию на локоть руку– немножко слишком прохладную, чтобы касание было приятным. В ее волосах, зачесанных набок, запутались ленточки бледно – зеленого серпантина, то ли просто светлого, то ли выцветшего от старости. Валерий снова снял ее руку и переложил на стойку и тут же увидел перед собой, на том же месте, где только что стоял Дэниел Торранс, его отца. -Публика ждет продолжения Вашего концерта, Валерий, - льстивым тоном, в котором сквозила насмешка, проговорил он , слегка кланяясь. Валерий встал, борясь с желанием пройти прямо сквозь Управляющего или хоть выплеснуть ему в лицо воду из стакана -«Вы все просто колода карт!..»-, все-таки обошел его и двинулся в холл, к эстраде, с невозмутимым лицом, внутренне разрываясь между необходимостью отыскать малыша и необходимостью приглядывать за полуобезумевшим от горя и жажды мести Дэниелом, свалившимся, как Тунгусский метеорит на голову. Что он там – пожар собрался устроить? Пожалуй, правда стоит воспользоваться паникой и осмотреть остальные три этажа… Ё-мое, тут же чердак еще… И подвал! Да пропади все пропадом, сверху донизу перерою эту шарашкину контору, если понадобится… Он начинал стервенеть. Дэниел не заставил долго ждать начала своего выступления. Только Валерий начал «Все чудесно» - точнее, начал припев, - Дэниел выхватил из-за пазухи коньячную фляжку и широко окатил из нее ближайшую настенную драпировку там, где народ стоял гуще всего. На Валерия повеяло сивушно – можжевеловым запахом джина. Он, прикинувшись растерянным, медленно приходящим в себя, потихоньку стал подбираться поближе к лестнице. Дэниел отшвырнул ближайшего официанта от тележки, начал хватать с нее бутылки с джином, виски, бренди и прочим и разбивать об пол, стараясь, чтобы побольше попало на ковровую дорожку. Сейчас он двигался с молниеносной быстротой и вполне четко , без всякого дерганья. Откуда – то в руке у него появилась зажигалка, на кончике ее расцвел, как цветок папоротника, огонек. Бросившиеся к нарушителю прядка секьюрити остановились. Валерий чуть не фыркнул, вспомнив концертные флэшмобы с огоньками. -Ну вот и все, господа, - хрипло сказал Дениел. –Вот теперь действительно закрываетесь. Окончательно. Непохоже было, что публика запаниковала. Не похоже в первые минуты полторы. А потом стало абсолютно ясно, что это не так. Аборигены хором расхохотались, будто видя долгожданный финал хорошо продуманного розыгрыша. Дэниел Торранс удивленно обвел их взглядом. - Хоп!- громко сказал тип, похожий на Сыщика, театрально указывая на дверь лифта. Валерий успел подумать, что еще он похож на фокусника – дешевого иллюзиониста, который откровенно жульничает и развлечь может разве что круглых идиотов , да и то скорее наглостью, чем ловкостью. А потом из лифта вышел Джек Торранс, Управляющий, который тащил за шкирку, как котенка, маленького мальчика в пестрой пижамке, совершенно обмякшего от ужаса, в такт своим шагам покачивая у его виска молотком. Крокетным, что ли… Управляющий выглядел еще менее респектабельно, чем когда стоял на пороге номера Валерия. Его лицо побагровело, почти побурело, настолько, что брови и ресницы как-то потерялись на этом фоне, будто совсем исчезли, совершенно округлившиеся глаза подернулись белесой дымкой, как туманом их заволокло, он радостно улыбался, показывая кровоточащие десны, из-за которых перемазанные кровью зубы казались стертыми почти до основания. Только глаза да зубы белели на этом лице. И на человека Торранс-старший совсем не был похож, впрочем, как и на зверя. Это было Существо. Неприглядно он выглядел, но Валерий при виде его чуть не вскрикнул «Браво!» и не зааплодировал. Как вовремя, ну идеально! Вот и все, занавес, финита ля комедия! Нашелся мальчишка. А уж вызволить его будет куда проще, чем кажется многим здесь присутствующим! Не успеешь ты, парень, со своим молотком, надо только правильно все рассчитать… -А вот и Джекки, - пропел Джек. – И Дэнни с ним! -Что… Что… - пролепетал Дэниел, совершенно дезориентированный.