Свет.
Он был везде, и девушка очень хорошо запомнила, как он непривычно ударил по глазам, и как она ещё пару минут щурилась, стараясь не смотреть на особо яркие пятна, от которых в глазах появлялись тёмные пятна, а в голове пульсирующая боль. Хотя, в некотором роде, даже эта пульсирующая боль была лучше той пустоты, которая за последние пару недель стала привычной и не такой уж и пугающей. Раньше, когда она приходила в эту комнату изо дня в день, она не видела ничего. Дверь открывалась в кромешную темноту, и в эту же кромешную темноту девушка проваливалась, заходя в комнату, прикрывая за собой дверь и шаря рукой по стене в поисках выключателя. Ей нравилось то ощущение, когда она была в такой темноте - она будто бы исчезала из мира на какое-то время, словно мир был программой, и её на время выключали, устраивали перезагрузку. Она исчезала из мира, как исчезли когда-то любые воспоминания из её головы. Эмилия даже не знала, боится ли она темноты. Но новая Милли, та Милли-без-прошлого, у которой от той, неизвестной ей жизни, осталась пара-тройка шрамов да имя, вышитое на фенечке, которая была у неё на запястье, когда она очнулась в реанимационном отделении небольшой городской больницы, она не боялась ничего, кроме одной вещи. Воспоминаний. Её предупреждали и врачи, и психологи - прошлое может быть любым, она не может быть уверенна в том, хочет ли она это знать. И в это же время её тянуло к этой, всегда тёмной, комнате, и теперь она стояла, растирая покрасневшие глаза, в луче солнечного света, падающем из окна. Даже стоя в море солнечного света, она всё равно видела вокруг лишь темноту, не привыкнув достаточно к освещению, и её это по-настоящему злило. Впервые она может разобраться в том, что это за комната, и почему эта комната - единственное место, куда её действительно тянет, где ей на самом деле спокойно, сидя в кромешной темноте. Было бы неловко, если бы это оказался морг. Но, проморгавшись и оглядевшись, девушка нахмурилась. Это был совершенно не морг, скорее это помещение было похоже на кладовку-архив. Стены видно было лишь на пару дюймов вниз от потолка - всё остальное место занимали стеллажи, сплошь уставленные папками, альбомами и файлами с бумагами. Обнаружилась и причина той привычной темноты - к одному из стеллажей был прислонён пласт, размером с обеих сторон чуть больше самого окна. И она не понимала, что ей делать в этом месте, и можно ли ей вообще здесь находиться. Тем не менее, воровато оглянувшись, девушка шагнула внутрь и беззвучно прикрыла за собой дверь.* * *
День ото дня ничего не менялось. Эмилия просыпалась, заходили добродушные врачи, спрашивали как её самочувствие - в каждом их слове сквозили безразличие и усталость, - проверяли её жизненные показатели и уходили, она ела и пила всё, что дают и лишь вспышками, неясными видениями приходили воспоминания в её снах. Она их не могла разобрать - а стоит ли, если всё равно вряд ли это что-то даст. Ей было плевать, но это не было самым ужасным. Ей было плевать даже на то, что ей плевать, но и это не оказалось таковым. Самым ужасным ей казалось то, что комната с ярким солнечным светом и стеллажами посещалась ею ежедневно, и, если она, не дай бог, пропускала день, ей было очень, очень плохо. Утро всегда давалось ей слишком легко, в отличии от вечера. Девушка лежала на спине, сложив руки на животе, и смотрела в темноту, иногда кусая губы, чтобы не вздыхать тяжело от скуки. Каждый вечер девушка ждала ночи, как будто в темноте, тишине и одиночестве её прошлое, её воспоминания наконец раскроются ей, не стесняясь посторонних. Она готова была поклясться, что сходит с ума – однажды Эмилия поймала себя за тем, что кусала кожу на мизинце, дожидаясь, пока она онемеет. Странным образом боль приносила облегчение – девушка понимала, что она всё ещё жива, всё ещё что-то чувствует, а значит и воспоминания однажды найдут путь к её сознанию.Если однажды утром ты просыпаешься без боли – соболезную. Ты мёртв.