- Что… это… значит?.. - То и значит, сынок, - улыбаясь, пояснило Существо. – Тут вот, у меня, еще один ты. Тот пятилетний щенок, который все путался у меня под ногами и мешал делать мою работу. Не зря, видать, все это время мы продержали его под замком в кладовке – вот и пригодился! Так что смотри, Дэнни, - подожжешь, я тебе вот этому мозги вышибу ! Надоели твои фейерверки. Угадай с трех раз, что с тобой этим вот, здоровенным, станет после этого? Не рискуй, не советую. Это даже не риск, а гибель верная. Лучше будь послушным мальчиком, брось зажигалку и присоединись к гостям, док, сыночек… - Не смей так меня называть!! –истерически, пронзительно выкрикнул несчастный Дэниел. – Я тебе тогда сказал и сейчас говорю: ты не мой отец! Ты притворяешься, я прекрасно знаю, что на самом деле ты «Оверлук», проклятая старая развалина! Мой отец не может быть здесь с вами, потому что перед смертью пытался спасти меня, он боролся с тобой, он просил меня бежать! Плевал я на тебя и на все, что ты говоришь, тварь, дешевка! Музыканты продолжали играть. Валерий, стоя рядом с дирижером, уже откровенно, весь подобравшись, очень внимательно наблюдал за происходящим. В бальном зале, справа, начали бить двенадцать часы на каминной полке. Колокольные удары перемежались тихо звенящей мелодией «Голубого Дуная» Штрауса. А прямо перед Валерием, у самой сцены, встал светловолосый человек, похожий то ли на Сыщика, то ли на жулика, с «Красным Глазом» во лбу и лисьей маской в руке. Хорас Дервент, вспомнил вдруг Валерий. Владелец отеля «Оверлук». Заложивший, вероятно, нечисти за свое благосостояние и нынешний явно привилегированный статус души всех постояльцев, которые умрут в стенах этого постоялого двора? -Пришло время, - тихо и злорадно сказал Валерию Дервент . – Полночь. Маски долой! - С удовольствием!- абсолютно искренне ответил ему Валерий. Как в пантомиме, он прижал к лицу сначала одну ладонь, потом рядом вторую, скрыв его полностью, и тут же быстро убрал обе. Застывшей сомнамбулической улыбки как не бывало, и Дервент отшатнулся от его всё понимающего, смеющегося взгляда, как от удара по лицу, чуть не упав навзничь на стол с шампанским. – Есть многое на свете, друг Гораций, что не под силу даже Вам и всей Вашей королевской рати… Сейчас убедитесь. Он, все так же, улыбаясь, обернулся к музыкантам. Они прекратили играть, уставившись на него. Валерий не слишком деликатно выхватил скрипку у ближайшего скрипача и посмотрел в зал. Точнее, прямо на Джека Торранса, который сейчас стоял к нему вполоборота. -А сейчас, дамы и господа, сверхэксклюзивный номер. Обычно я всегда включаю в свои программы инструментальные произведения классических композиторов. Сегодняшний вечер не станет исключением, хотя моей команды сейчас со мной нет. Итак, только сегодня и только для вас! Я хотел бы впервые выступить в несвойственном мне качестве – не только вокалиста, но и инструменталиста… Попрошу внимания!.. Отложив смычок, он перехватил скрипку как гитару – так ему было удобнее, - и уверенно взял первые аккорды. Он играл «Аве Мария» Шуберта. Оркестранты шарахнулись кто куда, бросая инструменты. Будто порыв свежего ветра пронесся по залам, как вздох облегчения, и все стало меняться на глазах. Все, кто просвечивал, - старший Торранс, человек – пудель, красотка в белом, стоящие в дверях столовой девчушки- близняшки , - стали еще прозрачнее, стали таять на глазах, как клубы морозного воздуха в тепле, безмерная успокоенность забрезжила на их лицах, успокоенность и осознание. Крокетный молоток выскользнул из уже недостаточно вещественной, чтобы удерживать его, руки Управляющего и со стуком упал на пол. И мальчика он тоже перестал удерживать – его подхватил на руки Торранс- младший и прижал к себе, потрясенно оглядываясь по сторонам. Как сухой лист или мертвая бабочка, спланировала на пол черная