Однако, сколько бы она не кусала пальцы, не царапала отрастающими ногтями ноги, скрывая красные полоски днём под больничными штанами, сколько бы не кричала в подушку – беззвучно, иначе её, конечно, заперли бы в психушке, и она не смогла бы возвращаться раз за разом в светлую комнату, - разум её оставался пуст. И именно это чувство, ощущение пустоты в голове заставляло её усомниться в своей «жизнеспособности». - Эми? – высокий мужчина с седой щетиной и короткими тёмными волосами, в узких очках, и с планшетом в руках вошёл в палату, прекрасно зная, что пациентка не спит уже битый час. Блики света отражаются в глазах, девочка щурится и приставляет ладошку козырьком к глазам. - Эми, побежали! Эми, догоняй! И она бежит. Резкая вспышка перед глазами заставила зажмурить веки, но исчезло всё так же быстро, как появилось. Блики света в глазах… Она могла бы разглядеть… Она бежит… Но задыхается в темной реальности, словно пробежала десяток кварталов. Врач смотрит на неё, растерявшись, и переминается с ноги на ногу, прикрыв дверь. Эми. Ей точно не нравится, как это звучит. Слишком по-детски. Милли тоже не слишком взрослое имя, но оно для неё – словно мёд на душу. Сладкое и тёплое. - Эмилия, ты в порядке? И наваждение сошло на нет, моментально вернув весь украденный у девушки кислород. Она поднимает взгляд на врача, неуютно поёрзав спиной на двух подушках, и пожимает плечами, снова опуская взгляд. - Я просто задремала и испугалась, что вы из сна. Она ведь просто уснула, да? - Что тебе снилось? – заинтересованно смотрит на неё мужчина, потирая пальцами квадратный подбородок. Пальцы у него были длинные, тонкие и костлявые. Милли почему-то всегда представляла, что это лапки огромного паука, отчего её неизменно пробирала дрожь. Вот и сейчас. Может она боялась пауков? - Я видела свет. Он просто блеснул мне в глаза, а потом всё потемнело и я увидела вас. Мужчина размашисто чиркнул что-то в планшете и присел на край её кровати. Эмилия не любит этого врача. Взгляд у него холодный, постоянно хочется от него отвернуться. Поэтому она не смотрит ему в глаза – когда взгляд случайно цепляет его, чувство пустоты в голове усиливается, и ей становится плохо. Холодно в душе. Плохо и холодно. А чему она удивляется? - Ты что-нибудь слышала? Эмилия притягивает коленки к груди и прячет за ними искусанные руки. - Меня кто-то звал. Наверное, это были вы. Она чувствует, как его заинтересованный взгляд прожигает каждую её косточку, не оставляя ни крупинки, ни одной дотлевшей части души. Она пустая. А он бездушно заставляет её это осознавать раз за разом. И это самое отвратительное чувство, которое Милли может вспомнить. Врач улыбнулся, но улыбка его вышла резиновой, так что она даже не попыталась сменить выражение лица в ответ. - Ладно. Тогда я пойду, после обеда зайду проверить твоё состояние. Договорились? Эмилия не ответила, уже отвернувшись и разглядывая стакан с водой, стоящий на тумбочке около кровати. Врач потер свои колени и встал, опираясь на них. Он неловко перемялся с ноги на ногу, всё ещё дожидаясь от неё ответа, а потом просто отвернулся, и Милли буквально услышала, как он закатывает глаза. - Вот и отлично. Ночью больница выглядит заброшенной. Если вы не хотите отхватить сердечный приступ – не заходите в пустующую больницу ночью. Вернее сказать, в больницу ночью. Просто она кажется пустующей, заброшенной, ведь нет той постоянной дневной активности, бегающих из кабинета в кабинет вачей, шатающихся по коридорам пациентов, нервных интернов и гула множества звуков. Этого нет, и появляется невольно чувство опустошенности. Но Эмилии-то не привыкать. Она с этим чувством живет всегда, сколько себя помнит (после пробуждения), и пропадает оно только когда она в светлой комнате. Туда, в общем-то, сейчас девушка и брела, принимая абсолютно спокойный вид, чтобы не вызвать подозрений. Щелчок. Комната закрыта, и теперь Эмилия чувствует себя в безопасности. Ночью комната, конечно, не светлая, но и не непроглядно тёмная, так что, когда глаза привыкают к полумраку, Милли бьёт пальцем по выключателю, чувствуя, как на лице появляется улыбка. Она в порядке. Очередная папка в руках. Девушка сидит, поджав под себя ноги, на полу, и читает историю болезней самых разных людей, пока взгляд не цепляется за одно имя, которое заставляет все внутренности сжаться, а на лбу выступить волнительной испарине. Эмилия… Этого не может быть. М Этого. А Просто. Р Не. Т Может. И Быть. Н - Ну как ты, пташка? – в палату влетела медсестра, моментально распахнув жалюзи и тепло улыбнувшись пациентке. Вид той оставлял желать лучшего. Светлые волосы уже были заметно грязными и волной скрывали лицо девушки. Она низко склоняла голову, разглядывая руки, и редко и очень тихо дышала. А когда девушка подняла затравленный взгляд на медсестру, ту пробрал холодок, ведь выражение лица казалось мёртвым. - Мне кажется… - голос девушки был хриплым. Она смотрела на Лили, не отрывая взгляда, и притянула колени к груди, обхватив их руками и начиная чуть раскачиваться. Всё это выглядело жутко. - Мне кажется, я начинаю вспоминать. Когда Милли, лишившись чувств, свалилась с кровати, подобно мешку с картошкой, Лили очнулась и с визгом выбежала из палаты, крича о помощи. Руки Эмилии Мартин были искусаны до крови.