полумаска с блестками. Официантка, стоявшая прямо перед сценой, с улыбкой растворилась в воздухе, все бокалы шампанского, стоявшие на ее на подносе, синхронно хлынули на пол. Само же пространство в это время старело, ветшало, истлевало. Выцветали краски, меркли огни, тускнела полировка, мутнело и трескалось стекло, в тканях появлялись и расползались дыры, краска облетала клочьями. Странная дрожь пробегала по стенам, потолку, настенным драпировкам. Часы все били и били, будто не двенадцать, а сто двадцать раз. Отель умирал. Хуже приходилось привилегированным гостям. Все они, во главе с Дервентом, лишившимся своих подчиненных, зажимали руками уши, корчились, в судорогах сползали со стульев на пол, как отравленные. Не прекращая играть, Валерий негромко, сочувственно говорил: -Вижу, все вы немножко слишком восприимчивы к этой музыке… Так не мучайте себя, уходите. Уходите отсюда туда, откуда пришли. И больше никогда не возвращайтесь… Но охваченные паникой гости или не слышали его, или не понимали. Струны скрипки тем временем начали одна за другой лопаться под его пальцами. Несчастный инструмент, прОклятый когда-то вместе со своим владельцем, не выдерживал теперь этой, священной, музыки. Когда из четырех струн осталось две, Валерий, не собираясь тягаться с Паганини, быстро и бережно положил бедняжку на опустевший стул ее хозяина – скрипача и встал к роялю, шикарному красному «Стейнвею», без паузы продолжая играть с того места, на котором прервался. Про себя он радовался, что не вступил сразу вокально, так как «публика» в этом случае была бы совсем обречена – не способная соображать и без подсказки… Малоприятное зрелище. И вообще голос мог еще пригодиться. И хорошо, что не заставил притом все инструменты сразу себе аккомпанировать без музыкантов, при помощи того, что Дэниел называл «сиянием»: оно, конечно , эффектно, но ведь они бы все сразу разрушились… От клавиш под его пальцами стали отлетать черные и белые накладки. Под закрытой крышкой лопнула струна, другая… По крышке зигзагом побежала трещина. Когда у рояля подломилась ножка и он стал тяжело оседать набок, Валерий со вздохом отошел и взял с пола гитару. И тут открылась дверь . Та, черная. Неосязаемый «ветер», все набиравший силу, толкнул ее и распахнул. «Вдруг от ветра откроется дверь в мир, где нет ни разлук, ни потерь…», подумал Валерий словами из песни, чуть меняя их, «Только тут все наоборот. В царство бед, и разлук, и потерь…» «Бесплодные Земли» - словно кто – то шепнул ему на ухо. Каменистая голая степь, безжизненный изжелта – свинцовый свет, неестественный, как в пафосном фильме «300 спартанцев», плотно затянутое, зацементированное тучами небо. Безжизненный ветер, несущий в себе керосиновый чад. И вода здесь, конечно, отдает щелочью, и ее лучше не пить без крайней нужды… А прямо по курсу- полуразрушенный городок, от которого так же веет запустением, так жутко похоже на Чернобыль… Скелеты деревьев вдоль пустынной центральной улицы… Отсюда они, значит, и пришли, мои сегодняшние «зрители»… И «ветром»- музыкой все и вся стало выносить потоком туда, в дверь, выметая, как мусор, гостей вместе с мебелью… и самим пространством зала. Для всех них в зале бушевал ураган. Но его абсолютно не ощущали ни Валерий, ни оба Дэниела. Взвились и сорвались с креплений шторы и драпировки, разрываясь в клочья на лету, поднялась метель из конфетти и завихрений серпантина. Скатерти будто невидимые руки сорвали со столов, и они хлынули в проем следом, сплошным потоком, унося на себе мешанину еды, приборов, осколков посуды. Из разодранных оконных рам вылетели целиком стекла вместе с пейзажем, видным сквозь них, с бушующей листвой и надкушенной луной в черном небе – вообще-то, не мешает заметить, в этот вечер было полнолуние. Тут же пришла очередь барных табуретов, стульев, столов, которые, как табун толкающегося скота, сшибаясь, падая и ломаясь, устремились к двери, – и гостей, которые, крича и извиваясь, один за другим, потом группа за группой, стали оказываться в воздухе. Стекло, щепки, лохмотья тканей и обоев. Расползающиеся обои сдирались со стен горизонтальными полосами, как будто пытались слабеющими щупальцами – или соскальзывающими пальцами -цепляться за стены. Валерию вспомнился эпизод из фильма «Лабиринт», где похожим образом закончился бал во дворце гоблинов. Потом финал набоковского «Приглашения на казнь». И еще много разных финалов, в том числе финал его собственной «Дороги в Голливуд». И еще Конец Света… Он все продолжал играть, говоря: - Дэниел, все в порядке. Еще немножко потерпите. Буквально пара минут, и все закончится… Его пугало состояние Торранса- младшего: он стоял, прижимая к себе обмякшего в шоке Дэнни – самого младшего, и их широко раскрытые глаза были одинаково пусты. Опасная мешанина обломков в воздухе их не задевала, но несколько раз в них врезались покидающие зал гости, чуть не сбили с ног, а Дэниел не замечал этого, смотрел и смотрел на то место, где только что стоял его отец. Управляющий. Комната – да нет, судя по всему, целый отель выворачивался, как перчатка. В просветах массы уносимых вещей Валерий начинал различать белизну стен своего номера – оказывается, он был каким – то образом скрыт под всем этим, или «Оверлук» целиком был втиснут в две небольшие комнатки. Выпустив из рук последнюю гитару, на которой тоже уже оставалось совсем немного струн, Валерий стал неторопливо спускаться с разлетающейся на доски эстрады, держа путь к двери, и запел . -Ave, Maria, gratia plena, Dominus tecum, Benedicta tu in mulieribus… Тут он увидел, как толкаемые Торрансы оказались совсем близко от двери, а потом в дверь вдруг просунулись окровавленные рука и лицо Дервента, который каким-то непонятным образом удерживался у двери с той стороны и все еще не оказался отшвырнутым в серые просторы своей очаровательной родины. Дервент вцепился в пижамку Дэнни. Очнувшись от вторичного шока, Дэнни перепуганно запищал . Дэниел от неожиданности чуть не выпустил его, но тут же крепче сжал руки. Валерий прыгнул к ним, но Дэниел уже сориентировался в ситуации и с размаху треснул по руке Дервента ночником, стоявшим на тумбочке у кровати в номере. Рука разжалась, и вот уже силуэт Дервента размером с муху, описав дугу, исчез в свинцовой дали. Валерий постоял несколько мгновений в проеме, держась за его края и напряженно вглядываясь в пейзаж. Не то, чтобы он так уж ему нравился… Но дело в том, что он знал: там, дальше, за ним, есть другой. За серой пустыней Тандерклепа, за белыми землями Эмпатики, посреди дикой прерии… Там розы, поле алых роз. А посреди него, на перекрестке двух белых дорог - Темная Башня на фоне алого неба. Нечто красное, мечущееся, как язык пламени, на балконе ее третьего этажа-фигура в плаще с капюшоном? Он буквально видел это внутренним взором, чувствовал запах роз и дорожной пыли, слышал пение роз, их нежные, не то женские, не то детские голоса, сливающиеся в подобие грегорианского хорала, и посвист ветра, и пронзительные нечленораздельные вопли с балкона… Сквозь этот пейзаж он словно видел тот. Все это будило в нем тревожное предчувствие, то ли приятное, то ли неприятное, что когда-то ему придется познакомиться со всем этим поближе. Оно буквально зачаровывало. Он слышал, как хор этих роз из-за горизонта присоединяется к нему и начинает петь с ним в унисон. «Вот это бэк - вокал …»- ухмыльнулся он про себя. Когда он выпустил края дверной коробки, дверь с грохотом захлопнулась. Стоя перед ней, Валерий продолжал петь, пока она , становясь все прозрачнее и прозрачнее, не растворилась в сливочной белизне стены. Для верности еще секунд десять постоял перед стеной, повторяя затихающим голосом: - Ave, Maria… Ave, Maria… Потом повернулся к Торрансам. Они стояли друг напротив друга, смотрели и молчали. И в то же самое время, кажется, говорили, очень интенсивно, но не только беззвучно, но и без слов, так что не слышал их даже Валерий. Потом Дэнни младший молча обнял старшего, широко раскинув руки, как обычно делают дети, и… вселился в него, иначе не скажешь. Шагнул, будто сквозь него хотел пройти ,как сквозь призрак, но не прошел, исчез. Дэниел Торранс тяжело сел на кровать, прямо на лежащий на ней ридер, и остался так сидеть, бессмысленно глядя сквозь Валерия, оказавшегося напротив, как будто и он тоже был прозрачный. Валерий огляделся, нашел на полу у кровати полупустую бутылочку питьевой воды, открыл и протянул гостю. -И что это было? – спросил устало. Тот машинально начал пить, не замечая, что вода льется на куртку. Потом сказал, как бы ни к кому не обращаясь: – Да, это был я. Часть меня умерла в тот день, двадцать с лишним лет назад, когда погиб отец и сгорел тот, изначальный «Оверлук». Умерла и стала призраком, как и все, кто умер в «Оверлуке». Маленьким, пятилетним призраком, как дочери Делберта Грейди. Осталась в нем навсегда. Наверное, месть за отца была не единственной причиной, по которой я проследовал «Оверлук». Я искал себя прежнего, пытался заполнить какую – то пустоту в душе… - И как теперь – полегчало? – сочувственно спросил Валерий, ища в тумбочке упаковку влажных салфеток. - Именно. Ощущаю себя более полноценным, цельным… Живым… - Сжигая отель, можно только спугнуть демона, но теперь он изгнан. Туда, откуда явился, насколько я могу судить.- сказал Валерий, садясь в кресло у кровати. - Вы можете быть спокойны, потому что отомстили. Чем думаете заняться дальше, если не секрет? Дэниел Торранс хмуро улыбнулся – Валерий внутренне поразился, насколько же он все-таки был не похож на своего отца при идентичных чертах лица – и ответил: - Жить. День за днем. Как все нормальные люди. Как мечтал в детстве. Создать семью – настоящую, дружную. Построить дом. Работать. Жить, понимаете? Без этого хомута на шее… Да, и больше не мотаться по свету, занимаясь поджигательством. Разумно. - Обменяемся номерами телефонов?- предложил Валерий. – На всякий случай. Вдруг что подсказать понадобится… Торранс чуть заметно смутился: - Знаете, у меня даже мобильника нет. До сих пор некому было звонить. Совсем. -Ну, не беда, вот Вам пока мой. А там своим обзаведетесь, устроитесь, глядишь, и звякнете. Дверь номера за Торрансом – младшим закрылась. Валерий быстро глянул на часы и торопливо стал укладываться спать: что бы сегодня ни приключилось, завтрашний концерт никто не отменял. Ой, блин, сколько же после такого восстанавливаться-то надо по – хорошему? Хоть во внеплановый отпуск уходи на месяц. Как выступать такому вымотанному? Но, забираясь под одеяло, он уже знал, что обманывает сам себя: ни в какой отпуск он не пойдет, а с завтрашнего дня снова начнет отрабатывать концерт за концертом в полном соответствии с графиком. Как всегда. Как привык. Наутро весь коллектив был хмурый и вялый, как «после вчерашнего», и весь хором жаловался на какие-то смешные гоголевские кошмары. Первая начала Татьяна Бланко, бэк- вокалистка: - Мне сегодня снилось, что я выступаю на какой – то ретро – вечеринке в клубе, а микрофонная стойка от меня сбегает все время. Сначала пританцовывала вместе со мной, будто передразнивала, а потом смотрю, она все дальше, дальше отодвигается… Я ее держу, а она пытается упрыгать на одной ноге, выкручивается из рук, зараза! Балетным, всем вместе, приснилось, что под ними проваливается сцена, как болото какое – то. Валера Долгин оказался ближе всех к истине: ему приснилось, что на его гитаре исчезли все струны, кроме одной, а играть надо, шоу уже началось. И он играет, со злостью соображая, кто бы это мог так с ним подшутить и что бы этому шутничку при встрече сказать ласковое. Проснулся от злости. Валерий посмеивался, сочувствовал и чуть печально думал про себя: «Кому во сне, кому наяву». И пение хора роз вокруг Темной Башни никак не шло у него из головы…